При ближайшем рассмотрении оказалось, что девица чем попало бьет старичка и что все это тому ужасно нравится.
– Чего это они? – спросил Николай Крысу, уже зная, впрочем, ответ.
Крыса, видно решив, что это охрана зашла к нему в нарушение инструкций, ответил:
– Помнишь, я тебе говорил? Это тот самый мазохист. Он так любовью занимается. Балдеет, зараза.
Ему бы в камере пыток работать пытаемым.
– А ты что тут? – он оглянулся, всматриваясь сквозь толстые линзы очков. – Кто вы? Здесь нельзя.
– Заткнись! – приказал Николай. – Здесь я говорю, что можно и чего нельзя. Понял? – он подвигал стволом "Калашникова".
Крыса кивнул.
– Ну-ка, отвечай, вы тут все подряд номера освящаете своим вниманием или только выборочно?
Всю систему изложи вкратце. Тогда тебе ничего не будет.
– Но я не имею права…
– Нет, ты понял? – Николай вложил в вопрос убийственную для данного хакерского типа интонацию и добился своего: парень понял.
– Что? Что вам нужно?
– Повторяю вопрос: для чего вся эта музыка? И все ли номера просматриваются?
Крыса заговорил.
Как Николай и предвидел, эта служба безопасности занималась всем, чем угодно, кроме безопасности. Во всяком случае, непосредственной безопасностью она не занималась. Здесь отслеживали все, что происходило и говорилось в номерах. Запись велась непрерывно, как только в комнаты заходили люди. На экранах появлялись избранные или случайные номера. Каждый компьютер следил за десятком номеров. Потом записи просматривались, большая часть стиралась, но кое-что надежно сохранялось.
– Было, было у меня сразу же предчувствие, что это гадюшник, было… А ну-ка!.. Ты меня узнаешь? – внезапно спросил он.
– Да, вы новый гладиатор. Вы сегодня Коляна замочили…
– Меня тоже записывали?
– Всех записывали. Если вы были в номере, то записывали.
– А ночью?
– Тоже. Если в номере кто-то был.
– Где вчерашние записи?
– Отосланы на обработку.
– Куда?
– Точно не знаю, кажется, в Москву.
– А Барону уже докладывали?
– О чем?
– Кто у меня ночью был.
– Нет, конечно. А кто у вас был?
– Заткнись!
Николай задумался. Потом спросил:
– Знаешь, как выйти на номер Барона?
– Знаю.
– Исполняй.
Крыса вызвал какое-то меню, пощелкал, изображение мигнуло, затемнилось, и высветилась надпись, извещавшая, что номер его чист.
– Значит, никого нет, – пояснил Крыса.
– Тогда давай номер его дочери.
– Нины?
– У него еще другая дочь есть?
– Нет… Только я бы вам не советовал…
– Чего?
– Смотреть, что там происходит.
– Это почему же?
– Информация информации рознь. Так вы посмотрите и уйдете, и до вас, возможно, и дела не будет.
А если что увидите да хозяин узнает, так он и вас, и меня достанет, и.., вообще.
– Что ты плетешь? У тебя, наверное, от этих компьютеров в голове одни чипсы вместо мозгов. А ну давай!
– Мое дело предупредить, – сказал Крыса и вновь вышел в меню. И на этот раз экран был темен. Не совсем, впрочем.
Серая вуаль, ничего не видно… Но послышался тихий плач. Николай не узнал, догадался. И тут Нина закричала:
– Нет, нет! Я больше не выдержу!
И тут же сопение Качаури и его тихий, надрывный голос:
– Девочка моя! Любовь моя! Ну последний раз! И твой Николай будет жить. Я спасу его от Гоблина. Ну разок, радость моя!
– Что это?! – находясь в каком-то ступоре, спросил Николай.
Крыса хихикнул.
– Как что? Это самое. Он ее хотя бы раз в неделю так.., по-отечески. Включать видимость? Я инфракрасный могу включить.
– Так что же… Он ее!.. Он с ней!!
Николай схватил Крысу за шею, сдавил изо всей силы, приблизил острую мордочку к своему лицу.
Когда визжащий крик уже был готов вырваться из его глотки, Николай сказал:
– Отключи свои железки.
И отбросил техника прочь.
Следующие несколько минут Крыса носился как угорелый, отключая все и вся. Затем Николай потребовал молоток потяжелее и стал методично крушить всю эту аппаратуру. Звенели и рассыпались экраны.
Системные блоки услужливый Крысенок посоветовал пережигать высоким напряжением. Клавиатуру Николай разбивал о колено. Вообще, через полчаса на центр электронной безопасности было любо-дорого посмотреть.
Наконец Николай сел в ближайшее кресло, с мрачным удовольствием разглядывая дело рук своих.
– Пиво есть? – спросил он ждущего рядом Крысу.
Тот рысцой метнулся к холодильнику, вернулся с целой упаковкой пива.
– Пей, – разрешил Николай.
Сам он закурил, угостил и техника, взявшего сигарету дрожащими пальцами.
– Ты вот что, парень, протяни с докладом как можно дольше. Но если придется докладывать, говори как есть. Черт с тобой! Мне без разницы. Я все равно завтра отсюда слиняю. Очень уж здесь у вас атмосфера вонючая.
Крыса поддакивал преданно: вонючая, вонючая…
Прикованному к трубе охраннику Николай оставил ключ от наручников и автомат с рожками, но без патронов.
– Мало ли, вдруг сдуру выслуживаться полезешь, и мне придется тебя убить.
Тот усек.
Была мысль, была… Найти дверь Нининого номера, выбить эту дверь, сорвать Барона с кровати, разорвать его потихоньку, а потом… Потом мысль стопорилась, пятилась мысль…
Пропади оно все пропадом!
Глава 34
ПУСТЬ ОТАРИК ПОМУЧАЕТСЯ
Николай зашел к себе в номер. Постоял, раскачиваясь на пятках. Все. Было противно. Ничего не хотелось: ни спать, ни сидеть – ничего. Остатки еды на столе… Смотреть тошно.
Взял с холодильника пакет, бросил туда упаковку пива, новую пачку сигарет, несколько пакетов орешков, бутылку виски, бутылку коньяка. Кажется, хватит. Бросил еще несколько банок джина с тоником.
Раздувшийся пакет сунул в еще один, новый, чтобы лямки не порвались, и пошел на пляж.
Пропади оно все пропадом!
Николай спустился на лифте в вестибюль, уже полусонно затемненный. Вышел из разбежавшихся дверей крыльца, остановился на ступенях.
Тишина. На пляже, однако, еще видны любители ночных прогулок, слышна музыка, смех. Широкий акведук, стекающий к причалу, освещен одинокими лампочками, и только издали в полный накал светятся похожие на елочные игрушки прогулочные катера и яхты.
Николай достал бутылку виски, открыл скрипнувшую пробку и прямо из горлышка стал пить. Вновь завинтил пробку, сунул бутылку в пакет и закурил свой любимый "Кэмел".
Ночная бездонность неба переполнена разноцветными, висящими в нем звездами. Звезды летаргически молчат. Бледное, разрезанное столбом лунного света море с шорохом дышит.
К крыльцу со стороны причала шли люди. Не желая разбивать хрупкое стекло своего одиночества, Николай решительно пошел прочь. Туда, где уже был сегодня, в ту бухточку, где уже искал ее…
– Пива хочешь? – спросил открывшего калитку охранника.
Тот замялся.
– Вообще-то не положено…
Николай оторвал из упаковки две банки пива, сунул парню, в придачу дал еще банку джина и пошел, не оглядываясь.
О чем он думал? Ни о чем. О ночи. О тьме. Об однообразном, ни на секунду не смолкающем хрустальном звоне во всем этом молчаливом ночном мире.
Между ночью и днем различие чисто условное.
Стоит только закрыть глаза… Как ориентируются в мире слепые? Когда кругом шумят – день. Когда все утихает – ночь. Или все-таки дьявол беззвучно смеется во мраке?.. Смех сквозь слезы, стук зубов, плач в ночи… После сегодняшней ночи ничего не должно быть; то, что осталось, – это гнусное, фальшивое, несуществующее… Смеяться нужно над этим… Мониторы, взрывающиеся от смеха… Осколки стекла, что искажали ее тень.., и тень ее борова отца. Смеяться хочется, как все гнусно!..
Он остановился, чтобы выпить еще. Виски. Серая тропинка между темных деревьев по сторонам. Огромные звезды над головой. Гигантская чаша неба с напыленной амальгамой звезд вот-вот накроет этот мир… И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба и земли своим как бы сквозным журчаньем, похожим на мириады горных ручьев или на дивные, растущие как бы хрустальной спиралью цветы…
Вдруг – обрыв; и молочным разливом поднимается в небо море.
Он спустился по тропинке, сел у большого валуна, возле которого они сидели.., еще сегодня. Да, сегодня.
Они были здесь еще сегодня… Вечность назад.
В горле вновь пересохло. Он покопался в пакете, нашел какую-то банку, открыл и стал пить. Это был джин, естественно, с тоником. Закурил, разорвав паутину тьмы огоньком зажигалки.
Он сидел, всматриваясь в огромную вынырнувшую из-за тучки золотистую луну, горящую в конце Млечного Пути так царственно, что всюду на песке сразу легли черные тени от валуна, пакета, от него самого.
Луна – это солнце ночного призрачного мира, где существуют призрачные нелюди-бароны, силой затас, кивающие дочерей в свои постели…
Он сидел и старался не вспоминать. И от этого чувствовал себя бесконечно одиноким в этом полуночном безмолвии, колдовски звенящем мириадами хрустальных источников, вместе с лунным светом неиссякаемо льющихся с небес и озаряющих громадное море и его мысли.
Он отбросил пустую банку, вдавил тлеющую сигарету в песок. Раздевшись, подошел к черной воде, к шороху мелких волн, оглаживающих плотную полоску мокрого песка. Зайдя по грудь, нырнул и поплыл, каждым гребком всплескивая бледно-голубое сияние, сияние несметных жизней, обитавших в каждой капле, совсем рядом и все же вне его.
И плывя, он подумал, что Нина пошла на это, чтобы спасти его от завтрашнего, нет, уже сегодняшнего боя, и, значит, так или иначе, он тоже виноват.
Вина, растянутая на многих, истончалась, как лунный свет. Его мучило воспоминание, как бездумно легко он ворвался три, нет, четыре дня назад в эту налаженную чужую жизнь, и вдруг оказалось, что и для него все происходящее здесь стало очень важно…
Он вспомнил, какой Нина была с ним и чего ей стоило скрывать свой страх перед отцом – какой страх! – от прилива чувств засвербило в горле, ползучая тоска глубже впилась в грудь, – но что же делать, что делать?
"Убить Барона", – подумал он и повернул к берегу.
Берег черной громадой колыхался впереди. Николай подумал, что, кроме мрака, ничего не видно и придется поискать еще свою бухту.
Да, думал он, убить его к чертовой матери! Он заслужил. Инцест всегда наказывался смертью, и только нынешние сверхчеловеки надеются, что им это сойдет…
А потом подумал: что смерть? Просто небытие, отсутствие радости.., но и горя, и печали. Надо бы перед смертью так наказать Барона, чтобы вызвать его скорбь.
Вот тогда его будет легко отправить в ад.
Может, лишить его денег? Но как? Трудно. Мысль, однако, понравилась, надо будет обсудить с Ниной…
Он опять вспомнил… Легкая боль кольнула сердце и прошла… Месть все излечит.
Близкий берег неожиданно дохнул запахом хвои и ароматом невиданных трав. Он поплыл вдоль берега, потому что не сразу нашел пляж: везде подступающие к самой воде скалы. Но сбился чуть; через десяток метров открылся бледно-серый песок, и он вышел на берег.
Сел прямо на песок у своего валуна. Взял пачку сигарет и мокрыми пальцами осторожно, за фильтр, выудил сигарету. Закурил. После купания особенно приятно сделать затяжку.
Можно, например, убедить публику, чтобы ставили на Гоблина, а потом победить это дебильное чудовище… Нет, тогда все достанется Барону.
"Надо посоветоваться с Ниной", – подумал он, чувствуя усталость. И верно, все начало вдруг рассыпаться на пестрые осколки – звезды, луна, зеркальные отражения в воде – он постепенно погружался в сон; внезапное растворение, приятное недомогание, вот все скрывается, словно течет, опять появляется, застывает, исчезает, пронизанное голубыми тенями проносящихся сновидений…
…Что за голоса доносятся с множества экранов?..
Сотни фильмов на любимую тему – скороговорка быта… Ночные подземелья спален… Холод лезвия в густой листве… Из всех углов несется хо-хо-хохот, нескончаемый, дьявольский… Гогочут, плюют, что они делают?.. Сейчас ночь, мрак скрывает от него Нину, мрак этого хохота всех гоблинов в публичных домах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Чего это они? – спросил Николай Крысу, уже зная, впрочем, ответ.
Крыса, видно решив, что это охрана зашла к нему в нарушение инструкций, ответил:
– Помнишь, я тебе говорил? Это тот самый мазохист. Он так любовью занимается. Балдеет, зараза.
Ему бы в камере пыток работать пытаемым.
– А ты что тут? – он оглянулся, всматриваясь сквозь толстые линзы очков. – Кто вы? Здесь нельзя.
– Заткнись! – приказал Николай. – Здесь я говорю, что можно и чего нельзя. Понял? – он подвигал стволом "Калашникова".
Крыса кивнул.
– Ну-ка, отвечай, вы тут все подряд номера освящаете своим вниманием или только выборочно?
Всю систему изложи вкратце. Тогда тебе ничего не будет.
– Но я не имею права…
– Нет, ты понял? – Николай вложил в вопрос убийственную для данного хакерского типа интонацию и добился своего: парень понял.
– Что? Что вам нужно?
– Повторяю вопрос: для чего вся эта музыка? И все ли номера просматриваются?
Крыса заговорил.
Как Николай и предвидел, эта служба безопасности занималась всем, чем угодно, кроме безопасности. Во всяком случае, непосредственной безопасностью она не занималась. Здесь отслеживали все, что происходило и говорилось в номерах. Запись велась непрерывно, как только в комнаты заходили люди. На экранах появлялись избранные или случайные номера. Каждый компьютер следил за десятком номеров. Потом записи просматривались, большая часть стиралась, но кое-что надежно сохранялось.
– Было, было у меня сразу же предчувствие, что это гадюшник, было… А ну-ка!.. Ты меня узнаешь? – внезапно спросил он.
– Да, вы новый гладиатор. Вы сегодня Коляна замочили…
– Меня тоже записывали?
– Всех записывали. Если вы были в номере, то записывали.
– А ночью?
– Тоже. Если в номере кто-то был.
– Где вчерашние записи?
– Отосланы на обработку.
– Куда?
– Точно не знаю, кажется, в Москву.
– А Барону уже докладывали?
– О чем?
– Кто у меня ночью был.
– Нет, конечно. А кто у вас был?
– Заткнись!
Николай задумался. Потом спросил:
– Знаешь, как выйти на номер Барона?
– Знаю.
– Исполняй.
Крыса вызвал какое-то меню, пощелкал, изображение мигнуло, затемнилось, и высветилась надпись, извещавшая, что номер его чист.
– Значит, никого нет, – пояснил Крыса.
– Тогда давай номер его дочери.
– Нины?
– У него еще другая дочь есть?
– Нет… Только я бы вам не советовал…
– Чего?
– Смотреть, что там происходит.
– Это почему же?
– Информация информации рознь. Так вы посмотрите и уйдете, и до вас, возможно, и дела не будет.
А если что увидите да хозяин узнает, так он и вас, и меня достанет, и.., вообще.
– Что ты плетешь? У тебя, наверное, от этих компьютеров в голове одни чипсы вместо мозгов. А ну давай!
– Мое дело предупредить, – сказал Крыса и вновь вышел в меню. И на этот раз экран был темен. Не совсем, впрочем.
Серая вуаль, ничего не видно… Но послышался тихий плач. Николай не узнал, догадался. И тут Нина закричала:
– Нет, нет! Я больше не выдержу!
И тут же сопение Качаури и его тихий, надрывный голос:
– Девочка моя! Любовь моя! Ну последний раз! И твой Николай будет жить. Я спасу его от Гоблина. Ну разок, радость моя!
– Что это?! – находясь в каком-то ступоре, спросил Николай.
Крыса хихикнул.
– Как что? Это самое. Он ее хотя бы раз в неделю так.., по-отечески. Включать видимость? Я инфракрасный могу включить.
– Так что же… Он ее!.. Он с ней!!
Николай схватил Крысу за шею, сдавил изо всей силы, приблизил острую мордочку к своему лицу.
Когда визжащий крик уже был готов вырваться из его глотки, Николай сказал:
– Отключи свои железки.
И отбросил техника прочь.
Следующие несколько минут Крыса носился как угорелый, отключая все и вся. Затем Николай потребовал молоток потяжелее и стал методично крушить всю эту аппаратуру. Звенели и рассыпались экраны.
Системные блоки услужливый Крысенок посоветовал пережигать высоким напряжением. Клавиатуру Николай разбивал о колено. Вообще, через полчаса на центр электронной безопасности было любо-дорого посмотреть.
Наконец Николай сел в ближайшее кресло, с мрачным удовольствием разглядывая дело рук своих.
– Пиво есть? – спросил он ждущего рядом Крысу.
Тот рысцой метнулся к холодильнику, вернулся с целой упаковкой пива.
– Пей, – разрешил Николай.
Сам он закурил, угостил и техника, взявшего сигарету дрожащими пальцами.
– Ты вот что, парень, протяни с докладом как можно дольше. Но если придется докладывать, говори как есть. Черт с тобой! Мне без разницы. Я все равно завтра отсюда слиняю. Очень уж здесь у вас атмосфера вонючая.
Крыса поддакивал преданно: вонючая, вонючая…
Прикованному к трубе охраннику Николай оставил ключ от наручников и автомат с рожками, но без патронов.
– Мало ли, вдруг сдуру выслуживаться полезешь, и мне придется тебя убить.
Тот усек.
Была мысль, была… Найти дверь Нининого номера, выбить эту дверь, сорвать Барона с кровати, разорвать его потихоньку, а потом… Потом мысль стопорилась, пятилась мысль…
Пропади оно все пропадом!
Глава 34
ПУСТЬ ОТАРИК ПОМУЧАЕТСЯ
Николай зашел к себе в номер. Постоял, раскачиваясь на пятках. Все. Было противно. Ничего не хотелось: ни спать, ни сидеть – ничего. Остатки еды на столе… Смотреть тошно.
Взял с холодильника пакет, бросил туда упаковку пива, новую пачку сигарет, несколько пакетов орешков, бутылку виски, бутылку коньяка. Кажется, хватит. Бросил еще несколько банок джина с тоником.
Раздувшийся пакет сунул в еще один, новый, чтобы лямки не порвались, и пошел на пляж.
Пропади оно все пропадом!
Николай спустился на лифте в вестибюль, уже полусонно затемненный. Вышел из разбежавшихся дверей крыльца, остановился на ступенях.
Тишина. На пляже, однако, еще видны любители ночных прогулок, слышна музыка, смех. Широкий акведук, стекающий к причалу, освещен одинокими лампочками, и только издали в полный накал светятся похожие на елочные игрушки прогулочные катера и яхты.
Николай достал бутылку виски, открыл скрипнувшую пробку и прямо из горлышка стал пить. Вновь завинтил пробку, сунул бутылку в пакет и закурил свой любимый "Кэмел".
Ночная бездонность неба переполнена разноцветными, висящими в нем звездами. Звезды летаргически молчат. Бледное, разрезанное столбом лунного света море с шорохом дышит.
К крыльцу со стороны причала шли люди. Не желая разбивать хрупкое стекло своего одиночества, Николай решительно пошел прочь. Туда, где уже был сегодня, в ту бухточку, где уже искал ее…
– Пива хочешь? – спросил открывшего калитку охранника.
Тот замялся.
– Вообще-то не положено…
Николай оторвал из упаковки две банки пива, сунул парню, в придачу дал еще банку джина и пошел, не оглядываясь.
О чем он думал? Ни о чем. О ночи. О тьме. Об однообразном, ни на секунду не смолкающем хрустальном звоне во всем этом молчаливом ночном мире.
Между ночью и днем различие чисто условное.
Стоит только закрыть глаза… Как ориентируются в мире слепые? Когда кругом шумят – день. Когда все утихает – ночь. Или все-таки дьявол беззвучно смеется во мраке?.. Смех сквозь слезы, стук зубов, плач в ночи… После сегодняшней ночи ничего не должно быть; то, что осталось, – это гнусное, фальшивое, несуществующее… Смеяться нужно над этим… Мониторы, взрывающиеся от смеха… Осколки стекла, что искажали ее тень.., и тень ее борова отца. Смеяться хочется, как все гнусно!..
Он остановился, чтобы выпить еще. Виски. Серая тропинка между темных деревьев по сторонам. Огромные звезды над головой. Гигантская чаша неба с напыленной амальгамой звезд вот-вот накроет этот мир… И непрестанный, ни на секунду не смолкающий звон, наполняющий молчание неба и земли своим как бы сквозным журчаньем, похожим на мириады горных ручьев или на дивные, растущие как бы хрустальной спиралью цветы…
Вдруг – обрыв; и молочным разливом поднимается в небо море.
Он спустился по тропинке, сел у большого валуна, возле которого они сидели.., еще сегодня. Да, сегодня.
Они были здесь еще сегодня… Вечность назад.
В горле вновь пересохло. Он покопался в пакете, нашел какую-то банку, открыл и стал пить. Это был джин, естественно, с тоником. Закурил, разорвав паутину тьмы огоньком зажигалки.
Он сидел, всматриваясь в огромную вынырнувшую из-за тучки золотистую луну, горящую в конце Млечного Пути так царственно, что всюду на песке сразу легли черные тени от валуна, пакета, от него самого.
Луна – это солнце ночного призрачного мира, где существуют призрачные нелюди-бароны, силой затас, кивающие дочерей в свои постели…
Он сидел и старался не вспоминать. И от этого чувствовал себя бесконечно одиноким в этом полуночном безмолвии, колдовски звенящем мириадами хрустальных источников, вместе с лунным светом неиссякаемо льющихся с небес и озаряющих громадное море и его мысли.
Он отбросил пустую банку, вдавил тлеющую сигарету в песок. Раздевшись, подошел к черной воде, к шороху мелких волн, оглаживающих плотную полоску мокрого песка. Зайдя по грудь, нырнул и поплыл, каждым гребком всплескивая бледно-голубое сияние, сияние несметных жизней, обитавших в каждой капле, совсем рядом и все же вне его.
И плывя, он подумал, что Нина пошла на это, чтобы спасти его от завтрашнего, нет, уже сегодняшнего боя, и, значит, так или иначе, он тоже виноват.
Вина, растянутая на многих, истончалась, как лунный свет. Его мучило воспоминание, как бездумно легко он ворвался три, нет, четыре дня назад в эту налаженную чужую жизнь, и вдруг оказалось, что и для него все происходящее здесь стало очень важно…
Он вспомнил, какой Нина была с ним и чего ей стоило скрывать свой страх перед отцом – какой страх! – от прилива чувств засвербило в горле, ползучая тоска глубже впилась в грудь, – но что же делать, что делать?
"Убить Барона", – подумал он и повернул к берегу.
Берег черной громадой колыхался впереди. Николай подумал, что, кроме мрака, ничего не видно и придется поискать еще свою бухту.
Да, думал он, убить его к чертовой матери! Он заслужил. Инцест всегда наказывался смертью, и только нынешние сверхчеловеки надеются, что им это сойдет…
А потом подумал: что смерть? Просто небытие, отсутствие радости.., но и горя, и печали. Надо бы перед смертью так наказать Барона, чтобы вызвать его скорбь.
Вот тогда его будет легко отправить в ад.
Может, лишить его денег? Но как? Трудно. Мысль, однако, понравилась, надо будет обсудить с Ниной…
Он опять вспомнил… Легкая боль кольнула сердце и прошла… Месть все излечит.
Близкий берег неожиданно дохнул запахом хвои и ароматом невиданных трав. Он поплыл вдоль берега, потому что не сразу нашел пляж: везде подступающие к самой воде скалы. Но сбился чуть; через десяток метров открылся бледно-серый песок, и он вышел на берег.
Сел прямо на песок у своего валуна. Взял пачку сигарет и мокрыми пальцами осторожно, за фильтр, выудил сигарету. Закурил. После купания особенно приятно сделать затяжку.
Можно, например, убедить публику, чтобы ставили на Гоблина, а потом победить это дебильное чудовище… Нет, тогда все достанется Барону.
"Надо посоветоваться с Ниной", – подумал он, чувствуя усталость. И верно, все начало вдруг рассыпаться на пестрые осколки – звезды, луна, зеркальные отражения в воде – он постепенно погружался в сон; внезапное растворение, приятное недомогание, вот все скрывается, словно течет, опять появляется, застывает, исчезает, пронизанное голубыми тенями проносящихся сновидений…
…Что за голоса доносятся с множества экранов?..
Сотни фильмов на любимую тему – скороговорка быта… Ночные подземелья спален… Холод лезвия в густой листве… Из всех углов несется хо-хо-хохот, нескончаемый, дьявольский… Гогочут, плюют, что они делают?.. Сейчас ночь, мрак скрывает от него Нину, мрак этого хохота всех гоблинов в публичных домах.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45