Я подсовываю вам зеркало, а вы не хотите взглянуть, чтобы не увидеть самого себя. Мне достаточно было всего сутки понаблюдать за вами, чтобы понять – вы наш.
– Не понимаю, к какому разряду вы меня так упорно причисляете, – решительно сказал Николай. – Я никогда не стремился к власти, в отличие от вас, наверное. И мне на все наплевать. Мне, честно говоря, и на вас наплевать, если вам угодно. И я не только не понимаю, что за бесплатный сыр вы мне подкладываете, но и не хочу этого понимать.
– Позиция, достойная уважения. Не правда ли, Нина?
Девушка искоса взглянула на отца, но ничего не сказала.
– Хорошо, не буду вас долго занимать. Хочу только сказать, что возможность примыкать к тому или иному разряду людей – рабов или вождей! – часто происходит по лотерейному принципу. Я вновь упрощаю, потому что даже быть избранным в депутаты уже можно, только имея определенный набор качеств. Это уже потом самосознание коренным образом меняется и человек становится политиком, то есть индивидуумом без чести и совести. Это, разумеется, с точки зрения банальнейшего обывателя. Не бесчестным, а просто надчеловеком, если хотите, сверхчеловеком.
Именно потому все эти наполеоны, Сталины, Клинтоны и Пиночеты так бездушно жестоки и не останавливаются перед кровью во имя собственного закона и собственного права, который считают выше и справедливее закона и права мелкой черни, где-то там внизу копошащейся под ногами гигантов.
– Пиночета поприжали. Да и Наполеон как-то не так кончил.
– Ну и что? Мелкие людишки в силу собственного ничтожества пытаются укусить колосса.
– Короче, – равнодушно сказал Николай, – я-то тут при чем?
– Вы? – запнулся Качаури и окинул его оценивающим взглядом. – Одну минуту, я вас ненадолго покину. Надеюсь, не будете скучать? – он многозначительно вскинул кустистые брови и вышел.
Николай снова закурил. Нина не обращала на него никакого внимания. Геннадий Иванович так и не повернул свою крокодилью голову, когда хозяин покидал комнату. Николай вышел на балкон. Море. С боков огромного здания нависают скалы, испещренные каменистыми тропинками, ползущими сквозь мелкий сосновый лес прямо к пляжу. Середина дня; жарко, воздух, насыщенный запахом горячей хвои, загустел и зыбко колышется; море не дышит, словно замерло, уснувшее в сиесте сверкает, прыгает крупными серебряными солнечными каплями… Только цикады стрекочут. Посмотрев вниз, он увидел недалеко от джипа, который он реквизировал утром, милицейский синий "жигуленок", возле открытой передней дверцы стоял и курил даже издали сразу узнаваемый вчерашний ариец. В этот момент он вдруг вздернул лицо и внимательно посмотрел вверх. Николай встретился с ним взглядом и, хоть разделяло их расстояние в пять-шесть этажей, словно бы оказался рядом. Николай ухмыльнулся и выдул дым вниз. Ариец отвернулся. Николай вошел в комнату.
Качаури уже вернулся. И не один. Рядом с ним, добродушно с чем-то соглашаясь, стоял вислоусый капитан-милиционер. Увидев Николая, милиционер оглядел его, кивнул: "Здорово, капитан!" – и вдруг заметил в углу Крокодила. Что-то в лице его изменилось, во всяком случае, исчезла добродушная сытость.
Он подчеркнуто вежливо поздоровался: "Мое почтение, Геннадий Иванович" – и уже собрался уходить, оставив какие-то бумаги Качаури. Геннадий Иванович, едва заметно кивнув капитану в ответ на приветствие, проводил его взглядом.
Качаури глазами указал Николаю на кресло, приглашая сесть. Сам тоже сел. Секунду-другую просматривал листки, затем повернулся к Николаю:
– О чем это мы?.. Ах, да. Хочу еще раз повторить, что суточное и вначале случайное наблюдение за вами, дали мне основание причислить вас к так называемым вождям. Вы, не в пример многим, презираете условности, признаете только собственные правила и ни во что не ставите чужую жизнь. Поэтому предлагаю вам поселиться на время отпуска у меня. Вот и Нина присоединяется. Правда, дочка?
Девушка взмахнула черными бабочками-ресницами – сладострастно, мучительно медленно – и легко кивнула в знак согласия.
– Зачем вам это? – осведомился Николай. – Признайтесь, вам от меня что-то нужно.
– Чистейший альтруизм. И потом, хочу предложить вам работу.
– Ну вот, уже горячее. Что за работа? Просто любопытно. Это не значит, что я принимаю ваше предложение. Я приехал сюда отдыхать, а не работать.
– О-о! Работа не тяжелая. Будете следить за порядком на пляже. Вдруг объявятся какие-нибудь хулиганы, а ведь у нас и женщины отдыхают. Последние два года никаких хулиганских происшествий, слава богу, не было, но мало ли? Ведь за оградой нашего пляжа постоянно шляются целыми стаями малолетние наркоманы. Это уже, согласитесь, не люди. К нам забираться они не рискуют, но все когда-нибудь случается впервые. Я вам заплачу за месяц десять тысяч долларов. Думаю, это справедливо. Не правда ли? Да и не будет это вам обременительно. Увидев вас в деле, могу с полной уверенностью это утверждать.
Сумма, предложенная Качаури, несколько смутила Николая. Он в раздумье рассматривал носки своих мокасин. На самом деле он сразу решил дать согласие, а раздумывал над тем, почему Качаури решил задержать его у себя. Было в этом что-то темное, запутанное, вроде тех сумбурных и идиотских разглагольствований о сверхчеловеках.
– ., имею же я право, если захочу, защитить понравившегося мне человека, Качаури.
– вдруг поймал он фразу – Что вы сказали? – переспросил Николай.
– Я говорю, – продолжил Качаури, – что у меня вы будете в полной безопасности. Я всегда могу договориться с нашей милицией и не позволить дать ход делу.
– Какому делу? – спросил Николай, сразу напрягшись и замирая от предчувствия чего-то упущенного, что неизвестностью своей может представлять угрозу…
– Да вот же, – протянул Качаури бумаги. – Разве я не сказал? Это протоколы и свидетельские показания…
Николай взял листки. Поверхностного взгляда было достаточно, чтобы уловить суть. Он прочел внимательнее. Вполне грамотно составленные документы утверждали, что Казанцев Николай Иванович, прописанный в городе Москва на улице Мещанской, дом семь, совершил двойное убийство – Семенова Владимира Николаевича, тысяча девятьсот семьдесят пятого года рождения, и Костомарова Вадима Сергеевича, тысяча девятьсот семьдесят седьмого года рождения.
Убийство упомянутых граждан произошло по адресу: улица Безбожная, дом тринадцать.
Второй протокол гласил об уничтожении катера, принадлежащего Сухорукову Игорю Степановичу, известному по кличке Упырь и убийстве последнего с помощью неустановленного взрывного устройства.
И так далее.
– Ну и что? – уже совсем другим тоном, грубо и злобно буркнул Николай. Злоба в нем накипала, и он не мог подавить ее. "Зачем это нужно Барону? – мелькнула мысль. – Зачем я нужен Барону?.."
Он протянул листки Качаури, почти ничего не видя перед собой. Было такое чувство, что, сорвись он, и от Качаури Отари Карловича, несмотря на его альтруизм и древние боксерские навыки, останется мокрое место. И где-то продолжало роиться уже отвлеченно любопытствующее: "Зачем это Барону?.."
Глава 9
ДВА КУСКА ЗА УТРО
День был на редкость жарким, не менее сорока градусов в тени, и жгучее, качающееся на виражах дороги солнце то обливало обтянутые грязно-синим сукном ноги, то наползало на щеку каким-то даже тяжелым мягким огнем. Как всякий блондин, старший лейтенант Орлов Валерий Михайлович солнца не любил, но как местный житель, выросший на покрытом крупной горячей галькой пляже, привык не замечать тяготы, представлявшиеся другим чудесной экзотикой. Словом, одно уравновешивало другое; сидел он за рулем "жигуленка", внешне подтянутый, даже какой-то холодно подтянутый, а рядом, откинувшись под охлажденный скоростью ветер из окошка, плавился его напарник, капитан Сапожков Павел Игоревич. И если лейтенант Орлов был раздражен, то капитан, несмотря на потоки пота, многослойными солевыми разводами пропитавшие его защитную рубашку, был доволен, благодушен и умиротворен.
Они уже минут десять ехали по грунтовой дороге заповедника, когда лейтенант решил нарушить молчание.
– Ну? – однозначно спросил он, и капитан, сразу повернув голову, сделал непонимающее лицо.
И тут же не выдержал, заулыбался, усы расползлись в стороны и вмиг заблестело, облитое поднырнувшим солнцем лицо.
– Все о'кей, парень.
Капитан сунул руку в карман брюк, вытащил слипшиеся листки мокрых банкнот, отделил несколько и сочно, всей ладонью прилепил к колену напарника.
Лейтенант Орлов брезгливыми холодными пальцами правой руки быстро пересчитал.
– Здесь триста. А сколько всего дал?
Капитан заулыбался и помахал в воздухе толстым пальцем.
– Твоя доля триста. Всего Барон отслюнявил кусок. Знаешь, почему тебе триста, а мне семьсот? Не знаешь? Тогда я тебе анекдот старый расскажу. Хочешь?
– Валяй, – холодно согласился лейтенант.
– Так вот, хохол режет сало, а негр смотрит и просит дать попробовать кусочек. "Так ты есть не будешь" – говорит хохол. "Почему?" – удивляется негр. "Так я ж не дам!" – заявляет хохол.
И досказав, капитан разражается таким густым. безудержным, полнокровным смехом, что, казалось, виной начавшейся тряски не невесть откуда взявшиеся ухабы, а сама машина, лихо пустившаяся отплясывать гопака. Отсмеявшись, капитан Сапожков не пожелал расставаться с приятной темой.
– Ты сколько лет у нас служишь после училища?
Три года? А я одиннадцать. Понимаешь теперь, почему тебе триста, а мне семьсот зеленых? Так я ж больше не дам.
И вновь взрыв смеха поражает автомобиль.
Они выехали на укрытое огромными бетонными плитами шоссе, залитое по стыкам размягченным асфальтом.
– Не обижайся, парень. Ты у нас холостой, а у меня жена и двое спиногрызов. Так что все по справедливости. Еще заработаем.
Он потянулся за сигаретами, забытыми у лобового стекла, как вдруг его бросило на спинку кресла; включив сирену, старший лейтенант Орлов резко увеличил скорость, догоняя "БМВ" впереди.
Скоро иномарка была настигнута, прижата к обочине и остановлена. Заглушив мотор, Орлов неторопливо вышел, забросил автомат на спину и, постукивая дубинкой по бедру, медленно пошел к нарушителю.
Это действительно был нарушитель. Причем не один. В машине их сидело четверо, включая водителя.
Номера машины, а также лица пассажиров указывали на чеченское происхождение. Это тоже усугубляло провинность. Конечно, главная их вина состояла в том, что у старшего лейтенанта Орлова оказалось плохое настроение. Если бы не это, он сумел бы хладнокровнее оценить ситуацию, но сейчас отступать не хотелось, хотя напряжение заметно сгустило воздух.
А чеченские ребятки смотрели непонимающе, и снисходительно, и нагло-насмешливо – все вместе. Оглянувшись, старший лейтенант прицепил дубинку к поясу, одновременно мягко перебросил автомат вперед, успев передернуть затвор. Сзади, благоразумно прячась за приоткрытую дверцу, целился из "Калашникова" капитан.
– Документы!
– Какие документы? Шеф, вот возьми документы.
Загляни, все как надо.
Орлов, всем нутром ловя малейший всплеск движения внутри салона, невидяще раскрыл картонные права. Так, Султан Махмудович Салтанов. И сложенные пятьдесят долларов.
– Выйдите, товарищ водитель, и откройте багажник.
– Как хочешь, брат, – пожал плечом Султан Махмудович Салтанов.
Он вышел из машины. В салоне все мертво застыло.
У капитана за стеклом дверцы бешено округлились глаза. Стараясь не перекрывать собой линию обстрела у капитана, лейтенант Орлов заглянул в багажник. Куча барахла, сумки, ящик. Нацелив дуло автомата в живот Салтанову Султану Махмудовичу, Орлов сунул руку куда-то внутрь маскировочного барахла, нащупал край резинового коврика, подлез ниже.., маленькие гладкие пакетики…
– А это что? Наверное, это вы так соль фасуете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45