.. Дело тут не во внешности: вам недостает хороших манер...
Его нравоучения, да еще сказанные в подобную минуту, разозлили меня.
— Дурак ты! — рявкнул я, надвигаясь на него. — Да ты хоть знаешь, что такое любовь? Хоть одной бабе понравилась твоя поганая рожа, которой только говнопровод затыкать?!
Он испугался. Под глазами у него обозначились темные круги... Меня так и тянуло заткнуть ему глотку навсегда; удержало меня лишь то, что он еще мог оказаться полезен Сказке.
Резь в желудке вернула меня к суетной действительности. Мне дико хотелось жрать. Кислые яблочки моей бедной Сказки не могли компенсировать истраченные мной силы и нервы.
— Так что лучше помалкивай, костоправ, — со вздохом подытожил я, — и пойди организуй нам чего-нибудь поесть. Это хоть как-то отвлечет тебя от твоих банок и горчичников...
Мы вышли; Сказка, похоже, спала благотворным сном. На кухне, на самом видном месте, стояла, словно натюрморт, тарелка с сырыми бифштексами.
— Поджарь-ка их, парень, если, конечно, умеешь!
Он молча поставил на плиту сковородку. Я начинал дрожать от мокрой одежды, которая по-прежнему оставалась на мне. Со штанин еще капала вода...
Пока врач жарил бифштексы, я разделся и развесил свои мокрые тряпки у плиты. Моя рана крепко давала о себе знать. Я подумал было заставить врача сделать мне перевязку, но голод был сильнее... В этой кухне пахло, как в доме старого холостяка или даже как в доме священника, Да, это была точь-в-точь кухня старенького кюре, с ароматами любовно приготовленных блюд и традиционных приправ. Посуда была начищена до блеска и пахла дезинфицирующим средством.
Обуэн положил оба поджаренных бифштекса на одну тарелку.
— Прошу к столу, — сказал он.
Он, казалось, уже смирился со своей судьбой. Может быть, потому, что был, в сущности, еще пацаном, мечтавшим о приключениях, и после того, как рассеялся первый страх, находил всю эту историю довольно увлекательной.
— Ты что, не будешь? — спросил я,
— Обед я обычно пропускаю...
— Фигуру бережешь?
Мне почему-то хотелось называть его на "ты", говорить с ним как со старым другом. Наверное, оттого, что помощь, которую он оказывал моей девушке, делала нас своего рода сообщниками...
— Скажите, — осмелел он, — может быть, вы все-таки позволите мне помочь моей горничной?
— Как, ты еще не забыл об этой старой карге?
— Как забыть о человеке, который верно служил тебе тридцать лет, а теперь лежит при смерти в твоем подвале?
— Она тебе по наследству досталась?
— В общем-то, да,,.
Он удивленно и чуть насмешливо наблюдал, как я пожираю мясо.
— А у вас, я вижу, аппетит от горя не пропал... Я звякнул вилкой по краю тарелки.
— Я запрещаю тебе так со мной разговаривать, слышишь, ты!
— Я это не со зла. Я ненавижу притворство... А у больных его столько...
Я ничего не ответил.
— Нет, серьезно, можно мне пойти посмотреть, как там Соланж?
— Нет... Если она издохла, это вгонит тебя в тоску, а если нет, она доставит мне лишние хлопоты, так что лучше уж давай оставаться в неведении.
Он вздохнул:
— Кто же вы такой?
Я посмотрел на фаянсовые часы, висевшие над буфетом.
— Уже полдень!— заметил я.— Время последних известий. Послушай радио — и все узнаешь. Журналисты умеют рассказывать получше моего.
Он повернул ручку маленького приемника. В динамике затрещало, потом мало-помалу проклюнулся голос комментатора. Он говорил об итальянском правительстве, которое, похоже, уже сидело на чемоданах. Всегда одна и та же лапша!
После этого пошла моя порция.
— В районе Эрбле продолжается розыск преступника по кличке Капут...
Док сообразил.
— Это вы?— неуверенно спросил он.
— Вроде я.
— Я уже читал о ваших достижениях. Вы настоящий мясник...
— Я всегда был лишь жертвой коварных обстоятельств и людей,..
Мы замолчали и стали слушать дальше. Серьезный и равнодушный голос мужика с радиостанции продолжал:
— Как мы уже сообщали, вчера от рук этого опасного рецидивиста погибло четыре человека: преследовавший его полицейский, американский бизнесмен и двое мужчин с уголовным прошлым. Один из полицейских, инспектор Жамбуа, которому Капут нанес удар стальным прутом, что повлекло перелом черепной кости, и сообщил нам обстоятельства дела...
Я повернул ручку. Я знал эту историю получше их всех.
— Вам не нравится слушать о своих подвигах?
— Нет, это меня угнетает...
— Понимаю.
Главным из всего услышанного было то, что легавые продолжали рыскать в этом районе. Они вполне могли заявиться и сюда. Соседи наверняка видели, как я проезжал по улице на машине... Стоит им сообщить жандармам о своих наблюдениях — и трагикомедия возобновится с новой силой.
— Пошли!— сказал я докторишке.— Посмотрим, как там девушка.
Мы вернулись в его кабинет. Я очень боялся увидеть ее мертвой, но нет — она дышала. Ее грудь приподнималась частыми рывками, щеки горели.
Глаза ее были закрыты не полностью, и между веками виднелись узкие светлые полоски, напоминавшие кошачьи зрачки.
— Как по-твоему, она в сознании?
— Навряд ли, но это не исключено. Во всяком случае, окружающий мир она почти не воспринимает.
— Похоже, у нее температура.
— У нее развивается пневмония, скорее всего — от той ледяной ванны. Где она промокла?
— В Уазе.
— В такой холод?!
— Нужно было выбирать: или это, или полиция!
— Для нее лучше бы уж полиция.
Я понимал, что он прав, и от этого мне было не по себе. Меня мучила совесть.
— Ты уверен, что для нее все кончено?
— Уверен. Во всяком случае, у меня нет условий для того, чтобы пытаться совершить невозможное.., Если бы у вас была хоть капля здравого смысла и человечности, вам следовало бы убраться отсюда. Когда вы уедете, я позвоню в больницу...
— А заодно и легавым, да?
Он задумчиво посмотрел на меня.
— Разумеется, я сообщу в полицию, но только после того, как девушку отвезут в больницу. Это даст вам время...
Похоже, он был из тех, кто выполняет свои обещания. Передо мной вставал вопрос совести (если таковая у меня вообще была). У Сказки оставался один шанс из тысячи; имел ли я право отобрать у нее этот последний шанс? И на что я вообще надеялся? Когда стемнеет, мне нужно будет уезжать. Забирать ее с собой никак нельзя. Волей обстоятельств между нами все было кончено... Итак?.. Я обхватил голову руками. Будь у парнишки-врача хоть капля смелости, он запросто отобрал бы у меня сейчас револьвер; только ему это и в голову не приходило. Он чувствовал, что я в замешательстве, и терпеливо ожидал результата моих раздумий.
Я покосился на Сказку. Она только что открыла глаза и смотрела на меня — но не туманным взором умирающего, а встревоженным взглядом человека, находящегося в совершенно здравом уме.
— Ты слышишь меня, любимая?
Она несколько раз опустила ресницы.
Мы очень долго смотрели друг на друга. Наши глаза говорили друг другу то, чего я никогда бы не смог высказать ей даже в минуты самой безумной страсти. Я безмолвно благодарил Сказку за ее любовь, за ее дикую верность... И ее взгляд тихо отвечал, что она ни о чем не жалеет и принимает смерть, как мой последний подарок...
Ее губы слабо зашевелились. Я наклонился...
Я ничего не услышал, но я знал, что она силится сказать. Да, я знал. Только слова эти были слишком жестокими, и она должна была произнести их сама.
Я смотрел на нее и плакал. По моим щекам бежали ручьи, и на скрещенные руки Сказки падали одна за другой горячие капли.
— Повтори, малыш...
Ей удалось с казать; фраза была короткой и страшной.
— Убей Меня...
Подошедший было врач вздрогнул; его лицо осунулось, как у старика.
Я утонул в бездонных глазах Сказки. Приближение смерти придавало им головокружительную неподвижность.
Она хотела, чтобы я ее убил. Это напоминало какой-то обряд. Да, в некотором роде это и была наша свадьба, наша несчастная кровавая свадьба...
Что еще мог я ей преподнести, кроме этого ужасного подарка? Я, которому столь часто приходилось убивать, дрожал при мысли о том, что мне предстоит остановить эту уже угасающую жизнь... Но я чувствовал, что должен исполнить ее желание. Я знал, что это убийство станет уже чем-то вроде искупления грехов и, может быть, частично снимет с меня вину за все остальные...
— Слушай, Сказка, я хочу, чтобы ты знала: я не совсем законченный негодяй... Все это было потому, что жизнь повернулась ко мне спиной. Я всегда мечтал жить спокойно, не совершая никаких мерзостей...
Продолжая говорить, я приставил к ее груди револьвер и почувствовал беспорядочные удары ее сердца, которые передавались моей руке по металлическому стволу.
— Вы не сделаете этого! — умоляюще прохрипел врач.
Я не потрудился ответить. Я припал губами к губам девушки и нажал на спусковой крючок.
Короткое пребывание в воде револьверу нисколько не повредило. Раздался глухой выстрел; по телу Сказки пробежала длинная судорога, и вскоре ее губы стали бесчувственными. Тогда я оторвался от нее и посмотрел.
Ее последний поцелуй превратился в улыбку. На простыне теперь виднелась черная дырка с коричневыми подпалинами по краям. Врач отошел, и я краем глаза увидел, как он оперся о стол, словно от недомогания.
— Прощай, Сказка,.. — прошептал я и вытер мокрые щеки рукой, державшей револьвер. Я чувствовал огромную усталость и нечто вроде окоченения. Печали не было; вместо нее во мне разрасталась и кружилась водоворотом пустота.
Я тронул доктора за локоть.
— Идемте отсюда.
Услышав мой голос, он немного собрался с духом и посмотрел на меня.
— Зачем вы это сделали? — горячо спросил он. Его работа состояла в том, чтобы бороться за человеческую жизнь, пока не исчезнет последняя надежда, и это дикое доказательство любви не укладывалось у него в голове. Гнев прибавлял ему смелости.
— Вы ненормальный. Ваше место в психбольнице! Его нападки меня не волновали. Мне было на все
наплевать... Отныне я был одинок и свободен.
— Пошли, говорю. И помалкивай, нечего ерунду пороть.
Он поплелся за мной... Часы в гостиной показы-вали три. Я и не заметил, как прошло время.
Вдруг я взвыл: моя рана жестоко напомнила о себе. Парень удивленно посмотрел на меня.
— Мне тоже оставили кое-что на память... — Я показал ему рану в боку. — Вот, полюбуйся.
Он поморщился.
— Можешь что-нибудь придумать?
— Знаете, это первый в моей жизни случай, когда нет никакого желания помогать больному...
Больше мы ничего сказать не успели: у ворот раздался звонок. Я подскочил и посмотрел на док-торишку.
— Постой, не выходи...
Я подкрался к окну и увидел перед воротами двух человек. По их виду можно было без труда определить их профессию.
До сих пор я еще надеялся, что обстановка в районе мало-помалу успокоится; но, как видно, жандармы решили не останавливаться на полпути и довести поиски до конца. Они методично прочесывали квартал за кварталом, высматривая мою машину.
— Ну? — проговорил врач. — Клиент, что ли?
— Два клиента, — поправил я. — Ко мне... Легавые нетерпеливо зазвонили снова.
Обычно я сразу придумывал, как организовать оборону, но на этот раз растерялся. Голова была совершенно пустой. Смерть Сказки выкачала из меня все силы и мысли,
Обуэн приблизился к окну и посмотрел.
— Полиция? — спросил он.
— Похоже.
— Что будете делать? Я не ответил.
— Капут, — сказал он, — я слышал, что вы говорили этой женщине, прежде чем ее застрелить. Во имя ее памяти — будьте хоть сколько-нибудь благоразумным; сдавайтесь и не добавляйте новых трупов к черному списку, который за вами тянется.
Я ухмыльнулся.
— Ага, и мне тут же отстригут башку. Он потрясенно посмотрел на меня.
— Как вы не понимаете, что настала ваша очередь расплачиваться?
— А вам, доктор, пора бы понять, что, я давно живу по волчьим законам...
Незаметно для себя я снова начал называть его на "вы", потому что теперь в моих глазах он стал сильнее меня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65