Я опасался, что он завопит и к нему подоспеет подмога. Но ничего подобного не произошло, и Робби, совершенно растерянный, молча стоял предо мной.
— Привет, парень,— сказал я, подходя.— Рад, небось, видеть приятеля?
Этот здоровенный кретин улыбнулся потухшей улыбкой.
— О, Капут! — неуверенно отозвался он.
— Что, друг, прищурился?
— Ну, мы-то знали, конечно, что ты смотался, но...
— Ты приехал брать у него интервью?- язвительно спросила Эмма.
— А что, уже и поговорить нельзя? Подожди, крошка, скоро я буду в твоем распоряжении. Только прежде мне надо подвести кое-какие итоги с этим куском червивого мяса...
— Остынь,— огрызнулся Робби,— Будут всякие тут меня доставать. Особенно шавки вроде тебя. Ло-жил я на таких убийц!
Я вытащил нож и стал подходить, недобро глядя на него. В моей голове раздался негромкий едкий звонок, что звучал всякий раз, когда мне не терпелось кого-то закопать. Я увидел Робби сквозь багровую вуаль. Лицо у него было в красных тонах, и все вокруг подернулось той же кровавой дымкой.
— Эй, ты чего?— сказал он.— Чего ты, Капут? Что я тебе сделал? Что на тебя нашло?
Тут он понял, что его бредни меня не остановят. Теперь было уже поздно, я пересек свою черту и ничем ему помочь не мог. Моя совесть резко закрылась. Я превратился в сплошную убийственную волю, управлявшую этим
ножом. Нож, который я терпеливо точил, накануне, сделался моим продолжением, частью моего существа. Он был чем-то вроде шпоры у бойцового петуха.
Робби схватил старинный стул, довольно тяжелый на вид. Но мужик он был крепкий и держал его легко, как тросточку.
— Береги шкуру, Робби, — сказал я горячим от ненависти голосом. — Береги шкуру, дружище... Тебе скоро обеих рук не хватит, чтоб свои потроха удержать...
Он резко отошел назад для размаха и швырнул стул в меня. Угоди он мне и рожу, башка разлетелась бы вдребезги. А до пот было совсем недолго. Я увидел, как старинная древесина летит прямо в мою физиономию, пригнулся, у меня свистнуло в ушах, и стул разбился о стену.
Я оглянулся через плечо. Эмма стояла у двери, прямая и бледная. Если бы она решила смыться, то запросто могла бы это сделать. Но не догадалась... Или же не хотела. Может быть, эта цыпочка любила острые ощущения, и ей надоело видеть драки только в вестернах!
Робби сейчас приходилось туговато. Он в отчаянии поискал вокруг себя другой стул, но в том углу других не оказалось. Тогда он храбро кинулся вперед, яростно размахивая обоими кулаками. Это он неплохо придумал, Я хотел увернуться, но на этот раз промедлил, и колотушка весом в добрую тонну попала мне прямым ходом в правый висок. У меня чуть не треснула башка. Некоторое время я не помнил ничего: ни кто я такой, ни где я нахожусь, ни зачем я здесь... Вторая плюха пришлась мне по носу — и вызвала что-то вроде отрезвляющего шока. Боль вытащила меня из моей летаргии. Я выбросил вперед руку, вооруженную ножом; она встретила пустоту. В это время Робби как раз пытался добавить хуком, но моя же неловкость помогла мне избежать удара, и Робби по инерции завалился вперед.
Он наскочил прямо на меня, и я рухнул вместе с ним. Подобный бой должен был неважно смотреться со стороны. Во Дворце спорта нас бы освистали будь здоров!
Руки Робби устремились к моей глотке, и он основательно сцапал меня за шею. Его большие пальцы вдавили мне кадык, и я начал отплывать. Воздух сматывался из легких с невероятной быстротой.
Тогда я наугад двинул пыркой и почувствовал, как лезвие вошло во что-то мягкое. Робби мигом ослабил захват, и из его ноздрей вырвалось рычание раненого зверя.
Я рывком вытащил лезвие и встал. Он остался лежать на полу, корчась от боли и зажав обеими руками брюхо. Но двум рукам еще никогда не удавалось задержать кровищу, бьющую из такого глубокого глазка. Лезвие ножа едва покраснело, но стало липким и вонючим. Запах был просто отвратительный. Я вытер нож о пиджак Робби и сунул его обратно в кожаный футляр — аккуратно, как примерный скаут, папенькин и маменькин любимчик. Всегда готов!..
— Принимай работу,— сказал я Эмме,— Видишь, я уже кое-чему научился. Заметь, что в данном случае это почти что необходимая оборона...
Она не ответила и подошла к Робби. Тот уже позеленел, как бутылочное стекло, и его рвало на ковер.
— Эй, Робби,— сказал я ему,— веди себя приличнее. Для слуги из хорошей семьи это дурной гон!
Меня распаляла злая радости. Мне Оыло чертовски приятно видеть, как этот гад с хрипом выплевывает на пол остатки жизни.
Эмма скорчила гримасу,
— Он ужасно страдает,— пробормотала она. Несмотря на отвращение, ее голос звучал спокойно.— Что теперь -делать?
Я пожал плечами.
— Может, ты еще в больницу предложишь позвонить? Три дня будут зашивать, а потом, если очухается, посоветуют глотать поменьше толченого стекла. Нет уж!
Я подобрал одну из ножек разбитого стула и воспользовался ею как дубинкой. Поскольку Робби лежал на полу, это было не так-то просто. Каждый раз, когда я грохал его по чайнику, он весь дергался. Наконец он открыл глаза, потом рот, и выдохнул нескончаемое "а-а-а!". И после этого — уже все: мужик подвел черту под своим дневником.
— Кажись, я и вправду стал большим специалистом по дубинке, — проговорил я. — Привычное уже дело: глушу, как кроликов.
Говоря это, я закатывал труп Робби в ковер. В качестве савана настоящий "Тегеран" был толстоват, да уж ладно, пусть потешится парень. Тем более что похороны я ему готовил вовсе не с государственными почестями.
— Слушай, Эмма, я видел во дворе колодец. Он настоящий или просто для вида?
— Настоящий, только воды нет.
— Ничего, это даже лучше: не простудим твоего херувимчика. Идем-ка со мной.
Я в взвалил Робби на плечи. Тяжеловат он оказался, мягко говоря. Но когда на тебя смотрит женщина, сразу чувствуешь себя могучим, как Кассиус Клей,
Я скинул его в колодец. Падение длилось довольно долго — бездонный он, что ли? — но наконец раздалось глухое "гуп".
— Вот так. Пошли, вдвоем спокойнее.
Мы вернулись в дом. Эмма выглядела задумчивой, Я запер за нами входную дверь.
Наступило долгое замешательство. Мы оба не знали, что сказать и что делать, драка с Робби была слишком сильной встряской.
— Ну и видок у нас, небось, — нарушил я наконец это долгое молчание. — Будто парень и девушка, которых только что познакомила тетка-сватья. Скажи?
Она вздохнула.
— Тебе что, жалко Робби?
— Я к нему привыкла...
— Он тебя дрючил, а? Не бойся, я не ревнивый.
— Нет, — пробормотала она. — Ты ошибаешься. Он был кем-то вроде верного пса. С ним было так надежно, спокойно... Честно говоря, мне его будет очень не хватать.
— Извини за нанесенный тебе ущерб, но я прежде всего думал о своей безопасности...
— Конечно. Хочешь чего-нибудь выпить?
— А что, дельная мысль.
— У меня есть неплохое виски.
— Тащи!
— Вон, стоит на камине.
Это была бутылка весьма почтенного скотча, Не того, что делают в Бордо, а настоящего, шотландского, в Кильте!
Я взял с полки два толстых, как иллюминаторы, стакана.
— Компанию составишь?
— Нет, спасибо. Не хочу я пить.
— А то давай — поможет взбодриться.
— Не надо мне взбадриваться...
— Ладно, как хочешь.
Я вернулся и сел в кресло напротив нее, Потом налил себе полстакана и поставил бутылку на пол рядом с креслом.
— Интересно, о чем ты сейчас думаешь,— вздохнул я.
Она отвела глаза.
— Может, все-таки скажешь?
— Пффф... Разве когда-нибудь удается выразить мысль до конца? — ответила Эмма. — Ты приехал сюда, произошла куча странных событий... и так далее. Наверное, я невольно пытаюсь все это понять... Вот скажи, Капут, как тебе видится будущее?
— Ничего мне не видится, Эмма. Я просто наслаждаюсь этим благословенным кусочком настоящего. Я свободен, ты красива... Впереди у меня — деньги, другие города... Чего же еще сейчас желать?
— Понятно.
Я поднял стакан к носу.
— За твое здоровье, милая дамочка. Она посмотрела на меня.
— За твое, Капут,
Что заставило меня в эту минуту почувствовать опасность? Внезапно мной овладела страшная тревога, словно обрела ясные очертания какая-то неминуемая угроза. Между тем ночь была бесконечно спокойной, и я знал, что больше в доме никого нет. Человек, дошедший до моего состояния, умеет это безошибочно определять...
Я начал быстро размышлять. Опасность наверняка таилась где-то в этой комнате. Да: опасность исходила от НЕЕ! Именно ее взгляд подключал меня к сети высокого напряжения. Я узнавал этот взгляд: глаза убийцы, которая вот-вот убьет! Такой взгляд, наверное, появлялся и у меня, когда я высоко поднимал тяжелый предмет, собираясь обрушить его человеку на голову.
Я посмотрел на ее руки. Они лежали спокойно — как тогда на руле. Значит, смерть придет не от нее.
Ее взгляд начал меняться, В нем уже преобладало удивление, смешанное со страхом. Причем преобладало так явно, что я уже решил, будто пресловутый убийственный блеск мне только примерещился.
Мы посмотрели друг другу прямо в глаза. Мои чувства были обострены чуть ли не до крика. И тут я все понял. Понял очень легко, очень глупо. Понял потому, что она думала только об "этом", и между нами произошел некий телепатический феномен. Один из нас, похоже, обладал талантом медиума. А может быть, даже оба?
А она поняла, что я понял. Это была знаменитая минута: такая значимая, такая человеческая!
Я протянул ей свой стакан:
— Сделай милость, Эмма, выпей-ка это виски. Я знаю, что ты его любишь. Чтобы пить виски, не обя-зательно испытывать жажду. Совсем наоборот.
Она ничего не ответила. И я почувствовал себя счастливым, просто счастливым, потому что впервые по-настоящему одержал над ней верх. Она сдавала позиции. Я оказался сильнее.
Я сунул стакан ей в руки.
— Пей, Эмма! Пей... Если не выпьешь, я, чего доброго, перережу тебе горло... Так что успокой меня, доставь мне удовольствие: выпей!
И я перешел на крик:
— Пей! Да пей же ты,стерва!
Вместо ответа она вылила содержимое стакана на пол. Я посмотрел, как по плитке побежал ручеек.
— Ты ждала меня, верно, моя красавица?— продолжал я спокойным тоном.-— Ты знала, что я еду к тебе, К тому же и в газетах сообщалось, что я взял курс на юг. Ты поставила машину в порту в качестве приманки. До чего же ты умна, Эмма! Ты всё знаешь, все предвидишь! Ты заготовила виски для моей встречи. Если бы я выпил этот стакан, то сейчас был бы уже в вечном нокауте. Ведь именно этого ты желаешь всей душой, а? Тебе не живется, пока я живу. Для тебя ничего не начнется до моего конца!
Она пожала плечами.
— Для таких, как мы, жизнь — сложная штука, Капут...
Ее голос звучал устало и грустно. Хотите — верьте, хотите — считайте меня лопухом, но я почувствовал, что она испытывает искреннее отчаяние. Эмме все это уже давно опротивело. Ее нервы были на пределе.
— Признай — ты ведь меня ждала!
— Я ждала тебя, Капут.
— Ты хотела моей смерти.
— Хотела.
— Я тебя пугаю?
— Да... И потом, как ни странно, я тебя, наверное, люблю... Но твоя жизнь для меня невыносима, потому что она связывает мою. Зная, что ты существуешь, я не могу жить полной жизнью, понимаешь?
Тут она не врала. В этом я тоже не сомневался. Она уже не могла врать: не было сил, но главное — не было желания!
— Ты любишь меня, Эмма?
— Да... Я поняла это на суде, когда ты встал и заговорил. Ты. этого разве не почувствовал, Капут?
— Более или менее.
— И вовсе не слов твоих я тогда боялась, а того чувства, которое просыпалось во мне...
Она плакала. Я увидел ее слезы, и на плечи мне навалилась розовая печаль. Добрая печаль, служившая мне компенсацией за мои беды. Мне было наплевать на то, что меня могли застрелить полицейские. Если меня сцапают, я уже не стану рваться на волю. Я пойду на гильотину с легким сердцем, потому что теперь уже замкнул свой круг. Я понял великий жизненный принцип, который осознают очень немногие:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65