- вывел Смоковницын
И он, согнувшись едва ли не вполовину - все же нашел положение, в котором кое-как смог передвигаться по помещению - стал курсировать от стенки к стенке. Неровными, дерганными, неловкими шагами. Но и такое неудобное хождение успокаивало Смоковницына, и капитан вполне внятно изложил следующую гипотезу.
По ней выходило, что пользуясь наивностью Елены, госслужба разрабатывает операцию ее похищения, с тем, чтобы после прикарманить состояние.
Нет наследницы, нет ее завещания /нет, ведь, завещания, переспросил у Елены - нет!/, значит, и сбережения уходят в пользу государства, а кому они там достанутся, другой вопрос.
Манипулирует игроками Арутюнов. Через подставного мессаглиона бомжа Захарова он знает обо всем в подробностях.
О намерениях заговорщиков он сообщает Полтинному, тот, понятное дело, бьет копытом, ссорится с губернатором. После чего Евсеев, который работает на спецслужбы, вместе с "честным" человеком Захаровым устраняет инспектора.
На этом моменте Смоковницын замялся. Трудно было объяснить гибель лейтенанта, но решил не заморачиваться, не главное, сказал он, вероятно, произошла досадная случайность, вылившаяся в потерю основного вещдока.
Расстрел на трассе - основное обвинение против Лярвина. Акция призвана продемонстрировать "оппозиционность" губернатора. Она почти достигает своей цели, не случайно следует резкое заявление президента и быстрое реагирование - ввод войск.
Почему "почти достигает", рассуждал далее Смоковницын, потому что разработчики ее не ожидали появления на месте событий самого фигуранта, им достаточно было сотни трупов и эфирной трансляции побоища. А в итоге исчезает кассета - необходимейший документ для будущих обвинений.
Кстати, добавлял проницательный следователь, становится понятным и то, почему сообщения об убийстве Полтинного тут же запестрели в центральной, контролируемой государством паронет-прессе.
И вот непостижимым образом машина с Еленой отсекается от основного кортежа. Сокровища и Елена "уезжают" в одну сторону, а ....Лярвин со своей командой в другую. Остается предположить, капитан буквально на ходу порождал веские толкования, что ни один Евсеев в свите губернатора оказался предателем. Из-за недостатка информации детали пока неизвестны.
- А ведь губернатор подозревал, что его планы могут быть расстроены, завершал построение очередной красивой версии восставший из пепла капитан, но боялся покушений непосредственно в городе. На самой церемонии. И время и место которой вам самой были неизвестны, верно? - обратился он к Симон.
Та в ответ хрюкнула подтверждающе.
- А во время передвижения, считал губернатор, кортеж невесты надежно защищен... и ошибся старый вояка!
Смоковницын удовлетворенно выдохнул скопившийся от волнения в груди тяжелый воздушный ком.
Жутко хотелось курить, но с собою не оказалось ни одной сигареты.
Продолжительно вздохнул и уставший от бессчисленных теорий Веня. Он был готов согласиться с любой трактовкой, лишь бы она помогла выбраться из душного сырого подвала.
К тому же в помещении повеяло гнилью, будто под ними разверзлась трясина и чрево ее выдохнуло разом самые отвратные, омерзительные запахи, веками копившиеся в смрадных глубинах.
- Я лублу тебя Россыя, дарага-ая мая Русь!.. - из дальней темноты пропел удивительно знакомый Смоковницыну голос. Он его слышал совсем недавно и не успел ещё забыть мягких согласных и характерно растянутых гласных, - А не опровергает ли вашей точки зрения, дорогой наш капитан, мое присутствие здесь? - ёрнически, с хрипотцей спросил голос, сдобренный легким, сладким восточным акцентом. Он едва не убил следователя.
Произносителя убийственных для него звуков капитан признал моментально в отличие от своих собеседников, но объясняться уже не мог.
Новый удар судьбы, по любимому выражению классических романтиков, привел его к смятению чувств и полному смешению мыслей. "Абсурд, - бормотал капитан себе под нос, - чистейшей пробы абсурд..."
Смоковницын медленно сполз по стене, на которую опирался, и замер в полной прострации, не способный ни к дедуктивному анализу, ни к аксиоматичной аналитике, ни к тем более к индуктивному наведению, чем занимался последние пару часов.
Если б его товарищи по несчастью могли его видеть, то непременно б сказали, что бесцветный мертвенный взгляд капитана бестолково повис в пустом пространстве, а выражение глаз наверняка вызвало бы тревогу даже у начинающего медицинскую практику санитара психиатрической клиники.
***
В себя Петр пришел от глубоко оскорбившей его фразы. "Смоковницын хороший опер, но следователь никудышный," - это произнес все тот же ненавистный ему голос, по-прежнему вокалируя гласными.
Он дернулся сперва, влекомый первым естественным желанием отмстить обидчику жестоко, но пыл растаял, как только милиционер вспомнил, где находится и как опростоволосился с недавними умозаключениями.
От стыда ему захотелось незаметно сдохнуть, оставить проклятый с парадоксальными вывертами мир, или превратиться в маленького человечка, гномика, и исчезнуть где-нибудь в подполье, чтобы больше никогда не показываться людям на глаза.
Но не имея такой физической возможности, Петр предпочел, как можно дольше симулировать обморок, не участвуя в общем обсуждении известных событий, неожиданно приведших в грязный сырой подвал столь разных собеседников.
- Я не могу поверить, - все еще постанывая и хлюпая носом говорила Симон, - нет, не могу, Лярвин - предатель, подумать только!
- Милая! - с некоторой веселостью отвечал уверенный, хорошо поставленный голос со столь неприятным милиционеру восточным акцентом, - я могу еще раз перечислить все доказательства того, что губернатор - виновник всего произошедшего.
Мы все - пострадавшие, только он на свободе, плетет дальше хитрые сети. А я знаю, что за сети...
- Слушайте, - перебил вдруг Веня, - а что если и Лярвин тута?.. Давайте покличим, ощупаем кругом все, может зря валим на него?
И он, повысив голос, строго и четко позвал, как видавший виды педагог шаловливого ученика: "Ля-арвин! Лярви-ин!"
Ответа не было.
К Вене присоединилась Симон, они дружно затянули "Ля-а-арвинн! Игорь Па-арисыч!",- казалось, будто снегурочка с массовиком-затейником кличат деда Мороза к новогодней елке.
Смоковницын понимал, что просчитался на все сто. Его лихорадочно созданные версии рухнули. Он вынужден был признать правоту Маргела, который противно хихикал невдалеке над ищущими в кромешной тьме губернатора, Веней и Еленой.
Нужно было признавать свое полное поражение, но Петр не мог себя перебороть, больно было уступать пальму первенства гэбисту Арутюнову, а потому молил и молил про себя Бога, чтобы Лярвин оказался вместе с ними в подвале. Хотя и осозновал полнейшую абсурдность невероятного желания.
И поиски ничем не увенчались.
Петр так и не подал голоса, продолжал имитировать обморок. Веня брал пару раз его за руку, убеждался, что пульс присутствует, успокаивался и продолжал беседовать об обманувшем всех Лярвине.
- Я знаю, что за сети плел Игорь Лярвин, - спокойно продолжал выдержанный разведчик, - он мстительный, честолюбивый, а кроме того и душевно больной человек. Не мог он простить обиды за невинно погибшую семью и то, что жизнь его выкинула с проезжей части на обочину. Его заслуг перед отечеством никто не оценил, так он считал...
- Ну здесь он прав, - вставил Веня, - безусловно прав.
- Опустим, - не стал пускаться в дискуссию Арутюнов, - смысл в том, что целью своей Игорь Парисыч выбрал президентское место...
- Да ну! - воскликнул пораженный стрингер, - а вы, Елена, знали о том?
Девушка промолчала.
- Нет, - сказал Арутюнов, - об этом, понятно, никто не знал. Ему удалось в качестве компенсации за потери свои выбить лояльность Кремля на выборах в губернии. Мадам Симон с высочайшего позволения президента ссудила Лярвину немалые суммы, ведь так?
Симон прокряхтела что-то невразумительное, в целом, вроде, подтверждающее сказанное.
- Тогда никто не мог знать, что аппетиты губернатора не ограничатся масштабами региона. Тем более, что покойный Иван Исаевич уверенно контролировал ситуацию, так казалось. А вот когда возникли подозрения, было поздно, Лярвин опередил всех и нанес, не без помощи присутствующей здесь дамы, решительный и беспощадный удар.
Арутюнов замолчал, наслаждаясь произведенным впечатлением, а Смоковницына от театральности паузы едва не стошнило.
- Ну и какой удар? - не выдержал Веня.
- Что вы про меня сказали? - очнулась Симон.
Арутюнов зашебуршал в своем углу, кряхтел, пылил, охал. От едкой пыли, вставшей столбом, благодаря возне гэбэшника у Петра зачесалось в носу. Не выдержал - чихнул. Смачно. Брызги разлетелись в стороны, не успел прикрыть нос ладошкой.
- Ой, - мяукнул Веня, - Петька, вроде, очнулся! Петя, а мы Лярвину кости моем!
Милиционер пробурчал в ответ какие-то слова, смысла которых и сам не разобрал.
- А вот и хорошо! - обрадовался Арутюнов, - как раз самое интересное узнает.
- Вы про меня что-то имели в виду, - настойчиво напомнила Симон.
- Уважаемая, - хихикнул противно Арутюнов, - что же вы невинную мышку из себя строите?
- О чем вы? - возмутилась Симон, - я не...
Арутюнов не дал ей договорить он выкрикнул, как взвизгнул, пронзительно-тонко, словно мелкая дрянная собачонка, оглушил всех высокой нотой:
- А кто нехренаську скрал? А?..
ФАЙЛ ЗАВЕРШАЮЩИЙ.
Вспыхнула, будто взорвалась, жаркая алмазная россыпь, и посыпались кругом горящие искрометные голыши и валуны. Беспощадным скорым лезвием, осатанелой молнией ударило в глаза кипящее солярное пламя.
Ослепило.
Даже сжатые плотно - плотно, изо всех сил сжатые веки пробивал беспощадный огонь, трепал, дергал зрительные нервы, хватал их цепкими лучами и мутузил мозговые корки, царапал, царапал по ним, скребся, тянулся раскаленными когтями дальше - к сознанию, к душе тянулся...
Пленники взвыли от нестерпимой боли, от близкой смерти, от бессилья собственного завыли.
- Ай черт! - ругался Веня, пытаясь скрыть опаленное желтым светом лицо ладонями, - это он, я знаю, он!
- Кто? Что? - кричал Петр.
- Почему черт? - гневался Арутюнов.
- Нет, нет не надо! - сгинался напополам стрингер, - ой, не хочу больше я, не желаю... Я знаю, это Фова.. Фовас, Фоавос... ну его к дьяволу! Забыл как он зовется...
Световой поток схлынул, жар спал.
Но ослепленные герои никак не могли прийти в себя. От мощного излучения перед ними продолжала плыть дымовой рябью янтарная пелена, клубился рыжий туман и пестрели, мельтешили, искрились огненные точки - солнечные зайчики, как миллион шустрых чертей в сумасбродном пьяном танце.
Потребовалось еще немало времени, прежде чем зрение людей кое-как восстановилось и резь в зрачках поутихла. Теперь они смогли детально осмотреть свой пыльный холодный склеп.
Это была комнатка, вроде той, где Веня имел так и не принесшее ему счастья знакомство с чиновничьей дщерью. Только это помещение более походило на тюремный карцер, закрытый, изолированный, с развалившимся полом, сквозь который проглядывала сырая, поросшая гнилым мхом земля.
А жуткий свет струился из разверзшейся в стене ниши. Белый, стеклянный он не пропускал взгляда, все что видели пленники - большое ватное пятно в образовавшейся дыре.
- Выходите! - прогремело оттуда.
- А-а зачем? - поинтересовался Веня. Но ответа не последовало.
Собратья по несчастью сомнительно переглянулись. Никто не осмеливался перешагнуть порог света и тьмы первым. Арутюнов мелко-мелко засеменил к противоположной стене, а Симон впилась острыми пальцами в плечо Смоковницына.
- Ты того... - неуверенно выпалил стрингер, - ты это бросай, как ты там называешься Ф-фа.. фо...
- Выходите, - грохнуло в дырку.
- Да на фиг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41