А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  

 


— Я ощущаю себя такой... незначительной, — сказала она. — Вряд ли достойной такой жертвы, как жизнь молодого человека.
— Если от молодого человека что-нибудь будет зависеть, — ответил он, — это не будет жертвой. Вы готовы?
— Да.
Они снова тронулись в путь, перейдя ручей и направляясь в чащу леса. Мэтью, пусть и не Кожаный Чулок, но справлялся неплохо. Даже очень хорошо, подумалось ему. Он подвесил замшевые ножны с ножом на пояс в лучших традициях индейцев и скаутов, чтобы рукоять была под рукой.
Индейцев они и следа не видели. Из диких зверей, если не считать чирикающих птиц на деревьях, попадались только белки в изобилии да черная змея, свернувшаяся на нагретом солнцем камне. Пока что самой трудной частью пути оказались две мили по болоту после выхода из Фаунт-Рояла.
Эта земля — и Бог, и Дьявол, продолжал думать Мэтью, потому что она такая красивая и пугающе просторная под солнцем — но ночью, он знал, демоны неведомого при ползут на огонь костра, и шорохи ужаса зашелестят за пределами круга света. Он никогда не был в местах, где вообще нет троп, а только огромные дубы, вязы да большие сосны с шишками размером с пушечное ядро, ковер опавших листьев и сосновых иголок кое-где по щиколотку, и ощущение, что уцелеть или погибнуть здесь — чистый каприз Судьбы. Благодарение Богу за карту и компас, иначе бы он уже утратил чувство направления.
Местность стала подниматься — полого, но довольно неровно. В конце подъема, наверху, с выхода красных скал открывался вид на девственную чащу, расстилавшуюся сколько хватал глаз. Бог говорил с Мэтью и рассказывал ему о будущей стране, такой великой, что даже вообразить трудно; в другое ухо говорил Дьявол о том, что эти огромные, страшные пространства будут усеяны костями грядущих поколений.
Они пошли на спуск, Рэйчел в нескольких шагах позади Мэтью, а он прокладывал путь в доходящей до пояса траве. Свадебное платье шуршало, мелкие колючие репьи язвили ей ноги и цеплялись к подолу.
Солнце продолжало свой подъем, день становился теплее. Мэтью и Рэйчел шли через лес гигантских первобытных деревьев, где на секунду появлялось горячее солнце, пробиваясь сквозь ветви в семидесяти футах над головой, а в следующую секунду в темно-зеленой тени становилось прохладно, как в пещере. Здесь они увидели первых крупных зверей: четырех пасущихся оленух и большого настороженного оленя с пятифутовым размахом рогов. Оленухи подняли головы посмотреть на людей, олень фыркнул и встал между своими самками и незваными пришельцами, а потом все пять животных вдруг повернулись и скрылись за зеленым занавесом.
Прошло немного времени, и Рэйчел с Мэтью снова остановились на границе света и тени.
— Что это такое? — спросила Рэйчел напряженным голосом.
Мэтью подошел к ближайшему дубу. Это был Голиаф среди деревьев, футов сто в высоту и тридцать в обхвате, но он никак не был самым большим в этом древнем лесу. Мхи и лишайники свисали с коры. А в ней были вырезаны пиктограммы в виде человечков, спиральных символов и каких-то острых предметов, которые могли означать наконечники стрел. Мэтью увидел, что это не единственный украшенный ствол — резьба была еще на дюжине, и там тоже были фигуры людей, оленей, чего-то вроде солнца или луны и волнистые линии, вероятно, означающие ветер или воду, и еще всякие разнообразные символы.
— Это индейские знаки, — сказала Рэйчел, отвечая сама себе, а Мэтью провел пальцами по расположенному на высоте человеческого роста рисунку, который означал либо огромного роста человека, либо медведя. — Наверное, мы на их территории.
— Да, наверное.
Впереди, в темнеющем лесу, за линией украшенных деревьев виднелись еще изрезанные стволы, а за ними дальше шли дубы без резьбы. Мэтью снова сверился с картой и компасом.
— Наверное, надо сменить направление, — предложила Рэйчел.
— Не думаю, чтобы этого было достаточно. Согласно компасу, мы двигаемся туда, куда нужно. И еще я думаю, что трудно будет отличить индейскую территорию от неиндейской. — Он тревожно огляделся. Ветер шевелил листву над головой, вызывая игру света и теней. — Чем скорее мы это место минуем, тем лучше, — сказал Мэтью и зашагал дальше.
Через час трудного пути, встретив еще тридцать пасущихся оленей, они вышли из зеленого леса на широкую поляну и были встречены потрясающим зрелищем. Невдалеке паслось в траве стадо диких индеек размером с овцу каждая, и вторжение людей бросило их в неуклюжий полет. Ветер от их крыльев пригнул на поляне траву, а шум был как от налетающего урагана.
— Ой! — вскрикнула Рэйчел. — Посмотри туда!
Она показала пальцем, и Мэтью, проследив за ее рукой, увидел небольшое озерцо, где отражалось синее небо и золотое солнце.
— Я хочу здесь отдохнуть, — сказала Рэйчел, глядя измученным взглядом. — Хочу искупаться и смыть с себя тюремный запах.
— Надо идти дальше.
— А не можем ли мы встать здесь лагерем на ночь?
— Могли бы, — сказал Мэтью, оценивая высоту солнца, — но впереди еще масса светлого времени. Я не собирался вставать лагерем до темноты.
— Прости, но мне необходимо отдохнуть, — настаивала она. — Я едва ноги чувствую. И помыться мне тоже необходимо.
Мэтью почесал затылок. Он тоже был вымотан до последней степени.
— Ладно. Можем, я думаю, часок здесь отдохнуть. — Он скинул с плеча лямку мешка и, достав кусок мыла, протянул его изумленной Рэйчел. — Пусть никто не скажет, что я не принес в глушь цивилизацию.
Их отношения казались ближе, чем в браке, и Мэтью счел бы полной чушью уходить в лес и дать Рэйчел уединение. Да и она этого не ожидала. Мэтью лег на спину и стал смотреть на небо, а она сняла башмаки и вылинявшее свадебное платье. Потом, обнаженная, вошла в воду по колено. Стоя спиной к берегу, она намылила интимные места, потом живот и груди. Мэтью случайно глянул... потом второй раз... и третий, уже не случайно... на смуглое тело, отощавшее на тюремной похлебке. У нее все ребра можно было пересчитать. И хотя тело ее было неоспоримо женственным, была в нем жесткая целеустремленность, отчетливая воля к жизни. Она вошла в воду глубже, на тугой коже выступили пупырышки, хотя солнце и пригревало. Рэйчел наклонилась и намочила волосы, потом стала их мылить, втирая пену.
Мэтью сел и подтянул колени к груди. Исцарапанное терновником лицо залилось краской: ему представились его собственные руки, блуждающие по изгибам и впадинам ее тела, как исследователи неведомой территории. Какое-то крылатое насекомое зажужжало у него в голове, и это помогло изменить направление мыслей.
Вымыв волосы и ощущая собственную чистоту, Рэйчел вновь заметила Мэтью. И вновь вернулось чувство приличия, будто тюремная грязь защищала ее от взглядов, а сейчас она действительно голая. Присев и погрузившись по шею в воду, она приблизилась к берегу.
Мэтью жевал половину ломтя солонины из пакета с едой, а другую половину отложил для Рэйчел. Увидев, что она собирается выйти из воды, он повернулся спиной. Она вышла из озера нее стекала вода — и встала обсушиться, повернувшись лицом к солнцу.
— Боюсь, тебе придется что-нибудь придумать, когда окажешься в испанском городе или форте, — сказал Мэтью, болезненно чувствуя, насколько она близко. — Сомневаюсь, чтобы даже испанцы пожелали дать убежище осужденной ведьме. — Он доел мясо и облизал пальцы, глядя на тень Рэйчел на земле. — Тебе придется назвать себя сбежавшей служанкой или просто женой, которой надоели британские правила. Как только они узнают о твоей родине, все должно быть в порядке.
Опять зажужжало рядом насекомое — нет, два насекомых, и он отмахнулся рукой.
— Постой, — сказала она, поднимая с земли свадебное платье. — Ты говоришь только обо мне. А как же ты?
— Я помогаю тебе добраться до Флориды... но не собираюсь там оставаться.
Рэйчел стала надевать платье, постигая эту мысль.
Он видел, как ее тень оделась, и потому снова повернулся к ней. От ее красоты — густых мокрых черных волос, красивого и гордого лица и пристальных янтарных глаз — у него сильнее забилось сердце. Зов ночной птицы оказался днем еще неодолимее.
— Я англичанин, — сказал он. — Связанный условностями и законами английской жизни, нравятся мне они или нет. В чужой стране мне не выжить. — Мэтью сумел выдавить полуискреннюю короткую улыбку. — Я буду слишком тосковать по ростбифу с вареной картошкой. К тому же... испанский — не мой язык.
— Не понимаю я тебя, — ответила она. — Что ты за человек — сделать то, что ты сделал, и не ждать ничего взамен?
— Ну нет, ты ошибаешься, я кое-чего ожидаю. Я ожидаю, что смогу теперь жить в мире с самим собой. Ожидаю, что ты вернешься в Португалию или Испанию и заново построишь свою жизнь. Ожидаю снова увидеть магистрата Вудворда и представить ему свое дело.
— Боюсь, что ты окажешься за решеткой покрепче той, за которой сидела я.
— Есть такая возможность, — признал он. — Очень правдоподобная. Но долго я там не пробуду. А вот, хочешь? — Он протянул ей порцию солонины.
Она приняла.
— Какими словами мне тебе объяснить, Мэтью, как много это для меня значит?
— Что? Половина ломтика солонины? Если он для тебя столько значит, возьми целый.
— Ты меня понял, — не поддалась она. — Я о том, что ты сделал. Об этом неимоверном риске. — Лицо ее было сурово и решительно, но на нем блестели слезы. — Боже мой, Мэтью! Я была готова к смерти. Я пала духом. Как я смогу вернуть тебе такой долг?
— Это я у тебя в долгу. В Фаунт-Роял я пришел мальчишкой. А ушел взрослым мужчиной. Ты бы села да отдохнула.
Она села, прижалась к нему, будто их стискивала толпа в тысячи человек, а не сидели они одни посреди этой страны, созданной Богом и тронутой Дьяволом. Он попытался отодвинуться, смущенный собственной реакцией на такую ее близость, но она мягко взяла его за подбородок левой рукой.
— Послушай, — сказала Рэйчел почти шепотом. Глаза ее смотрели в его глаза, лица их разделяли лишь несколько дюймов ненужного воздуха. — Я очень любила мужа. Я ему отдала сердце и душу. И все же, я думаю... я могла бы любить тебя так же... если бы ты позволил.
Дюймы воздуха сжались. Мэтью не знал, кто первый к кому наклонился, да и важно ли это было? Кто-то наклонился, кто-то подался навстречу, и это была и геометрия, и поэзия поцелуя.
Мэтью никогда раньше этого не делал, но поцелуй показался ему вполне естественным действием. Только тревожила скорость, с которой билось сердце — если бы оно было лошадью, то доскакало бы до Бостона еще до первой звезды. Что-то внутри будто растаяло — как раскаленное до синевы стекло меняет форму силой горна. Он становился и крепче, и слабее одновременно, в восторге и в ужасе — снова то соединение Бога и Дьявола, которое казалось ему сутью всех вещей.
Этот миг он запомнит на всю жизнь.
Губы их сплавились воедино, растопленные жаром крови и ритмом сердца. Кто первый отодвинулся, Мэтью тоже не знал, потому что время размыло свои границы, как река и дождь.
Мэтью смотрел в глаза Рэйчел. Потребность заговорить была сильна, как стихия. Он знал, что сейчас скажет.
— Я...
Крылатое насекомое село на плечо платья Рэйчел. Мэтью на миг отвлекся на него и увидел, что это пчела.
Насекомое зажужжало и взлетело, и тут Мэтью заметил еще несколько, жужжащих вокруг.
— Я... — снова начал он — и вдруг забыл все слова. Она ждала, но он оставался безмолвен.
Он еще раз заглянул ей в глаза. Что он там увидел — желание любить его или желание отблагодарить за дар жизни? Знала ли она сама, какое чувство властвует в ее сердце? Мэтью не был в этом уверен.
Хотя они шли вместе, но двигались в противоположных направлениях. Это было горькое осознание, но истинное. Рэйчел направляется туда, где он не сможет жить, а он должен жить там, куда она не может направиться.
Он отвел глаза. Она тоже понимала, что нет будущего на двоих у таких, как они, что Дэниел еще так же близко к ней, как то платье, которое надела она в день их свадьбы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120