Гадать об этом бессмысленно, понятно только, что обращаться нужно к человеку, который точно сохранит Венино инкогнито и поможет разобраться в ситуации. Таких, увы, не было.
Без особой надежды на успех, Веня рефлекторно щелкал клавишей аппарата - рылся в бесконечном списке телефонных номеров, скопившихся в памяти лет за десять, а то и больше.
При покупке новой, более современной трубки, Веня ленился просеивать информацию - просто сгонял со старых карт-книжек все, что содержалось в их памяти скопом в новую. Порядок в файлах тоже не наводил, а потому время от времени приходилось пролистывать массу застывшей в недрах телекомпьютера информации, находя нужное.
Вот и сейчас на экран дисплея полезли адреса и телефоны, записанные еще в одном из первых Вениных телефонов, купленных на рубеже тысячелетий. Тогда Веня, как оператор Большого телеканала, на месте не сидел, находился в постоянном профессиональном движении. О чем и свидетельствовали электронные надписи - "Бишкек", "Владикавказ", "Тбилиси", "Вена", "Секешвехервар", - что за тьму-таракань, подумал Веня, так и не вспомнив, где такое находится и как он туда смог попасть; "Грозный -2000" - выскочило, Веня нажал "открыть".
Здесь хранились адреса, телефоны, чуть ли не пароли и явки, с которыми стрингер работал во время антитеррористической операции, так тогда назвали военную кампанию против горных бунтовщиков.
Начинающим необстрелянным оператором он попал на Кавказ, где еще отчетливо виднелись, а в некоторых местах даже заботливо содержались и охранялись следы первой чеченской кампании.
Но первые сюжеты, которые он снял в Грозном, ему самому не понравились. Веня стремился воссоздать масштаб многолетней бойни.
Натура представала перед ним шикарная, а Веня тратил много времени, чтобы разыскать характерные детали. Ему хотелось выдавать не просто стандартные новостийные видеосюжеты, а приблизиться к документальному кино, стать хроникером чеченских событий третьего тысячелетия.
"Город теней" представал в его передаче не только в виде развороченных кварталов с холмами из щебня, строительной арматуры, битого кирпича, и воронками от мин и авиабомб.
На его кадрах в разбитых зданиях с обгорелым кирпичом нехотя, со страхом, в оглядку, совсем не победно размещались российские комендатуры, а рядом даже во время перестрелок не утихала торговля; за углом - пацаны, совсем крохотные, балуются с АКМСами, которые чуть ли не больше их самих; женщины в платках, продают ручные гранаты, квадратные километры пустот в самом центре города - все снесено...
Кривые слова на обшарпанных строениях в четвертом микрорайоне - СЛАВА СОВЕТСКОМУ НАРОДУ... На обрушенной стене развороченного бомбами Дома Моды желтый рекламный плакат фирмы "Кодак".
Темнолицая небритая молодежь сидит на кругами на карачках, плюется семечками, курит план...
И главное - колючие чеченские взгляды. Острые, пронзительные. И настороженность в них особая, злюче глядят, с ненавистью. Искоса.
И Веня почти сразу уяснил себе - смотреть пристально на чечена нельзя. Ни в коем случае. Надо скользнуть глазами поверх, ни на ком не задерживаясь, не присматриваясь, а лучше совсем не замечать никого. Как бы.
Зацепил кого-нибудь взглядом - все пиши пропало! Непременно прицепиться. Отвязаться - невозможно. Непременно заноситься начнет, на понт брать. Да еще братва местная в шляпах и тюбетейках подопрется, как загалдят разом, так и помереть от их крика можно. А в толпе ненароком кто-нибудь да перышко сунет, или чего доброго и вовсе из нагана пальнет.
Нет уж, лучше не смотреть на них, не встречаться взглядом.
Когда он увидел свой сюжет в эфире, заскрипел до боли зубами. Такие же, как и у всех других собратьев по цеху обычные картинки, не лучше, не хуже. Монтаж показался Вене отвратительным, ушла документальность, да и камера не глаз человечий, убедился Веня, ой, далеко не глаз человечий! - натура обуженная, детали, что Венечка старательно выхватывал, не просматриваются, короче, война, как война, да и все.
О своей обиде он поведал знакомому оператору - старожилу битвы в Чечне. "Да брось ты, сказал старожил, поливай и поливай - что выйдет, тут столько понаворочано, а ты еще усложнить хочешь, пей вон водку, не держи стакан!"
Выпивали они, кстати сказать, с местными жителями. Пророссийски настроенные чечены /Веня не знал тогда, что правильно - чеченцы/ пару-тройку лет назад сражались еще под зелеными знаменами Дудаева - Яндарбиева. Очень гордились личным знакомством с Шамилем Басаевым и тем, что положили в январе девяносто пятого Майкопскую бригаду на железнодорожном вокзале.
Они ничуть не скорбили о прошлом и вовсе не раскаивались в деяниях, как ожидал тогда Веня, а наоборот, смачно, колоритно, иногда посмеиваясь с легким прищуром, легко повествовали, как косили русских салаг - сопляков, жгли танки, как брали в августе 96-го Грозный, как их командование вынудило генерала Лебедя подписать кабальный для России мир, который все чеченцы восприняли как капитуляцию "старшего брата".
- А сейчас, чего? - не выдержал Веня, - сейчас чего же не с Басаевым?..
Чеченцы только широко заулыбались, ничего не ответили, выпили остатки и стали прощаться. Веня не переспрашивал. После их ухода бывалый оператор объяснил.
- Видишь ли, - сказал он, ковыряясь спичкой в зубе, - они сами уже не могут разобраться, кто за что воюет. Тогда они на волне национального освобождения встретили русских в штыки. Ну, вроде, победили. А жить лучше не стали. Сечешь?! Сразу между собой в разборки - кто виноват, кто денег много взял, кто не очень. А чуть что - кровная месть, вендетта, они насчет этого бешеные - с ума сойдут пока не отомстят. Вот и перессорились кланы, тейпы по ихнему. Басаев взял - с дуру на Дагестан дунул, ему, видать кто-то в Кремле подсказал, как людей своих получше занять скучающих. Это половине Чечни не понравились, а он ожидал, что снова все чечены ему в ноги кинуться, как при Дудаеве. А вот - ни фига! Короче, тут-то все окончательно перессорились, Москва опять войска двинула, кто из этих мартышек посмекалистей оказался, так сразу записался в народную милицию. На оружие разрешение, и вообще, вполне официальный человек, гражданин России! Кто потупей - в горы ушел...Ай, долго объяснять, сам мал-по малу разберешься. Много тут всякого наворочено, нюансов всяких до фига. А вообще, к дьяволу эту Чечню оставлять надо... Никому она уже не нужна... Отрезать как гангрену...
- Да как же, - возмутился Веня, - Россия тогда вся возьмет и развалится!..
- Да не развалится твоя Россия... А развалится, так и хрен с ней! Ты-то чего беспокоишься, в России, что ль живешь? Ты в Москве живешь, тебе здесь за сутки сколько башляют? Сто гринов, правильно, а в России твоей ненаглядной училка в каком-нибудь Кошмарьино за половину твоей дневной зарплаты месяц со спиногрызами-дегенератами париться безо всякой личной жизни... Россия! Нашел о чем волноваться. Выживет твоя Россия... И без тебя, и без меня выживет, и тем более без Чечни выживет, а без Москвы, так может, еще и лучше выживет.
Он подливал пахучий спирт в толстые граненные стаканы и развивал дальше свою диссертацию.
- Процесс скоро станет необратимым. Ползучий террор - вот что нас ждет... И даже... - он нагнулся к самому Вениному уху, будто кто мог услышать, и пьяно зашелестел, - террор будет управлять государством! А государство - террором. Потому что мы все - кролики. А кролики отчаянно боятся смерти. А что бы кролики не шалили, хозяин всегда держит рядом волков и бросает им кроликов... Иногда. Чтобы не шалили. А если волки плодятся немеряно - отстреливают и их. Но самых злобных хоть и травят, но оставляют в живых... пока зубы не сточатся, а после - других запускают... Молодежь всегда позлее.
В Чечне Веня пробарахтался бессменно года полтора. Не уезжал, пока деньги хорошие шли. Но постепенно командировочные начали урезать. А под конец и вовсе едва не довели до обычных среднероссийских. Такое дело Вене понятно пришлось не по душе, он при первой возможности свалил с подножий Кавказа.
В отпуске позволил себе понежиться под сладким тропическим солнцем Цейлона. Напился чая и кофе до отвращения, имел несколько мелких романчиков в легком жанре флирта с англоязычными островитянками, научился различать сингалов и тамилов, совершил паломничество в несколько пагод, а потом соскучился по Москве, оделся потеплее и рванул из Коломбо на первом "чартере" в первопрестольную.
Ах, какие годы славные, сам себе завидовал Веня. Тридцать лет, ну чуть больше, впереди жизнь чертовски интересная, а самое главное - финансами обеспеченная от края до края.
Стрингер растянулся на сиденье, даже глаза прикрыл, чтобы приятней и вкусней воспоминания были. Но сюжет сменился.
На Дубровку он попал сразу по прилету. Решил заехать в Останкино операторскую братву угостить экзотическими напитками.
А такси застряло в пробке, так что добрался до улицы Королева поздним вечером, когда на работе оставались только дежурные группы и студийные работники.
На халявную выпивку почти все подлетели. И не успели еще по первой поднять, как грохнуло по коридорам безумное от неправдоподобности эхо: "ЧЕЧЕНЫ В МОСКВЕ!!!".
Никто и не поверил сразу. Усмехнулись только. Но лишь рюмочки снова к устам поднесли, как опять зычно прорвало: "В МОСКВЕ... МОСКВЕ... БАСАЕВЦЫ...ЗАХ-ВА-АТ..."
И полетели журналисты, операторы, осветители, ассистенты, режиссеры к машинам. Сломя голову понеслись по коридорам с выпученными рыбьими глазами редактора, ломались, летели в мусорки сверстанные программы эфиров, группы выпуска глотали валидол и валерьянку. Найти незанятый телефон - проблема, кто-то и в две, и в три трубки кричит сорванным голосом.
"Терракт", "Дубровка", "Норд-ост" - со всех сторон, - и невозможное совершенно для русской артикуляции сочетание - "дворец культуры шарикоподшипникового завода". В эфире ведущие делали большие паузы, набирали носом, как можно больше воздуха и все равно все запинались. Потом уже нашли приемлемую форму - "Захват на Дубровке".
И Веню, уже изрядно под шафе, тоже подхватили под белы рученьки потащили к 17-ому подъезду, отпуска отменяются мол, вперед со всеми - на баррикады. Там и протрезвел Венечка.
А вытрезвился окончательно как солнышко, как донышко, когда нос к носу столкнулся с обвешанным огнестрельным железом шахидом. Не испугался, чего пугаться - позади шестьсот с лишним суток в Чечне, всякого навидался, но вдруг понял, кожей, костным мозгом понял - никогда не будет мира! Все. Никогда!
Они сумели пролезть вместе с вездесущим журналистом Сашей внутрь дворца культуры, пока омоновцы только соображали, что к чему. Телегруппа на Дубровку прибыла очень быстро.
Повезло - в зале была заложница, редактор канала, она первой, еще во время захвата, стала обзванивать коллег. Так что пока около ДК суетились только ничего непонимающие милиционеры с пистолетиками, телевизионщики через задние служебные двери проникли внутрь.
Стояд! - приказали им из темноты. - Кто ды?
Журналисты... Хотим узнать, что происходит...
Зкоко?
Нас двое...
Покажите удостоверения.
У Вени не было документа. В спешке оставил все ксивы в операторской.
Саша достал. Хваткий луч фонаря выхватил в полумраке заламинированную цветную бумажку.
А второй?
Веня только повел плечами. В спины им остро ткнулись замечательные изобретения дедушки Калашникова, повели их наверх.
Они прошли мимо зрительного зала, двери плотно закрыты. Снимать Веня не мог - камеру несли чеченцы. Было как свет ясно, что ребятушки сиганули на представление не с кондачка, не вдруг - готовились, готовились - многое предусмотрели.
Из зала вышел крупный плечистый захватчик без маски. Цепко, спокойно он глянул на пленников. У него от уха через правую щеку и шею к плечу шел бардовый толстый шрам.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41