— заявил он. — И я, и он знаем, как все обстояло на самом деле. Я еще выйду на волю и займусь им, даю слово. Им и двумя его сучками. — Он повернулся налево, устремив взгляд на меня. — Запомни, Скаддер, это я про тебя и про девок твоих! Мы еще встретимся на узкой дорожке!
Немало подонков угрожали мне расправой; все они мечтали о мести, все были совершенно невиновны, всех подставили. Можно подумать: по тюрьмам сидят одни лишь безвинно пострадавшие.
О мщении говорили все, но это до сих пор всегда оставалось лишь словами.
* * *
Это было что-то около двенадцати лет назад — года за два-три до того, как я ушел из полиции по причине, не имеющей никакого отношения ни к Элейн Марделл, ни к Джеймсу Лео Мотли. Поводом, хотя, возможно, и не причиной, послужил случай, произошедший со мной в один прекрасный вечер на Вашингтон-Хайтс. Я сидел за рюмкой в таверне, когда в нее ворвались два бандита, сняли кассу и, убегая, застрелили бармена. Я выскочил на улицу вслед за ними и выстрелил, уложив наповал одного и ранив другого; но шальной пулей была смертельно ранена случайно оказавшаяся рядом шестилетняя девочка. Понятия не имею, что она делала в таком месте в такой час, но полагаю, что любой вправе задать подобный вопрос и мне.
Никаких взысканий я не получил, хотя по этому поводу и было проведено служебное расследование, однако с тех пор и работа моя, и жизнь мне опротивели. Я вышел в отставку, примерно тогда же окончательно отказался от попыток играть роль отца и мужа и поселился в Нью-Йорке. Найти отель оказалось делом несложным, а за углом я нашел и подходящую пивную.
Последующие семь лет начисто стерлись из моей памяти, хотя Господь свидетель — и о них мне было что вспомнить. Беспробудное пьянство долгое время помогало мне забыться, однако почти у самой черты перестал действовать и алкоголь; я все равно продолжал пить — просто потому, что не было иного выбора. Затем начались визиты в наркологические центры и госпитали; однажды я провел три или четыре дня в полном беспамятстве, получил апоплексический удар, и наконец в моей жизни произошел крутой перелом.
Такой же крутой, как и теперь...
— Он вышел на свободу, — сказала она.
* * *
— Похоже на то. И, должно быть, несколько лет назад. Одно время меня беспокоило, что суд дал ему минимальный срок из возможных.
— Ты ничего не говорил мне об этом.
— Просто не хотел тебя беспокоить. Он получил десять лет, а значит, уже давно должен был бы выйти на свободу. Можно только гадать, что там произошло — хотя мне он казался не из тех парней, кто может очаровать тюремщиков и выхлопотать себе досрочное освобождение, — но даже и в этом случае года на три-четыре, на пять от силы он бы исчез с наших глаз. Большинство людей не способны вынашивать планы мщения столь долго. Если он отсидел только пять лет, значит, уже семь, как он вышел на волю. Почему же он добрался до Конни только сейчас?
— Не знаю.
— Что ты собираешься делать теперь, Элейн?
— Пока еще не решила. Наверное, соберу чемоданчик — и в аэропорт. Похоже, другого не остается.
Мне было понятно ее отчаяние, но тем не менее я попросил ее повременить.
— Дай-ка я позвоню кое-кому утром, — сказал я ей. — Может, он еще что-нибудь натворил и теперь снова в тюрьме. Глупо бежать в Бразилию, если он надежно сидит где-нибудь в «Грин-Хэвен».
— Мне кажется более подходящим Барбадос.
— А может, он уже умер?.. — предположил я. — Мне кажется, что как раз такой парень вполне мог покинуть тюрьму ногами вперед. Он из тех, кто на каждом шагу наживает себе врагов, и кто-нибудь вполне мог загнать ему нож под ребра.
— Тогда кто отправил мне эту вырезку?
— Давай выясним сначала, не следует ли нам вообще отбросить его кандидатуру.
— Ну ладно. Слушай, Мэтт, ты останешься у меня на ночь?
— Конечно.
— Возможно, я конченая дурочка, но так мне будет спокойнее. Ты не возражаешь?
— Нет, конечно.
* * *
Элейн постелила мне на кушетке; она предложила лечь с ней на кровати, но я сказал, что предпочел бы кушетку: я очень устал, да и не хотелось беспокоить ее своим храпом и ворочанием с боку на бок.
— Да ты мне совсем не помешаешь, — сказала она. — Я как раз собиралась принять секонал — я это делаю раза четыре в год, а тогда меня и семь баллов по шкале Рихтера не разбудят. Ты, кстати, не хочешь? Это только для успокоения нервов.
Я отказался от пилюли и прилег на кушетку. Элейн отправилась в спальню, а я быстро скинул одежду и забрался под одеяло, но долго еще не мог сомкнуть глаз... Вдали, за рекой, светился огнями Куинс. Пару раз я даже пожалел, что отказался от секонала, но на самом деле мне он был строго-настрого противопоказан. Как бывший алкоголик, я не мог принимать снотворное, транквилизаторы, возбудители или обезболивающие таблетки сильнее, чем аспирин, — они ослабляют волю, и их прием обычно заканчивается очередным запоем.
По-видимому, мне удалось немного поспать, хоть ночь и была ненамного дольше белых ночей. Как только первые лучи солнца заглянули в комнату, я отправился на кухню, приготовил крепкий кофе, подогрел на тостере булочку и позавтракал, выпив при этом две большие чашки кофе.
Затем я отправился в спальню. Элейн еще спала, уткнувшись лицом в подушку. Тихонько выйдя и прикрыв за собой двери, я отправился в ванную и залез под душ; она не проснулась. Затем я привел себя в порядок и уселся в гостиной у телефона.
Я редко пользовался им в последнее время, и теперь найти нужных людей оказалось не так-то просто. После того как мне удалось дозвониться до всех, я вновь заглянул в спальню к Элейн. Она продолжала лежать в той же позе; на какое-то мгновение меня охватил необъяснимый страх. Наверное, подумалось мне, Мотли проник в ее квартиру еще несколько дней назад и одну из пилюль с секоналом подменил цианидом. А может, побывал здесь всего несколько часов назад, пробравшись сквозь стену, как привидение, пока я заливался храпом на кушетке в гостиной, пронзил ей кинжалом сердце и так же неслышно удалился.
Конечно, все это была полная чепуха — я понял это, как только опустился на колени у кровати и прислушался к ее ровному неглубокому дыханию, — однако мозг мой явно был перевозбужден. Я вновь отправился в гостиную, порылся в справочнике и снова взял в руки телефонную трубку.
...Слесарь появился что-то около десяти. Я объяснил ему, что необходимо сделать; мы обсудили детали, и он приступил к работе, начиная с двери в кухню. Когда из спальни послышалось шевеление, он работал уже в гостиной. Я зашел к Элейн.
— Что это за шум? — сонным голосом поинтересовалась она. — Ты что, пылесос включил?
— Это дрель. Я решил, что несколько дополнительных замков не помешают. Это обойдется примерно в четыре сотни долларов. Ты выпишешь чек?
— Лучше я расплачусь наличными. — Элейн порылась в тумбочке, вытащила из верхнего ящичка кошелек и, порывшись в нем, спросила: — Четыре сотни? Он что, нас замурует?
— У тебя будут полицейские замки.
— Полицейские замки? — удивленно приподняла брови Элейн. — Чтобы спрятаться от полиции? Или чтобы ее здесь прятать?
— Это на твое усмотрение.
— Здесь пять сотен, — сказала она, протягивая мне купюры. — Возьми у него квитанцию, хорошо?
— Слушаюсь, мэм.
— Не знаю, что скажет мой бухгалтер, но он в квитанциях собаку съел.
Элейн отправилась в ванную, а я пошел в гостиную помогать слесарю. Когда работа была закончена, я заплатил ему деньги, получил квитанцию и положил ее вместе со сдачей на кофейный столик.
Элейн появилась из ванной, облаченная в балахон родом из какой-то банановой республики и ярко-красную рубашку с короткими рукавами, эполетами и металлическими пуговицами. Я продемонстрировал ей, как действуют новые замки. В двери гостиной теперь стояли два замка, в кухонной — один.
— Я думаю, именно так ему удалось проникнуть к тебе двенадцать лет назад, — объяснил я. — Наверное, он попал в здание через служебный вход и поднялся наверх по запасной лестнице — так ему удалось миновать привратника незамеченным. В двери, которая ведет к черному входу, у тебя замок отменный, но, наверное, ему удалось справиться с ним. А возможно, у него был ключ.
— Я той дверью никогда не пользуюсь.
— А значит, и не знаешь, заперта она или нет.
— Нет, не совсем. Она ведет к служебному лифту и печи для сжигания мусора. В один прекрасный день я отправилась туда, но не смогла протиснуться между холодильником и целой горой мусора, так что пришлось выйти через главную дверь и добраться до мусорки в обход.
— Во время своего первого визита, — сказал я, — он мог побывать на кухне и отпереть эту дверь. А возможно, она оба раза просто была незапертой. Ты, наверное, иногда замечала, что она не закрыта на замок, но не придавала этому значения?
— Не знаю. Скорее всего, я подумала, что просто забыла закрыть ее в прошлый раз.
— В общем, ты больше не пользовалась ею. — Я продемонстрировал Элейн замок со стальной задвижкой. — Он отпирается и запирается вот этим ключом, но думаю, ты просто закроешь его и дверью пользоваться не будешь. Открыть его снаружи невозможно — там вообще нет замочной скважины. Ты ведь никогда не пользуешься этой дверью, не так ли?
— Никогда.
— Итак, эта дверь у нас постоянно остается закрытой, но тем не менее при помощи ключа ты всегда сможешь покинуть квартиру через нее, если это потребуется: Только в этом случае ты не сможешь запереть ее за собой. Точнее, сможешь запереть на старый замок, но не на новый.
— Я даже не знаю, сохранился ли у меня ключ от этой двери, — сказала Элейн. — Не волнуйся, я просто никогда не буду открывать ее; она всегда будет заперта на оба замка.
— Отлично! — удовлетворенно кивнул я. Мы вернулись в гостиную. — Смотри, здесь слесарь поставил два полицейских замка. Один из них установлен точно так же, как и на кухне, — ты сможешь открывать и закрывать его изнутри, но снаружи замочной скважины нет, и выломать его тоже не удастся. Пока ты внутри, а оба замка заперты, никто не сможет проникнуть к тебе, не подняв шума. Когда тебя нет, ты можешь просто запереть за собой второй замок. Вот его ключ, с выпуклостями. Замок защищен от взлома, а подделать ключ обычными средствами невозможно, так что смотри не потеряй его, а то и сама домой не попадешь.
— Ладно, хорошо.
— Теперь здесь достаточно безопасно, — сказал я. — Слесарь укрепил вокруг замка защитную пластину, а сам он сделан из сверхпрочного сплава, и рассверлить его невозможно. Я попросил его также установить такие пластины на все старые замки. Возможно, все это излишне, особенно если ты твердо решила ближайшим самолетом удрать на Барбадос, но ты можешь себе позволить это. Теперь у тебя приличные замки, а это никогда не помешает, даже если Мотли...
— Кстати...
— Он жив и сейчас на свободе.
— Когда он вышел?
— В июле. Пятнадцатого числа.
— Какого июля? — Элейн посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Этого? Ему дали десять лет, а он отсидел двенадцать?
— Думаю, тюремному начальству пришлось с ним намучиться. Вряд ли он был образцовым заключенным.
— Неужели человека могут продержать в тюрьме больше максимально возможного срока за совершенное преступление? Разве это не нарушение правил?
— Нет, если он ведет себя очень плохо, а подобное случается сплошь и рядом. Можно сесть в тюрьму на девяносто дней, а выйти лишь через сорок лет.
— О Господи! — с чувством сказала она. — Наверное, тюрьма его не перевоспитала.
— Вероятно.
— Значит, он вышел в июле. У него было достаточно времени, чтобы выяснить, где теперь живет Конни, и...
— Да, вполне достаточно.
— А также для того, чтобы отправить мне это по почте. А потом наблюдать, как я схожу с ума от страха. Ты же знаешь, он любит запугивать жертвы.
— Возможно, это просто совпадение.
— Как это?
— Я же объяснял тебе. Ее друзья могли узнать, что вы дружили с Конни, и решили поставить тебя в известность о случившемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40
Немало подонков угрожали мне расправой; все они мечтали о мести, все были совершенно невиновны, всех подставили. Можно подумать: по тюрьмам сидят одни лишь безвинно пострадавшие.
О мщении говорили все, но это до сих пор всегда оставалось лишь словами.
* * *
Это было что-то около двенадцати лет назад — года за два-три до того, как я ушел из полиции по причине, не имеющей никакого отношения ни к Элейн Марделл, ни к Джеймсу Лео Мотли. Поводом, хотя, возможно, и не причиной, послужил случай, произошедший со мной в один прекрасный вечер на Вашингтон-Хайтс. Я сидел за рюмкой в таверне, когда в нее ворвались два бандита, сняли кассу и, убегая, застрелили бармена. Я выскочил на улицу вслед за ними и выстрелил, уложив наповал одного и ранив другого; но шальной пулей была смертельно ранена случайно оказавшаяся рядом шестилетняя девочка. Понятия не имею, что она делала в таком месте в такой час, но полагаю, что любой вправе задать подобный вопрос и мне.
Никаких взысканий я не получил, хотя по этому поводу и было проведено служебное расследование, однако с тех пор и работа моя, и жизнь мне опротивели. Я вышел в отставку, примерно тогда же окончательно отказался от попыток играть роль отца и мужа и поселился в Нью-Йорке. Найти отель оказалось делом несложным, а за углом я нашел и подходящую пивную.
Последующие семь лет начисто стерлись из моей памяти, хотя Господь свидетель — и о них мне было что вспомнить. Беспробудное пьянство долгое время помогало мне забыться, однако почти у самой черты перестал действовать и алкоголь; я все равно продолжал пить — просто потому, что не было иного выбора. Затем начались визиты в наркологические центры и госпитали; однажды я провел три или четыре дня в полном беспамятстве, получил апоплексический удар, и наконец в моей жизни произошел крутой перелом.
Такой же крутой, как и теперь...
— Он вышел на свободу, — сказала она.
* * *
— Похоже на то. И, должно быть, несколько лет назад. Одно время меня беспокоило, что суд дал ему минимальный срок из возможных.
— Ты ничего не говорил мне об этом.
— Просто не хотел тебя беспокоить. Он получил десять лет, а значит, уже давно должен был бы выйти на свободу. Можно только гадать, что там произошло — хотя мне он казался не из тех парней, кто может очаровать тюремщиков и выхлопотать себе досрочное освобождение, — но даже и в этом случае года на три-четыре, на пять от силы он бы исчез с наших глаз. Большинство людей не способны вынашивать планы мщения столь долго. Если он отсидел только пять лет, значит, уже семь, как он вышел на волю. Почему же он добрался до Конни только сейчас?
— Не знаю.
— Что ты собираешься делать теперь, Элейн?
— Пока еще не решила. Наверное, соберу чемоданчик — и в аэропорт. Похоже, другого не остается.
Мне было понятно ее отчаяние, но тем не менее я попросил ее повременить.
— Дай-ка я позвоню кое-кому утром, — сказал я ей. — Может, он еще что-нибудь натворил и теперь снова в тюрьме. Глупо бежать в Бразилию, если он надежно сидит где-нибудь в «Грин-Хэвен».
— Мне кажется более подходящим Барбадос.
— А может, он уже умер?.. — предположил я. — Мне кажется, что как раз такой парень вполне мог покинуть тюрьму ногами вперед. Он из тех, кто на каждом шагу наживает себе врагов, и кто-нибудь вполне мог загнать ему нож под ребра.
— Тогда кто отправил мне эту вырезку?
— Давай выясним сначала, не следует ли нам вообще отбросить его кандидатуру.
— Ну ладно. Слушай, Мэтт, ты останешься у меня на ночь?
— Конечно.
— Возможно, я конченая дурочка, но так мне будет спокойнее. Ты не возражаешь?
— Нет, конечно.
* * *
Элейн постелила мне на кушетке; она предложила лечь с ней на кровати, но я сказал, что предпочел бы кушетку: я очень устал, да и не хотелось беспокоить ее своим храпом и ворочанием с боку на бок.
— Да ты мне совсем не помешаешь, — сказала она. — Я как раз собиралась принять секонал — я это делаю раза четыре в год, а тогда меня и семь баллов по шкале Рихтера не разбудят. Ты, кстати, не хочешь? Это только для успокоения нервов.
Я отказался от пилюли и прилег на кушетку. Элейн отправилась в спальню, а я быстро скинул одежду и забрался под одеяло, но долго еще не мог сомкнуть глаз... Вдали, за рекой, светился огнями Куинс. Пару раз я даже пожалел, что отказался от секонала, но на самом деле мне он был строго-настрого противопоказан. Как бывший алкоголик, я не мог принимать снотворное, транквилизаторы, возбудители или обезболивающие таблетки сильнее, чем аспирин, — они ослабляют волю, и их прием обычно заканчивается очередным запоем.
По-видимому, мне удалось немного поспать, хоть ночь и была ненамного дольше белых ночей. Как только первые лучи солнца заглянули в комнату, я отправился на кухню, приготовил крепкий кофе, подогрел на тостере булочку и позавтракал, выпив при этом две большие чашки кофе.
Затем я отправился в спальню. Элейн еще спала, уткнувшись лицом в подушку. Тихонько выйдя и прикрыв за собой двери, я отправился в ванную и залез под душ; она не проснулась. Затем я привел себя в порядок и уселся в гостиной у телефона.
Я редко пользовался им в последнее время, и теперь найти нужных людей оказалось не так-то просто. После того как мне удалось дозвониться до всех, я вновь заглянул в спальню к Элейн. Она продолжала лежать в той же позе; на какое-то мгновение меня охватил необъяснимый страх. Наверное, подумалось мне, Мотли проник в ее квартиру еще несколько дней назад и одну из пилюль с секоналом подменил цианидом. А может, побывал здесь всего несколько часов назад, пробравшись сквозь стену, как привидение, пока я заливался храпом на кушетке в гостиной, пронзил ей кинжалом сердце и так же неслышно удалился.
Конечно, все это была полная чепуха — я понял это, как только опустился на колени у кровати и прислушался к ее ровному неглубокому дыханию, — однако мозг мой явно был перевозбужден. Я вновь отправился в гостиную, порылся в справочнике и снова взял в руки телефонную трубку.
...Слесарь появился что-то около десяти. Я объяснил ему, что необходимо сделать; мы обсудили детали, и он приступил к работе, начиная с двери в кухню. Когда из спальни послышалось шевеление, он работал уже в гостиной. Я зашел к Элейн.
— Что это за шум? — сонным голосом поинтересовалась она. — Ты что, пылесос включил?
— Это дрель. Я решил, что несколько дополнительных замков не помешают. Это обойдется примерно в четыре сотни долларов. Ты выпишешь чек?
— Лучше я расплачусь наличными. — Элейн порылась в тумбочке, вытащила из верхнего ящичка кошелек и, порывшись в нем, спросила: — Четыре сотни? Он что, нас замурует?
— У тебя будут полицейские замки.
— Полицейские замки? — удивленно приподняла брови Элейн. — Чтобы спрятаться от полиции? Или чтобы ее здесь прятать?
— Это на твое усмотрение.
— Здесь пять сотен, — сказала она, протягивая мне купюры. — Возьми у него квитанцию, хорошо?
— Слушаюсь, мэм.
— Не знаю, что скажет мой бухгалтер, но он в квитанциях собаку съел.
Элейн отправилась в ванную, а я пошел в гостиную помогать слесарю. Когда работа была закончена, я заплатил ему деньги, получил квитанцию и положил ее вместе со сдачей на кофейный столик.
Элейн появилась из ванной, облаченная в балахон родом из какой-то банановой республики и ярко-красную рубашку с короткими рукавами, эполетами и металлическими пуговицами. Я продемонстрировал ей, как действуют новые замки. В двери гостиной теперь стояли два замка, в кухонной — один.
— Я думаю, именно так ему удалось проникнуть к тебе двенадцать лет назад, — объяснил я. — Наверное, он попал в здание через служебный вход и поднялся наверх по запасной лестнице — так ему удалось миновать привратника незамеченным. В двери, которая ведет к черному входу, у тебя замок отменный, но, наверное, ему удалось справиться с ним. А возможно, у него был ключ.
— Я той дверью никогда не пользуюсь.
— А значит, и не знаешь, заперта она или нет.
— Нет, не совсем. Она ведет к служебному лифту и печи для сжигания мусора. В один прекрасный день я отправилась туда, но не смогла протиснуться между холодильником и целой горой мусора, так что пришлось выйти через главную дверь и добраться до мусорки в обход.
— Во время своего первого визита, — сказал я, — он мог побывать на кухне и отпереть эту дверь. А возможно, она оба раза просто была незапертой. Ты, наверное, иногда замечала, что она не закрыта на замок, но не придавала этому значения?
— Не знаю. Скорее всего, я подумала, что просто забыла закрыть ее в прошлый раз.
— В общем, ты больше не пользовалась ею. — Я продемонстрировал Элейн замок со стальной задвижкой. — Он отпирается и запирается вот этим ключом, но думаю, ты просто закроешь его и дверью пользоваться не будешь. Открыть его снаружи невозможно — там вообще нет замочной скважины. Ты ведь никогда не пользуешься этой дверью, не так ли?
— Никогда.
— Итак, эта дверь у нас постоянно остается закрытой, но тем не менее при помощи ключа ты всегда сможешь покинуть квартиру через нее, если это потребуется: Только в этом случае ты не сможешь запереть ее за собой. Точнее, сможешь запереть на старый замок, но не на новый.
— Я даже не знаю, сохранился ли у меня ключ от этой двери, — сказала Элейн. — Не волнуйся, я просто никогда не буду открывать ее; она всегда будет заперта на оба замка.
— Отлично! — удовлетворенно кивнул я. Мы вернулись в гостиную. — Смотри, здесь слесарь поставил два полицейских замка. Один из них установлен точно так же, как и на кухне, — ты сможешь открывать и закрывать его изнутри, но снаружи замочной скважины нет, и выломать его тоже не удастся. Пока ты внутри, а оба замка заперты, никто не сможет проникнуть к тебе, не подняв шума. Когда тебя нет, ты можешь просто запереть за собой второй замок. Вот его ключ, с выпуклостями. Замок защищен от взлома, а подделать ключ обычными средствами невозможно, так что смотри не потеряй его, а то и сама домой не попадешь.
— Ладно, хорошо.
— Теперь здесь достаточно безопасно, — сказал я. — Слесарь укрепил вокруг замка защитную пластину, а сам он сделан из сверхпрочного сплава, и рассверлить его невозможно. Я попросил его также установить такие пластины на все старые замки. Возможно, все это излишне, особенно если ты твердо решила ближайшим самолетом удрать на Барбадос, но ты можешь себе позволить это. Теперь у тебя приличные замки, а это никогда не помешает, даже если Мотли...
— Кстати...
— Он жив и сейчас на свободе.
— Когда он вышел?
— В июле. Пятнадцатого числа.
— Какого июля? — Элейн посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. — Этого? Ему дали десять лет, а он отсидел двенадцать?
— Думаю, тюремному начальству пришлось с ним намучиться. Вряд ли он был образцовым заключенным.
— Неужели человека могут продержать в тюрьме больше максимально возможного срока за совершенное преступление? Разве это не нарушение правил?
— Нет, если он ведет себя очень плохо, а подобное случается сплошь и рядом. Можно сесть в тюрьму на девяносто дней, а выйти лишь через сорок лет.
— О Господи! — с чувством сказала она. — Наверное, тюрьма его не перевоспитала.
— Вероятно.
— Значит, он вышел в июле. У него было достаточно времени, чтобы выяснить, где теперь живет Конни, и...
— Да, вполне достаточно.
— А также для того, чтобы отправить мне это по почте. А потом наблюдать, как я схожу с ума от страха. Ты же знаешь, он любит запугивать жертвы.
— Возможно, это просто совпадение.
— Как это?
— Я же объяснял тебе. Ее друзья могли узнать, что вы дружили с Конни, и решили поставить тебя в известность о случившемся.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40