Что-то проскочило между Пейном и Шилдсом. Что-то нематериальное, но абсолютно ужасное. На кратчайший миг Мэтью увидел, как загорелись глаза доктора такой ненавистью, что отрицала любой смысл и логику, а Пейн отпрянул, будто от физической угрозы. И еще Мэтью понял, что редко когда видел прямое общение между доктором Шилдсом и Пейном. Его осенило, что именно доктор старался держаться на расстоянии от Пейна, но так хорошо маскировал это чувство, что Пейн даже не подозревал о разделявшей их бездне.
Но не только вопиющая эта вражда обнажилась в тот момент. Пейн, наверное, впервые узнал о ней и приоткрыл рот, будто собирался издать возглас протеста. Однако в следующий миг лицо Пейна так же стянуло, как лицо доктора, и то, что он мог бы сказать, умерло, не родившись.
Шилдс еще секунду или две подержал между ними эту темную связь, а потом спокойно вернулся к своему пациенту. Он снял четвертую банку, и она отправилась в саквояж.
Мэтью вопросительно посмотрел на Пейна, но тот отвернулся, уходя от его взгляда. Мэтью понял, что доктор Шилдс что-то сообщил Пейну этим мимолетным взглядом ненависти, и, что бы это ни было, у Пейна почти подкосились колени.
— Моя жена... — произнес Пейн. Горло его стиснули эмоции. — Моя жена...
— Мой сын... умер, — продолжал Вудворд, не заметив этой сцены. — От судорог. Вызванных чумой. Простите мой вопрос... но я хотел, чтобы вы знали... вы в своем горе не одиноки.
— В горе, — повторил Пейн. Тени залегли у него вокруг глаз, лицо будто осунулось и состарилось на пять лет за пробежавшие секунды. — Да, — тихо сказал он. — В горе.
Доктор Шилдс не слишком бережно снял пятую банку, и Вудворд вздрогнул.
— Я должен... вам рассказать, как было с моей женой, — сообщил Пейн, отвернувшись лицом к окну. — Она действительно умерла от судорог. Но вызванных не чумой. Нет. — Он встряхнул головой. — Голод ее убил. Голод... и безнадежность. Видите ли, мы были очень молоды. И очень бедны. И у нас была девочка, тоже больная. А я был болен умом... и отчаялся.
Все молчали. Даже магистрат в своем затуманенном царстве на краю бреда понял, что Пейн сбросил маску сурового самообладания и открыл кровоточащее сердце и переломанные кости.
— Мне кажется, я это понимаю, — сказал Пейн, хотя это его замечание было для Мэтью еще одной загадкой. — Я валился от голода... только я хочу вам сказать... всем вам... что никогда не хотел, чтобы так вышло. Как я говорил, я был молод... опрометчив, и я боялся. Жене и ребенку нужны были еда и лекарства. А у меня ничего не было... кроме умения, которому я научился на охоте за людьми жестокими и беспощадными.
Он замолчал. Доктор Шилдс пристально смотрел на шестую банку, но не делал попыток ее снять.
— Не я выстрелил первый, — снова заговорил Пейн усталым тяжелым голосом. — Сперва я сам был ранен. В ногу. Но это вы уже знаете. Чему меня научили старшие... когда я служил на море... что если на тебя навели оружие — пистолет или рапиру, — надо стрелять или бить насмерть. Такое было у нас кредо, и оно помогало нам — почти всем — оставаться в живых. Это естественная реакция, которую усваиваешь, глядя на тех, кто умирает, залитый собственной кровью. Вот почему я не мог не мог — пощадить Квентина Саммерса на нашей дуэли. Человек, которого учили путям волка, не может жить среди овец. Особенно... когда голод и нужда его толкают... а призрак смерти стучится в дверь.
Любопытство Мэтью горело лесным пожаром, и он готов был спросить у Пейна, о чем тот говорит, но сам момент откровения казался почти священным, когда гордый человек отбросил свою гордость ради неодолимого желания исповеди и — быть может — прощения за прошлые проступки. А потому Мэтью неловко было заговорить и разрушить этот транс излияния души.
Пейн подошел к окну и посмотрел на город в пятнах фонарей. Два далеких костра на улице Трудолюбия отмечали стоянки Исхода Иерусалима и вновь прибывших балаганщиков. Сквозь воздух теплой ночи долетали едва слышные звуки смеха и трели блок-флейты из таверны Ван-Ганди.
— Мои поздравления, — сказал Пейн, так и не повернувшись. — Я полагаю, вы меня по ране в ноге выследили?
Доктор Шилдс наконец освободил почерневшую кожу от шестой банки. Саму банку он вернул в саквояж, положив следом за ней и корень сассафраса. Потом медленно и методично стал застегивать саквояж на все пуговицы и петли.
— Вы не станете мне отвечать? — спросил Пейн. — Или это пытка молчанием?
— Я думаю, — произнес доктор с некоторым скрежетом в голосе, — что пришло вам время уходить.
— Уходить? В какую игру вы играете?
— Ни в какую. Уверяю вас... ни в какую. — Шилдс приложил палец к одной из страшных черных опухолей, торчащих из спины Вудворда. — Да, есть. Уже совсем твердое. Мы оттянули застоявшуюся кровь от органов, видите? — Он глянул на Мэтью и отвел глаза. — Эта процедура имеет очистительное действие, и утром я ожидаю увидеть улучшение состояния магистрата.
— А если нет? — не мог не спросить Мэтью.
— Если нет... тогда следующий этап.
— Что за этап?
— Поставить банки, — сказал Шилдс, — и вскрыть волдыри.
Мэтью тут же пожалел о своем вопросе. Мысль о том, как эти опухоли брызнут под ланцетом, была слишком неприятна, чтобы ее вынести.
Шилдс опустил рубашку магистрата.
— Вам придется сегодня как-то спать на животе, Айзек. Я понимаю, что это положение более чем неудобно, но, боюсь, оно необходимо.
— Я выдержу, — прохрипел Вудворд, уже сейчас снова проваливаясь в сон.
— Это хорошо. Я велю миссис Неттльз прислать служанку с холодным компрессом от жара. А утром мы...
— Шилдс, чего вы от меня хотите? — прервал его Пейн, на этот раз решившись повернуться к нему лицом. Испарина блестела у него на лбу и на щеках.
Доктор поднял брови.
— Я уже сказал вам, сэр. Я хочу, чтобы вы у-да-ли-лись.
— Вы так и будете держать это у меня над головой всю оставшуюся жизнь?
Шилдс не ответил — только посмотрел на оппонента, не отрываясь, через стекла очков. И так тяжко было это безмолвное обвинение, что Пейн в конце концов опустил глаза. Потом он резко обернулся к двери и выскользнул в нее, как волк, которым он себя провозгласил, но которому только что вдруг отрубили хвост.
Когда Пейн вышел, доктор Шилдс выпустил из груди воздух, который там задержал.
— Да, — сказал он, и глаза его, увеличенные стеклами очков, были будто ошеломлены неожиданным поворотом событий. — Так что я говорил? Ах да... утром мы сделаем промывание кишечника и сменим припарки. Далее по необходимости. — Он вынул из кармана платок и вытер лоб. — Вам здесь не жарко?
— Нет, сэр, — ответил Мэтью. — Температура кажется мне нормальной. — Он увидел представившуюся возможность. — Можно спросить, к чему относился разговор между вами и мистером Пейном?
— Я попрошу миссис Неттльз время от времени заглядывать к магистрату, — сказал доктор. — И вы тоже можете посматривать. Я буду готов прийти в случае, если возникнет какая-либо необходимость. — Он успокаивающе положил руку на плечо Вудворду. — Я сейчас пойду, Айзек. А вы отдыхайте и не падайте духом. Завтра мы, быть может, вас поднимем и немножко пройдемся для упражнения.
Ответа от магистрата не последовало, потому что он уже спал.
— Спокойной ночи, — сказал Шилдс, взял саквояжи вышел из спальни.
Мэтью опрометью метнулся за ним.
— Минутку, сэр! — крикнул он в коридор, потому что доктор при своих небольших габаритах развил скорость скаковой лошади. Он не успел дойти до лестницы, как Мэтью сказал: — Если вы отказываетесь мне ответить, я сам выясню.
Реакция на это заявление последовала незамедлительно. Доктор Шилдс застыл на месте, развернулся и бросился на Мэтью, будто собираясь нанести удар. В красноватом, как Марс, свете фонарей коридора лицо Шилдса сделалось инфернальным — покрытые испариной и сведенные судорогой щеки, оскаленные зубы, сузившиеся в щелки глаза — совершенно другой человек, чем тот, которого Мэтью видел секунду назад. Завершая это превращение, Шилдс вцепился Мэтью в ворот и больно припечатал молодого человека спиной к стене.
— Слушай, ты! — прошипел Шилдс. Рука его сжалась, выкручивая ткань. — Чтобы ты никогда больше, понимаешь — никогда — не лез в мои дела! То, что произошло между мной и Пейном, так и останется — между ним и мной. Это наше дело и больше ничье. Уж точно не твое. Ты понял, сопляк? — Шилдс как следует встряхнул Мэтью, подчеркивая свое бешенство. — Отвечай!
Хотя Мэтью был на голову выше доктора, его поразил страх.
— Да, сэр, — ответил он. — Я вас понял.
— Это хорошо. Иначе ты бы очень пожалел, видит Бог!
Шилдс еще несколько секунд подержал Мэтью прижатым к стене — эти секунды показались юноше вечностью, — потом выпустил его рубашку. Не говоря больше ни слова, доктор повернулся и зашагал вниз по лестнице.
Мэтью был сильно сбит с толку и не менее сильно напуган. По своим манерам доктор мог бы быть братом Уилла Шоукомба. Расправляя смятую рубашку и пытаясь успокоить нервы, Мэтью понял, что между Шилдсом и Пейном действительно произошло что-то очень серьезное. Вспышка доктора многое говорила о его умственном состоянии. Так что же там было насчет ран, оружия и покойной жены Пейна? "Я полагаю, вы меня по ране в ноге выследили?" — спросил Пейн.
В чем бы ни состояла проблема, она была связана с прошлым Пейна — которое теперь казалось более темным, чем раньше. Но столько было головоломок, связанных с делом Рэйчел, которые Мэтью надо распутать, и так мало на это времени, что эта новая ситуация казалась скорее интермедией, чем центральным действием. Он не думал, что вражда между этими двумя как-то связана с Рэйчел, в то время как, например, пение Линча в темноте дома Гамильтонов, когда Сатана предъявил свой ультиматум через Вайолет Адамс, определенно такую связь имело.
Поэтому, как бы горячо ни желал он узнать больше о том, свидетелем чему сегодня был, Мэтью счел необходимым сосредоточиться на поисках доказательства невиновности Рэйчел, а прошедшее горе оставить в покое. Хотя бы на время.
Он еще раз заглянул к магистрату, подождал, пока придет служанка сменить холодный компресс. Мэтью поблагодарил и отпустил ее и сам приложил компресс — мокрую хлопчатобумажную тряпку, точнее говоря, — к лицу спящего и к затылку, где лихорадка казалась жарче всего. Потом он спустился вниз и увидел миссис Неттльз, закрывающую на ночь ставни. Он спросил, нельзя ли ему выпить чаю с печеньем, и вскоре ему был принесен поднос с тем и другим. Мэтью воспользовался моментом, чтобы узнать у миссис Неттльз, что ей известно о крысолове, но она ничего не могла сообщить, кроме того, что Линч держится сам по себе, и хотя необходимость в нем велика, он что-то вроде парии из-за своего ремесла. Мэтью также спросил — как можно более небрежно, — не замечала ли миссис Неттльз трений между доктором Шилдсом и Николасом Пейном или не знает ли чего-нибудь о возможной причине таковых.
Миссис Неттльз ответила, что никаких таких трений не замечала, но видела, что от милого доктора в присутствии мистера Пейна действительно исходит некоторый холодок. С мистером Уинстоном и мистером Бидвеллом у доктора отношения самые теплые, но доктор Шилдс явно предпочитает не находиться в одной комнате с мистером Пейном. Ничего такого драматического, чтобы можно было заметить, но, по ее мнению, доктор Шилдс этого человека явно недолюбливает.
— Спасибо, — сказал Мэтью. — ... еще одно. Кто первым приехал в Фаунт-Роял? Мистер Пейн или доктор?
— Мистер Пейн, — ответила она. — Это было... да, где-то за месяц или два до приезда доктора Шилдса. — Она понимала, что у этих вопросов должна быть причина. — Это касается Рэйчел Ховарт?
— Нет, не думаю. Просто наблюдение, которое мне надо было проверить.
— Ну, наверняка что-то посильнее! — Она хитро улыбнулась Мэтью: — Вы не в силах бросить нить нераспутанной?
— Я вполне мог бы плести ковры, если вы об этом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120