Звали его Герберт Фишер, и был он коммивояжером занимался оптовой продажей консервов или чего-то в этом роде. Человек он был пробивной, трепач, но умел загнать в угол собеседника. Зато хорошо знал отели и был лично знаком со многими владельцами, так как продавал им большую часть своих товаров.
Блюда с устрицами убрали. Официант под предводительством распорядителя в красном фраке принес и поставил перед ними дымящуюся рыбу.
– Я боюсь к ней даже притронуться, – сказала Кристина. – Это же пища богов. – Она попробовала сочную, великолепно приготовленную рыбу. – М-м… даже лучше, чем я предполагала.
Через некоторое время она попросила:
– Расскажите мне о мистере Фишере.
– Ну, вначале я думал, что он просто болтун, – таких миллионы в барах. Изменило мое мнение о нем письмо, которое я получил из Корнеллского университета. Меня просили явиться в Статлер-холл – на факультет, который готовит управляющих отелями. Я прошел собеседование. Мне обещали стипендию, и сразу же после окончания школы я поступил туда. Лишь много позже я узнал, что произошло все это благодаря Герберту, который буквально заставил нескольких владельцев гостиниц рекомендовать меня факультетскому начальству. Должно быть, он действительно был умелый коммивояжер.
– Это только ваше предположение.
– Дело в том, что я никогда не был в этом уверен, – задумчиво произнес Питер. – Я многим обязан Герберту Фишеру, но до сих пор не могу понять, не потому ли ему так везло в делах, что люди стремились побыстрее от него избавиться. После того как с Корнеллским университетом у меня все было улажено, я видел Фишера всего один раз. Мне хотелось отблагодарить его, хотелось поближе с ним сойтись. Но он не допустил ни того, ни другого – болтал как трещотка, хвастался сделками, которые заключил или собирался заключить. Потом сказал, что мне необходим костюм для университета, – и в этом он был прав! – и настоял, чтобы я взял у него в долг двести долларов.
Это была для него крупная сумма: как я узнал впоследствии, он получал ничтожные комиссионные. Я постепенно расплатился – высылал ему по почте чеки на небольшие суммы. Большинство из них, однако, так и не были предъявлены к оплате.
– Какая удивительная история! – воскликнула Кристина. – А почему вы с ним не встречались?
– Он вскоре умер, – сказал Питер. – Я несколько раз пытался связаться с ним, но из этого ничего не вышло. Около года назад мне позвонил по телефону адвокат – у Герберта, видимо, не было родных. Я пошел на похороны. Оказалось, что таких, как я, там собралось восемь человек восемь человек, которым он помог в жизни, как мне. Но самое любопытное, что при всей своей любви к хвастовству, Герберт никогда никому из нас не рассказывал о других.
– Я сейчас просто расплачусь, – сказала Кристина.
– Понимаю, – кивнул Питер. – Я тогда тоже чуть не расплакался.
По-моему, это был для меня хороший урок, хотя я так и не понял, чему он должен был меня научить. Может быть, тому, что есть люди, которые окружают себя высокой стеной, а сами мечтают, чтобы вы ее разрушили, и если вы этого не сделаете, то никогда не узнаете по-настоящему человека, который за ней живет.
Кристина молчала все время, пока они пили кофе, – оба отказались от десерта. Наконец она спросила:
– А знает ли кто-нибудь из нас, чего он собственно хочет?
Питер задумался.
– Наверно, не совсем. Хотя я знаю, чего бы мне хотелось достичь, если не точно, то приблизительно.
Он попросил у официанта счет.
– Скажите же.
– Чем рассказывать, я лучше вам помажу.
Выйдя из зала, они невольно остановились – таким резким был переход из прохлады к жаркой духоте ночи. Город постепенно замирал. Уличные фонари гасли, ночная жизнь из Французского квартала перемещалась в другие места.
Взяв Кристину под руку, Питер повел ее по диагонали через Ройял-стрит. Они остановились на углу улицы Святого Людовика, он указал ей вперед.
– Вот что мне хотелось бы создать, – сказал Питер. – Что-нибудь в этом роде, а может быть, и лучше.
Газовые фонари, мерцавшие под изящными балконами с узорчатой решеткой, покоившимися на крученых чугунных столбах, отбрасывали свет и тень на серо-белый классический фасад Новоорлеанского королевского отеля.
Из стрельчатых, в частом переплете, окон на улицу лился янтарный свет. На тротуаре у дверей отеля расхаживал швейцар в роскошной, расшитой золотым позументом ливрее и в огромной фуражке с козырьком. Высоко над его головой под дуновением внезапно налетавшего ветерка трепетали вымпелы и флаги. У отеля остановилось такси. Швейцар быстро подошел и открыл дверцу. Они услышали стук женских каблучков и мужской смех. Дверь отеля закрылась.
Такси уехало.
– Есть люди, – сказал Питер, – которые до сих пор считают Новоорлеанский королевский отель лучшей гостиницей в Северной Америке.
Согласны вы с этим или нет – другое дело. Важно то, что это живое свидетельство, каким может быть хороший отель.
Они пересекли улицу Святого Людовика, направляясь к этому зданию, которое когда-то было типичной гостиницей, центром креольской общины; потом стало местом, где продавали рабов; потом, во время Гражданской войны, – госпиталем, законодательным собранием штата и – снова гостиницей.
– На них работает все, – с воодушевлением продолжал Питер, – история, необычный стиль, современные заводы и фантазия. Проектированием нового здания занимались две фирмы архитекторов Нового Орлеана, одна – сугубо традиционная, другая – современная. Они доказали, что можно строить по-новому и в то же время сохранить характерные особенности старины.
Швейцар, перестав прохаживаться по тротуару, распахнул перед ним дверь, и они вошли в вестибюль. Впереди две огромные черные статуи охраняли белую мраморную лестницу, ведущую на галерею.
– Самое любопытное, – заметил Питер, – что при всей своей неповторимости Новоорлеанский королевский отель принадлежит корпорации. Правда, – сухо добавил он, – не корпорации Кэртиса О'Кифа.
– Скорее – корпорации Питера Макдермотта?
– Ну, до этого еще далеко. К тому же я оступился. Думаю, вы об этом знаете.
– Да, – сказала Кристина. – Знаю. И все же вы своего добьетесь. Могу поспорить на тысячу долларов, что так будет.
Он сжал ей локоть.
– Если вы располагаете такими деньгами, лучше уж купите акции О'Кифа.
Они прошли из конца в конец по вестибюлю Новоорлеанского королевского отеля – белый мрамор, старинные гобелены белых, лимонных и желтых тонов и вышли на Ройял-стрит.
Еще добрых полтора часа бродили они по Французскому кварталу, зашли в «Презервейшн-холл», где стояла удушающая жара, и посидели на переполненных скамьях ради удовольствия послушать классический южный джаз, потом с наслаждением погуляли в прохладе Джексон-сквера, выпили по чашечке кофе на Французском рынке у реки, весьма скептически обозрели безвкусные «шедевры», которыми изобилует Новый Орлеан, и, наконец, усевшись во «Дворе двух сестер» на открытом воздухе, где среди листвы мягко горели фонари, принялись потягивать холодный, отдающий мятой джулепс <напиток из коньяка или виски с водой, мятой и льдом>.
– Какой чудесный мы провели вечер, – сказала Кристина. – А теперь пора и домой.
Они шли пешком к Ибервиллю, где оставили машину, и где-то на полпути к ним подошел мальчик-негр с картонной коробкой и щетками.
– Ботинки почистить, мистер?
Питер покачал головой.
– Сейчас не время, сынок, слишком поздно.
Однако мальчуган, глядя блестящими глазами на ноги Питера, продолжал стоять посреди тротуара.
– Спорю на двадцать пять центов, я знаю, откуда у вас такие, как зеркало, ботинки. Могу назвать город и штат. И если верно назову, вы дадите мне двадцать пять центов, а если ошибусь, я вам их дам.
Год назад Питер купил эти туфли «тинэфли» в Нью-Джерси. Он заколебался, понимая, что имеет преимущество над ребенком, потом кивнул и сказал:
– Ладно, по рукам.
Сверкающие глазенки взметнулись вверх.
– Мистер, ботинки у вас блестят как зеркало, потому что вы ходите по асфальтовому тротуару города Новый Орлеан в штате Луизиана. А теперь вспомните, я обещал сказать, откуда у вас такие ботинки, а не где вы купили их.
Все расхохотались. Пока Питер расплачивался с мальчишкой, Кристина просунула руку ему под локоть. Так, продолжая смеяться, они доехали до ее дома.
Сидя в столовой Уоррена Трента, Кэртис О'Киф наслаждался сигарой. Он взял ее из ящичка вишневого дерева, который поднес ему Алоисиус Ройс, и теперь крепкий аромат сигары приятно смешивался у него во рту со вкусом коньяка «Людовик ХIII», поданного к кофе. Слева от О'Кифа, во главе стола, за которым им был подан роскошный ужин из пяти блюд, восседал с видом благожелательного патриарха Уоррен Трент. Напротив него сидела Додо в облегающем черном платье и с удовольствием дымила турецкой сигаретой, которую предложил ей Ройс и поднес спичку.
– Уф, – произнесла она, – до чего объелась… будто уплела целого поросенка.
О'Киф снисходительно улыбнулся.
– Отличный ужин, Трент. Пожалуйста, передайте благодарность повару.
Владелец «Сент-Грегори» любезно поклонился.
– Он будет польщен, узнав, от кого исходит похвала. Кстати, вам, видимо, будет небезынтересно узнать, что сегодня в главном ресторане отеля можно заказать такие же блюда.
О'Киф кивнул, хотя это не произвело на него особого впечатления.
По его мнению, меню с изысканными блюдами ни к чему в ресторане отеля – все равно что положить шахтеру в ведерко гусиную печенку на завтрак. К тому же, когда он незадолго до ужина заглянул в главный ресторан, где в это время уже должен был бы начаться час «пик», то обнаружил, что огромный зал на две трети пуст.
В империи О'Кифа ужины готовили простые, стандартные, выбор блюд был ограничен несколькими ходовыми, весьма прозаическими кушаньями. Это объяснялось убеждением Кэртиса О'Кифа, подкрепленным практикой, что вкусы публики в еде более или менее единообразны и незатейливы. Зато во всех его заведениях пища была всегда отлично приготовлена и подавалась на стерильно чистых тарелках. О гурманах здесь заботились редко, ибо они считались невыгодным меньшинством.
– В наше время, – заметил магнат, – не так уж много найдется отелей с такой кухней. Почти все, славившиеся изысканностью блюд, вынуждены были изменить своим традициям.
– Многие, но не все. И почему все должны ходить по одной веревочке?
– Да потому, что со времени нашей с вами молодости, Уоррен, наше дело коренным образом изменилось, нравится нам это или нет. Дни, когда вас называли «мой хозяин» и ждали от вас индивидуального подхода, отошли в прошлое. Возможно, в свое время люди это и ценили. Но не сейчас.
Оба стали говорить без обиняков: ужин окончен и можно отбросить любезности. Додо следила за их перепалкой, переводя взгляд с одного на другого, словно смотрела, не вполне понимая, какую-то пьесу на сцене.
Алоисиус Ройс стоял у буфета, повернувшись к ним спиной.
– Найдутся такие, которые с вами не согласятся, – резко возразил Уоррен Трент.
О'Киф посмотрел на рдеющий кончик своей сигары.
– Что ж, пусть эти люди посмотрят на мой баланс и сопоставят его с балансом моих коллег. Например, с вашим.
Уоррен Трент вспыхнул и крепко сжал губы.
– То, что происходит у нас, – явление временное. Так уже бывало. И этот период пройдет, как проходили другие.
– Нет. И если вы пытаетесь себя в этом убедить, значит, сознательно вкладываете голову в петлю. А вы ведь заслуживаете лучшей участи, Уоррен, – после того, как отдали этому делу столько лет.
Трент упрямо молчал, потом буркнул:
– Не для того я старался всю жизнь, чтобы увидеть, как дело моих рук превратится в низкопробную ночлежку.
– Если вы намекаете на мои предприятия, то среди моих отелей нет ни одной ночлежки. – Теперь уже О'Киф покраснел от негодования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Блюда с устрицами убрали. Официант под предводительством распорядителя в красном фраке принес и поставил перед ними дымящуюся рыбу.
– Я боюсь к ней даже притронуться, – сказала Кристина. – Это же пища богов. – Она попробовала сочную, великолепно приготовленную рыбу. – М-м… даже лучше, чем я предполагала.
Через некоторое время она попросила:
– Расскажите мне о мистере Фишере.
– Ну, вначале я думал, что он просто болтун, – таких миллионы в барах. Изменило мое мнение о нем письмо, которое я получил из Корнеллского университета. Меня просили явиться в Статлер-холл – на факультет, который готовит управляющих отелями. Я прошел собеседование. Мне обещали стипендию, и сразу же после окончания школы я поступил туда. Лишь много позже я узнал, что произошло все это благодаря Герберту, который буквально заставил нескольких владельцев гостиниц рекомендовать меня факультетскому начальству. Должно быть, он действительно был умелый коммивояжер.
– Это только ваше предположение.
– Дело в том, что я никогда не был в этом уверен, – задумчиво произнес Питер. – Я многим обязан Герберту Фишеру, но до сих пор не могу понять, не потому ли ему так везло в делах, что люди стремились побыстрее от него избавиться. После того как с Корнеллским университетом у меня все было улажено, я видел Фишера всего один раз. Мне хотелось отблагодарить его, хотелось поближе с ним сойтись. Но он не допустил ни того, ни другого – болтал как трещотка, хвастался сделками, которые заключил или собирался заключить. Потом сказал, что мне необходим костюм для университета, – и в этом он был прав! – и настоял, чтобы я взял у него в долг двести долларов.
Это была для него крупная сумма: как я узнал впоследствии, он получал ничтожные комиссионные. Я постепенно расплатился – высылал ему по почте чеки на небольшие суммы. Большинство из них, однако, так и не были предъявлены к оплате.
– Какая удивительная история! – воскликнула Кристина. – А почему вы с ним не встречались?
– Он вскоре умер, – сказал Питер. – Я несколько раз пытался связаться с ним, но из этого ничего не вышло. Около года назад мне позвонил по телефону адвокат – у Герберта, видимо, не было родных. Я пошел на похороны. Оказалось, что таких, как я, там собралось восемь человек восемь человек, которым он помог в жизни, как мне. Но самое любопытное, что при всей своей любви к хвастовству, Герберт никогда никому из нас не рассказывал о других.
– Я сейчас просто расплачусь, – сказала Кристина.
– Понимаю, – кивнул Питер. – Я тогда тоже чуть не расплакался.
По-моему, это был для меня хороший урок, хотя я так и не понял, чему он должен был меня научить. Может быть, тому, что есть люди, которые окружают себя высокой стеной, а сами мечтают, чтобы вы ее разрушили, и если вы этого не сделаете, то никогда не узнаете по-настоящему человека, который за ней живет.
Кристина молчала все время, пока они пили кофе, – оба отказались от десерта. Наконец она спросила:
– А знает ли кто-нибудь из нас, чего он собственно хочет?
Питер задумался.
– Наверно, не совсем. Хотя я знаю, чего бы мне хотелось достичь, если не точно, то приблизительно.
Он попросил у официанта счет.
– Скажите же.
– Чем рассказывать, я лучше вам помажу.
Выйдя из зала, они невольно остановились – таким резким был переход из прохлады к жаркой духоте ночи. Город постепенно замирал. Уличные фонари гасли, ночная жизнь из Французского квартала перемещалась в другие места.
Взяв Кристину под руку, Питер повел ее по диагонали через Ройял-стрит. Они остановились на углу улицы Святого Людовика, он указал ей вперед.
– Вот что мне хотелось бы создать, – сказал Питер. – Что-нибудь в этом роде, а может быть, и лучше.
Газовые фонари, мерцавшие под изящными балконами с узорчатой решеткой, покоившимися на крученых чугунных столбах, отбрасывали свет и тень на серо-белый классический фасад Новоорлеанского королевского отеля.
Из стрельчатых, в частом переплете, окон на улицу лился янтарный свет. На тротуаре у дверей отеля расхаживал швейцар в роскошной, расшитой золотым позументом ливрее и в огромной фуражке с козырьком. Высоко над его головой под дуновением внезапно налетавшего ветерка трепетали вымпелы и флаги. У отеля остановилось такси. Швейцар быстро подошел и открыл дверцу. Они услышали стук женских каблучков и мужской смех. Дверь отеля закрылась.
Такси уехало.
– Есть люди, – сказал Питер, – которые до сих пор считают Новоорлеанский королевский отель лучшей гостиницей в Северной Америке.
Согласны вы с этим или нет – другое дело. Важно то, что это живое свидетельство, каким может быть хороший отель.
Они пересекли улицу Святого Людовика, направляясь к этому зданию, которое когда-то было типичной гостиницей, центром креольской общины; потом стало местом, где продавали рабов; потом, во время Гражданской войны, – госпиталем, законодательным собранием штата и – снова гостиницей.
– На них работает все, – с воодушевлением продолжал Питер, – история, необычный стиль, современные заводы и фантазия. Проектированием нового здания занимались две фирмы архитекторов Нового Орлеана, одна – сугубо традиционная, другая – современная. Они доказали, что можно строить по-новому и в то же время сохранить характерные особенности старины.
Швейцар, перестав прохаживаться по тротуару, распахнул перед ним дверь, и они вошли в вестибюль. Впереди две огромные черные статуи охраняли белую мраморную лестницу, ведущую на галерею.
– Самое любопытное, – заметил Питер, – что при всей своей неповторимости Новоорлеанский королевский отель принадлежит корпорации. Правда, – сухо добавил он, – не корпорации Кэртиса О'Кифа.
– Скорее – корпорации Питера Макдермотта?
– Ну, до этого еще далеко. К тому же я оступился. Думаю, вы об этом знаете.
– Да, – сказала Кристина. – Знаю. И все же вы своего добьетесь. Могу поспорить на тысячу долларов, что так будет.
Он сжал ей локоть.
– Если вы располагаете такими деньгами, лучше уж купите акции О'Кифа.
Они прошли из конца в конец по вестибюлю Новоорлеанского королевского отеля – белый мрамор, старинные гобелены белых, лимонных и желтых тонов и вышли на Ройял-стрит.
Еще добрых полтора часа бродили они по Французскому кварталу, зашли в «Презервейшн-холл», где стояла удушающая жара, и посидели на переполненных скамьях ради удовольствия послушать классический южный джаз, потом с наслаждением погуляли в прохладе Джексон-сквера, выпили по чашечке кофе на Французском рынке у реки, весьма скептически обозрели безвкусные «шедевры», которыми изобилует Новый Орлеан, и, наконец, усевшись во «Дворе двух сестер» на открытом воздухе, где среди листвы мягко горели фонари, принялись потягивать холодный, отдающий мятой джулепс <напиток из коньяка или виски с водой, мятой и льдом>.
– Какой чудесный мы провели вечер, – сказала Кристина. – А теперь пора и домой.
Они шли пешком к Ибервиллю, где оставили машину, и где-то на полпути к ним подошел мальчик-негр с картонной коробкой и щетками.
– Ботинки почистить, мистер?
Питер покачал головой.
– Сейчас не время, сынок, слишком поздно.
Однако мальчуган, глядя блестящими глазами на ноги Питера, продолжал стоять посреди тротуара.
– Спорю на двадцать пять центов, я знаю, откуда у вас такие, как зеркало, ботинки. Могу назвать город и штат. И если верно назову, вы дадите мне двадцать пять центов, а если ошибусь, я вам их дам.
Год назад Питер купил эти туфли «тинэфли» в Нью-Джерси. Он заколебался, понимая, что имеет преимущество над ребенком, потом кивнул и сказал:
– Ладно, по рукам.
Сверкающие глазенки взметнулись вверх.
– Мистер, ботинки у вас блестят как зеркало, потому что вы ходите по асфальтовому тротуару города Новый Орлеан в штате Луизиана. А теперь вспомните, я обещал сказать, откуда у вас такие ботинки, а не где вы купили их.
Все расхохотались. Пока Питер расплачивался с мальчишкой, Кристина просунула руку ему под локоть. Так, продолжая смеяться, они доехали до ее дома.
Сидя в столовой Уоррена Трента, Кэртис О'Киф наслаждался сигарой. Он взял ее из ящичка вишневого дерева, который поднес ему Алоисиус Ройс, и теперь крепкий аромат сигары приятно смешивался у него во рту со вкусом коньяка «Людовик ХIII», поданного к кофе. Слева от О'Кифа, во главе стола, за которым им был подан роскошный ужин из пяти блюд, восседал с видом благожелательного патриарха Уоррен Трент. Напротив него сидела Додо в облегающем черном платье и с удовольствием дымила турецкой сигаретой, которую предложил ей Ройс и поднес спичку.
– Уф, – произнесла она, – до чего объелась… будто уплела целого поросенка.
О'Киф снисходительно улыбнулся.
– Отличный ужин, Трент. Пожалуйста, передайте благодарность повару.
Владелец «Сент-Грегори» любезно поклонился.
– Он будет польщен, узнав, от кого исходит похвала. Кстати, вам, видимо, будет небезынтересно узнать, что сегодня в главном ресторане отеля можно заказать такие же блюда.
О'Киф кивнул, хотя это не произвело на него особого впечатления.
По его мнению, меню с изысканными блюдами ни к чему в ресторане отеля – все равно что положить шахтеру в ведерко гусиную печенку на завтрак. К тому же, когда он незадолго до ужина заглянул в главный ресторан, где в это время уже должен был бы начаться час «пик», то обнаружил, что огромный зал на две трети пуст.
В империи О'Кифа ужины готовили простые, стандартные, выбор блюд был ограничен несколькими ходовыми, весьма прозаическими кушаньями. Это объяснялось убеждением Кэртиса О'Кифа, подкрепленным практикой, что вкусы публики в еде более или менее единообразны и незатейливы. Зато во всех его заведениях пища была всегда отлично приготовлена и подавалась на стерильно чистых тарелках. О гурманах здесь заботились редко, ибо они считались невыгодным меньшинством.
– В наше время, – заметил магнат, – не так уж много найдется отелей с такой кухней. Почти все, славившиеся изысканностью блюд, вынуждены были изменить своим традициям.
– Многие, но не все. И почему все должны ходить по одной веревочке?
– Да потому, что со времени нашей с вами молодости, Уоррен, наше дело коренным образом изменилось, нравится нам это или нет. Дни, когда вас называли «мой хозяин» и ждали от вас индивидуального подхода, отошли в прошлое. Возможно, в свое время люди это и ценили. Но не сейчас.
Оба стали говорить без обиняков: ужин окончен и можно отбросить любезности. Додо следила за их перепалкой, переводя взгляд с одного на другого, словно смотрела, не вполне понимая, какую-то пьесу на сцене.
Алоисиус Ройс стоял у буфета, повернувшись к ним спиной.
– Найдутся такие, которые с вами не согласятся, – резко возразил Уоррен Трент.
О'Киф посмотрел на рдеющий кончик своей сигары.
– Что ж, пусть эти люди посмотрят на мой баланс и сопоставят его с балансом моих коллег. Например, с вашим.
Уоррен Трент вспыхнул и крепко сжал губы.
– То, что происходит у нас, – явление временное. Так уже бывало. И этот период пройдет, как проходили другие.
– Нет. И если вы пытаетесь себя в этом убедить, значит, сознательно вкладываете голову в петлю. А вы ведь заслуживаете лучшей участи, Уоррен, – после того, как отдали этому делу столько лет.
Трент упрямо молчал, потом буркнул:
– Не для того я старался всю жизнь, чтобы увидеть, как дело моих рук превратится в низкопробную ночлежку.
– Если вы намекаете на мои предприятия, то среди моих отелей нет ни одной ночлежки. – Теперь уже О'Киф покраснел от негодования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75