— Она что-нибудь вам дурное сделала? — спросил Мэтью.
— Нет. То есть пока нет. Но я знаю, что она сделала и что еще хотела бы сделать до того, как дело кончится. — Острогу он держал в правой руке, а левой взял фонарь. — На твоем месте, пацан, я бы сегодня ночью к ней спиной не повернулся.
— Спасибо за заботу, сэр.
— Всегда пожалуйста. — Линч насмешливо поклонился. Выпрямившись, он прищурился и оглядел камеру. — Похоже, я тут как следует почистил. Может, еще где-то сколько-то прячется, но не так, чтоб из-за них тревожиться. Так что спокойной ночи тебе и ведьме.
Он вышел из камеры и направился к выходу, унося фонарь.
— Постойте! — сказал Мэтью, вцепившись в решетку. — Вы не оставите свет?
— Чего? Этот огарок? Да он и часа не прогорит. И как я в темноте замок запру? Нет, фонарь мне самому нужен.
Не говоря более ни слова, Линч вышел из тюрьмы, и темнота стала полной. Потом послышалось дребезжание цепи, когда Линч запирал вход, и наступила жуткая тишина.
Мэтью минуту или две неподвижно стоял на месте, все еще вцепившись в решетку. Он глядел в сторону двери, надеясь вопреки очевидности, что Линч, или кто-нибудь, вернется с фонарем, потому что эта тьма была совершенно невыносима. Слышался запах крыс. Нервы у Мэтью начали расплетаться, как разрубленные веревки.
— Я вам говорила, — сказала Рэйчел тихим, но совершенно спокойным голосом. — Темнота здесь полная. На ночь никогда не оставляют фонарь. Вы могли бы это сами знать.
— Да. — Голос его прозвучал хрипло. — Мог бы.
Он услышал, как она встала со скамейки. Услышал ее шаги по соломе. Потом раздался шорох мешковины и скрип ведра. Далее последовал шум струи воды.
Одна проблема, мрачно подумал Мэтью, уже решена.
Ему придется выдержать эту темноту, хотя она и невыносима. Все равно придется выдержать, потому что, если он не справится, он может закричать или зарыдать, а что толку? Как-нибудь он сможет выдержать три ночи, раз Рэйчел Ховарт смогла вынести три месяца. Наверняка сможет.
В бревенчатой стене позади него послышался писк и шорох. Он отлично знал, что наступила ночь, которая послужит испытанием его характера, и если характер не выдержит, то он, Мэтью, пропал.
Голос Рэйчел внезапно донесся из-за решетки, которая их разделяла.
— Попробуйте заснуть, если удастся. Нет смысла стоять всю ночь напролет.
В конце концов Мэтью нехотя разжал пальцы и заставил себя пройти мимо стола к тому месту в соломе, где решил спать. Естественно, он выбрал место еще до того, как унесли фонарь. Он опустился на колени, пошарил вокруг, проверяя, нет ли здесь крыс, желающих напасть. Их и не было, хотя звуки раздавались тревожно близко. Он лег на бок и свернулся в тугой ком, обхватив руками колени. До рассвета была еще целая вечность.
Он услышал, как женщина легла на солому. И воцарилась тишина, если не считать крыс. Мэтью сжал зубы и крепко зажмурил глаза. Может быть, он издал какой-то звук отчаяния — всхлип или стон, но он не был в этом уверен.
— Можно мне называть вас Мэтью? — спросила Рэйчел.
Это было недопустимо. Совершенно недопустимо. Он — клерк магистрата, а она — обвиняемая. Такая фамильярность непозволительна.
— Да, — сказал он голосом сдавленным и почти надтреснутым.
— Спокойной ночи, Мэтью.
— Спокойной ночи, — ответил он и чуть не сказал "Рэйчел", но успел захлопнуть рот раньше, чем вылетело это имя. Но самым внутренним голосом он его произнес.
Мэтью, прислушиваясь, ждал. Чего ждал — он не знал и сам. Может быть, жужжания сверкающей мухи, посланной ведьмой. Может быть, холодного смеха демона, который пришел к ней в гости с неприличной целью, может быть, хлопанья вороновых крыл в темноте. Но ничего такого он не услышал. Раздавались только тихие шорохи уцелевших крыс, а потом, через некоторое время, к ним присоединилось дыхание спящей Рэйчел Ховарт.
"Что ей нужно — так это боец за правду", — вспомнил он.
А кто в этом городе может выступить борцом, как не он сам? Но улики... видимые улики... такие тяжкие...
Тяжкие или нет, но вопросов очень и очень много. Столько этих "почему", что он едва мог перечислить в уме их все.
Одно только ясно: если эта женщина не ведьма, то кто-то в Фаунт-Рояле — быть может, не один человек — дал себе большой и нечестивый труд выставить ее таковой. И снова тот же вопрос: почему? Зачем?
Вопреки тревогам своего владельца тело стало успокаиваться. Сон подбирался ближе. Мэтью боролся с ним, прокручивая в голове свидетельство Джеремии Бакнера. Но наконец сон победил, и Мэтью присоединился к Рэйчел в стране забвения.
Глава 15
Могущество Божие — вот что было темой проповеди Роберта Бидвелла в англиканской церкви в воскресное утро, и к концу ее второго часа — когда Бидвелл остановился выпить стакан воды и принялся говорить с новой силой — магистрат почувствовал, что глаза у него слипаются, будто веки нагрузили свинцом. Ситуация была щекотливая, поскольку он сидел на передней скамье, на месте для почетных гостей, и потому служил объектом взглядов и перешептываний прихожан. Это бы еще полбеды, будь он в лучшем состоянии здоровья, но поскольку спал он плохо, а горло вновь воспалилось и распухло, он вполне готов был предпочесть этой пытке дыбу и колесо.
Бидвелл, столь красноречивый и энергичный в разговоре один на один, на кафедре начинал путаться в собственных мыслях, как заблудившаяся овца. Между полупрожеванными высказываниями повисали тягостные паузы, во время которых паства парилась в набитом и жарком помещении. И очень было неприятно, что Бидвелл не слишком хорошо знал Книгу Книг и потому неправильно приводил те цитаты, которые, как считал Вудворд, каждый ребенок должен запомнить с момента крещения. Бидвелл призывал паству произносить вместе с ним молитву за молитвой о благоденствии и будущем Фаунт-Рояла — задача, которая стала весьма трудоемкой после шестого или седьмого "аминь". Опускались головы, раздавался звучный храп, но те, кто осмеливался заснуть, бывали приводимы к порядку шлепком перчатки мистера Грина — который и здесь действовал как тюремщик, — закрепленной на длинном шесте, способном дотянуться до щеки любого грешника.
Наконец Бидвелл достиг благочестивого заключения своей проповеди и сел. После него поднялся учитель, прохромавший к кафедре, держа под мышкой Библию, и попросил произнести еще одну молитву, дабы создать среди собравшихся присутствие Бога. Она продолжалась минут десять, но в голосе Джонстона хотя бы слышались модуляции и выражение, так что Вудворд сумел — усилием воли — избежать встречи с перчаткой.
В то утро он встал с первыми лучами солнца. Из зеркала во время бритья на него смотрело лицо больного старика с запавшими глазами и посеревшей кожей. Он открыл рот и в зеркале сумел поймать отражение вулканической пустыни, которой стало его горло. Ноздри снова распухли и забились, доказывая, что средство доктора Шилдса было не столько панацеей, сколько местным раритетом. Вудворд спросил Бидвелла, нельзя ли ему увидеть Мэтью до начала воскресной службы, и результатом путешествия к дому мистера Грина стал ключ, который возвратил крысолов, закончив свою работу.
Опасавшийся худшего Вудворд обнаружил, что его клерк лучше отдохнул на голой соломе, нежели он сам в особняке. Мэтью, конечно, тоже подвергся испытаниям, но, если не считать обнаружения утром утонувшей крысы в ведре с водой, никаких необратимых повреждений у него не было. В соседней камере Рэйчел Ховарт сидела неподвижно, накрывшись плащом, что было, возможно, подчеркнутым ответом на посещение магистрата. Но Мэтью пережил эту первую ночь, не испытав превращения в черного кота или василиска, и, похоже, не был зачарован каким-либо иным образом, чего опасался Вудворд. Магистрат пообещал, что вернется после обеда, и неохотно оставил своего клерка в обществе этой ведьмы в плаще.
Когда учитель вышел к кафедре и стал говорить, магистрат ожидал учуять запах пыли от сотни сушеных проповедей, но Джонстон держался перед собранием свободно, а потому больше привлек внимания слушателей, чем это ранее удалось Бидвеллу. На самом деле Джонстон оказался вполне хорошим оратором. Темой его проповеди была вера в таинственные пути Господни, и примерно за час он искусно сопоставил эту тему с ситуацией, перед лицом которой оказались граждане Фаунт-Рояла. Вудворду было ясно, что Джонстон наслаждается публичным выступлением и величественными движениями рук умеет подчеркнуть стихи писания, на которые делает упор. Ни одна голова не склонилась, ни разу никто не всхрапнул, пока учитель произносил свою речь, а в конце ее последовала молитва краткая, четкая, и финальное "аминь" прозвучало восклицательным знаком. Бидвелл поднялся сказать еще несколько слов, возможно, чувствуя себя чуть задетым таким превосходством учителя. Потом он вызвал к кафедре Питера Ван-Ганди, владельца таверны, чтобы тот закончил службу, и наконец-то мистер Грин поставил шест с перчаткой в угол, а паству выпустили из парилки.
Воздух на улице под молочным небом был все еще недвижен и сыр. Над лесом за стенами Фаунт-Рояла висел туман, окутывая белой пеленой верхушки деревьев. Когда магистрат вслед за Бидвеллом шел к карете, где Гуд ждал на козлах, чтобы отвезти их домой, его остановили, дернув за рукав. Обернувшись, он увидел Лукрецию Воган, одетую в унылое черное воскресное платье, как и другие женщины, только на ее платье высокий лиф украшала ленточка кружев, показавшаяся Вудворду несколько нарочитой. Рядом стояли ее белокурая дочка Шериз, тоже в черном, и худой мужчина маленького роста с пустой улыбкой на лице и столь же пустыми глазами.
— Магистрат! — позвала она. — Как двигается дело?
— Двигается, — ответил он чуть громче хриплого шепота.
— Боже милостивый! Судя по голосу, вам нужно солевое полоскание!
— Погода, — ответил он. — Мы с ней не ладим.
— Мне очень горестно это слышать. Но я вот про что: я хотела бы — то есть мы с мужем хотели бы — передать приглашение к нам на обед вечером в четверг.
— В четверг? Я не знаю, как я себя буду чувствовать.
— О, вы меня не так поняли! — Она просияла улыбкой. — Я хотела пригласить вашего клерка. Его срок кончается во вторник утром, как я слышала. И тогда же он получит свои плети? Я права?
— Да, мадам, вы правы.
— Тогда он к вечеру четверга сможет уже подняться и прийти к нам. Скажем, в шесть часов?
— Я не могу говорить от имени Мэтью, но я передам ему ваше приглашение.
— Как я буду вам благодарна! — сказала она, изобразив подобие реверанса. — Всего вам хорошего.
— И вам тоже.
Женщина взяла под руку своего мужа и повела его прочь — шокирующее зрелище, тем более в воскресенье, — а дочь шла за ними в нескольких шагах. Вудворд влез в ожидающую карету, откинулся на подушки сиденья напротив Бидвелла, и Гуд дернул вожжи.
— Интересна вам была служба, магистрат? — спросил Бидвелл.
— Да, очень.
— Мне приятно это слышать. Я боялся, что моя проповедь слишком уж умственна, а большинство наших граждан, как вы уже знаете, очаровательно сельские типы. Не был ли я для них слишком глубокомыслен?
— Нет. Я думаю, нет.
— Да, я тоже. — Бидвелл кивнул. Руки он сложил на коленях. — У нашего учителя живой ум, но он как-то ходит кругами вместо того, чтобы сразу говорить суть. Вы согласны?
— Да, — ответил Вудворд, поняв, что Бидвелл хочет слышать согласие. — У него действительно живой ум.
— Я ему говорил — предлагал — держаться ближе к реальности, нежели к абстрактным понятиям, но у него свой способ изложения. Мне лично это кажется несколько скучноватым, хотя я стараюсь следить за нитью его мысли.
— Гм... — сказал Вудворд.
— Вы можете подумать, что он, будучи учителем, лучше умеет общаться с людьми. Однако я подозреваю, что его таланты лежат в другой области. Но не в области воровства.
Бидвелл коротко засмеялся и стал внимательно оправлять кружева манжет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120