..»
Словно прочитав мои мысли, следователь прокуратуры Матвиевский говорит:
— Бляхин оказался невиновным в убийстве. Это не хотя и с большим трудом, удалось доказать.
И опять я увидел вагон электрички и сидящего на каменке Бляхина. Он ехал из Москвы без билета и иному опасался ревизоров. К нему подсел другой глухонемой и предложил поучаствовать в торговле календариками и фотографиями известных артистов. Он отрицательно помотал головой. В этот момент электричка резко заторморзила и остановилась недалеко от станции Барыбино. Жестами попутчик предложил Бляхину пойти посмотреть, что случилось им согласился. Выйдя в тамбур, они неожиданно для него увидели, что двери открыты, и, недолго думая, прыгнули на железнодорожную насыпь.
Попутчик первым заметил у второго от головы поезда вагона тело мужчины, лежавшего на снегу. В этот момент двери электрички захлопнулись, и она, набивая скорость, пошла к станции.
Бляхин с отвращением смотрел, как его попутчик быстро снимает с погибшего пальто, пиджак, перекладывает деньги в свой карман. Потом он кинул вещи Бляхину, сделав знак — забирай, твое. Но вчерашний заключенный не хотел рисковать — он отказался присвоить вещи, добытые путем мародерства. Тогда попутчик неожиданно достал нож и, угрожая им, заставил Бляхина взять вещи.
И снова я «видел» Бляхина, у которого проверяли документы два милиционера в электричке, идущей в сторону Москвы...
— Действительно, электричка, следовавшая из Москвы в Жилево, останавливалась в районе станции Барыбино на восемь минут из-за наезда на человека, — снова заговорил Матвиевский. — Машинист и его помощник подтвердили версию Бляхина. Поезд с большой скоростью на подтаем. Пурга снижала видимость, но все же машинист каким-то образом в свете луча головного прожектора разглядеть идущего навстречу электричке человека. Он дал сигнал и резко затормозил, но не смог предотвратить наезда.
Остановив поезд, машинист послал помощника оценить обстановку. Вернувшись, помощник сообщил о погибшем, которого увидел под колесами второго вагона. Машинист тут же связался по рации диспетчером и доложил о происшествии.
Кстати, когда электропоезд снова тронулся, один из пассажиров последнего вагона заметал, что у тела погибшего топтались два человека. Он, правда, подумал, что это милиционеры остались охранять место происшествия.
Затем была проведена техническая экспертиза научным сотрудником Института железнодорожного транспорта. Технический эксперт констатировал: «Исходя из фактических данных о скорости поезда, профиля пути, наличия тормозных средств, техническая экспертиза считает, что машинист электрички ввиду малого тормозного пути до Скорина не мог предотвратить наезди.,.»
— По всему получалось, что Скорин погиб по собственной неосторожности, — закончил первую часть своего рассказа следователь, но туг же добавил: — Мне непонятно было все же, что делал Скорлн у станции Барыбино? Жил он в Москве. Тащиться на ночь глядя за город, никого не предупредив об этом, было не в его характере. Но если предположить, что была причина, тогда к кому он мог идти в тот поздний час? Только к человеку, которого хорошо знал...
Именно в этот момент мне показалось, что следователь чего-то недоговаривает, в чем-то не уверен. При лаком состоянии я не мог получить от него необходимых мне сведений, и тогда я решил действовать по-другому, с помощью своих средств и методов.
— Простите, Леонид Васильевич, у вас нет с собой фотографии Скорина?
— Кажется, есть... Точно! Она у меня в портмоне. Взял у его знакомой. Надо не забыть подшить к делу...
Небольшая фотография размером девять на двенадцать изображала сильного, уверенного в себе мужчину лет тридцати пяти, с открытой приятной улыбкой на лице.
— Я, с вашего разрешения, Леонид Васильевич, немного поколдую, а вы пока налейте себе чайку. Чайник и чашки вон в том шкафу.
Пока Матвиевский возился с приготовлением чая, я настроился на контакт с «информационным полем». Затем вызвал из небытия фантомный образ Скорина. Я видел его туманный силуэт и слушал его рассказ...
Рассказ призрака
Мертвое тело молодого мужчины лежало на последних ступеньках внизу каменной лестницы, ведушей в ресторан, название которого-Якорь, горело, переливалось вверху неоновыми огнями. Само тело, В оказавшееся в перекрестке световых лучей от фар двух милицейских машин, лежало как-то на боку, и потому .им в подбритом затылке сразу бросилась мне в То, что мужчину застрелили, я понял сразу.
— Ваши документы! — чертиком из коробки выскочи:! откуда-то и остановился возле меня невысокий в кожаной куртке и потертых джинсах. Если бы
..шал, как одеваются на дежурство оперуполномоченные уголовного розыска, то обязательно попросил 'подошедшего ко мне человека представиться Пер-Повертев в руках мое удостоверение, в котором значилось: «Скорин Игорь Васильевич, редактор издательства «Искусство», опер вернул мне красную книжечку с золотым тиснением на обложке «Пресса».
— Старший лейтенант милиции Шебаршов, — представился наконец и сам милиционер. — Скажите, Игорь Васильевич, вы случайно не слышали выстрелов, криков?
— Нет.
— А что вы делаете в нашем городе, позвольте спросить?
А вот это знать местной милиции было совсем необязательно. В самом деле, не буду же я подробно распространяться перед всяким неофитом о том, что мне слало доподлинно известно о некоей коллекции уникальных художественных полотен, исчезнувших из ниду знатоков и любителей живописи довольно давно. Конечно, я мог бы прочитать этому оперу лекцию о старых голландцах, о том, как почетно и престижно стать первооткрывателем забытых художественных ценностей, установить имя создателя картины, которая веками значилась во всех каталогах мира как «». Но распространяться об этом я не буду — не время и не место. Поэтому я ответил односложно: «В командировке».
—Желаю, чтобы она была успешной, — улыбнулся Шебаршов и тут же добавил: — Очень может быть, что вы нам еще понадобитесь...
— Всегда к вашим услугам, — кивнул я.
Говоря сугубо доверительно, заниматься розыском художественных ценностей я бы никогда не мог себе позволить, если бы не мой «заказчик». Так я называю чисто весьма преуспевающего бизнесмена. Его имя очень хорошо известно в определенных кругах банковского бизнеса, но о том, что он страстно увлечен о различных предметов, имеющих отношение к художественным ценностям, знает ограниченное число людей — близкие родственники и знатоки искусства, которых он иногда приглашает в качестве экспертов.
Вот и я однажды попал в этот самый «ограниченный круг». Собирая материал о творческом наследии недавно скончавшегося художника-баталиста Николая Яковлевича Бута, я узнал, что многие его этюды, эскизы, наброски скупил у наследников некто, пожелавший остаться неизвестным. Настоящему журналисту только дай зацепку, а уж размотать клубок тайны — дело его профессиональной чести. Конечно же, я узнал, кто он, тот коллекционер, пожелавший скрыть свое имя, и написал о нем большой материал. Однако этот материал о банкире, любителе живописи, почему-то не пошел в печать. Гонорар за неопубликованный очерк заплатил мне сам банкир, пригласивший меня на встречу в Центральный выставочный зал.
Он оказался моложавым человеком с уже достаточно округлившимся брюшком и заметной лысиной на темечке.
Мы бродили по выставке молодых художников, и он увлеченно рассказывал о своей коллекции полотен современных русских живописцев. Потом неожиданно перевел разговор на мои творческие изыскания.
— Ваши статьи-расследования, а иначе их назвать нельзя, читаю в разных изданиях с особым удовольствием. Каждый раз, описывая свои поиски того или иного шедевра, вы сочиняете целый детектив. Оторваться невозможно...
Меня несколько задело словечко «сочиняете». Знал бы этот «мешок с деньгами», как нелегко подчас достаются мне факты. Сочинять — не мой профиль, я пишу только о том, что видел и хорошо знаю.
В конце нашей беседы банкир пообещал посодействовать изданию моей будущей книги и попросил только об одном — никогда ничего о нем самом не писать, пояснив это престранное желание собственной скромностью и нежеланием привлекать к себе излишний интерес у окружающих.
С тех пор банкир регулярно звонил мне, справлялся о здоровье и ненавязчиво предлагал поинтересоваться судьбой того или иного мастера кисти и его работами. Отчеты в двух машинописных экземплярах я передавал через водителей банкира — каждый раз новых, приезжавших на разных машинах (я насчитал 1 их с добрый десяток). Как правило, через неделю после передачи очередного отчета я шел в банк, где у меня был открыт личный счет, и снимал с него энную сумму, поступившую от моего «заказчика». Честно сказать, эти суммы значительно превышали мои более скромные заработки в родном издательстве. В принципе, я мог бы теперь вполне обходиться и без работы, но привычка — вторая натура, мне не хотелось уходить из дружного коллектива, к тому же много времени служба у меня не отнимала.
Так вот, неделю назад «заказчик» позвонил мне снова.
— ...Как вы относитесь к творчеству Кандинского? — небрежно произнес банкир известное имя. Я вообще заметил странную особенность в поведении
новых русских» — об интересующих их вещах они всегда говорят небрежно, словно стараются сбить цену за информацию о них.
— Фигура заметная. Один из первых в России абстракционистов, — ответил я. — Так называемое «чистое» или «конкретное» искусство на большого любителя...
— Знаю, знаю, — перебил банкир. — Вы, приятель, предпочитаете простые доходчивые картинки. Для вас реализм — свет в окошке. Впрочем, меня интересует не столько творчество Кандинского как художника, сколько его выступления в печати.
— У него было в общей сложности около шестидесяти печатных работ, — уточнил я, про себя удивившись осведомленности «заказчика».
— Так вот, — продолжал он. — Была у него такая книга, «Взгляд назад», вышедшая в 1913 году во Франции. В русском переводе она появилась чуть позже и называлась «Текст художника». Заголовок явно не коммерческий... Слышали о ней?
— По-моему, да... — не очень уверенно промямлил я, лихорадочно записывая название книги на бумажной салфетке, оказавшейся под рукой. — Что-то такое лрипоминаю...
— Тогда слушайте сюда, как говорят в Одессе! У Теня интересует следующий факт. Почему издание на русском языке претерпело существенные изменения?.,
то очень важно. Дело в том, что на французском Василий Васильевич поведал о некоем купце из Вологодской губернии, которому помогал приобрести я его частной коллекции несколько полотен Клода, Сезанна, Матисса, Пикассо. Но это только двое. Он закупил для него несколько мастеров... Что, приятель, дух перехватало? Да! видимо, купец владел огромным состоянием. Так вот, все эти сведения из русского издания исчезли, будто кто-то специально постарался, чтобы имя купца осталось в безвестности, а ведь Кандинский был человеком небогатым. Стало быть, оплачивал его учебу в Мюнхене у Антона все тот же купец-меценат. Потом наш художник посетил Италию, Францию и даже Северную Африку. Спрашивается, на какие шиши? Опять-таки на деньги вологодского купца перши гильдии Федорова. Вы следите за моей мыслью?
— Очень внимательно, — заверил я.
— Так вот, купленные картинки Кандинский пересылал прямо в Вологду Прокофию Сидоровичу Федорову, лично в руки. Среди прочих произведений имелось и полотно небезызвестного вам Антониса Ван Дейка...
— Что?! — невольно вырвалось у меня, и шариковая ручка выпала из ослабевших пальцев.
— Вот именно, приятель! Передача «Что? Где? Когда?» — хохотнул в трубку банкир. — Я смотрю, вас заинтересовала сия история?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66
Словно прочитав мои мысли, следователь прокуратуры Матвиевский говорит:
— Бляхин оказался невиновным в убийстве. Это не хотя и с большим трудом, удалось доказать.
И опять я увидел вагон электрички и сидящего на каменке Бляхина. Он ехал из Москвы без билета и иному опасался ревизоров. К нему подсел другой глухонемой и предложил поучаствовать в торговле календариками и фотографиями известных артистов. Он отрицательно помотал головой. В этот момент электричка резко заторморзила и остановилась недалеко от станции Барыбино. Жестами попутчик предложил Бляхину пойти посмотреть, что случилось им согласился. Выйдя в тамбур, они неожиданно для него увидели, что двери открыты, и, недолго думая, прыгнули на железнодорожную насыпь.
Попутчик первым заметил у второго от головы поезда вагона тело мужчины, лежавшего на снегу. В этот момент двери электрички захлопнулись, и она, набивая скорость, пошла к станции.
Бляхин с отвращением смотрел, как его попутчик быстро снимает с погибшего пальто, пиджак, перекладывает деньги в свой карман. Потом он кинул вещи Бляхину, сделав знак — забирай, твое. Но вчерашний заключенный не хотел рисковать — он отказался присвоить вещи, добытые путем мародерства. Тогда попутчик неожиданно достал нож и, угрожая им, заставил Бляхина взять вещи.
И снова я «видел» Бляхина, у которого проверяли документы два милиционера в электричке, идущей в сторону Москвы...
— Действительно, электричка, следовавшая из Москвы в Жилево, останавливалась в районе станции Барыбино на восемь минут из-за наезда на человека, — снова заговорил Матвиевский. — Машинист и его помощник подтвердили версию Бляхина. Поезд с большой скоростью на подтаем. Пурга снижала видимость, но все же машинист каким-то образом в свете луча головного прожектора разглядеть идущего навстречу электричке человека. Он дал сигнал и резко затормозил, но не смог предотвратить наезда.
Остановив поезд, машинист послал помощника оценить обстановку. Вернувшись, помощник сообщил о погибшем, которого увидел под колесами второго вагона. Машинист тут же связался по рации диспетчером и доложил о происшествии.
Кстати, когда электропоезд снова тронулся, один из пассажиров последнего вагона заметал, что у тела погибшего топтались два человека. Он, правда, подумал, что это милиционеры остались охранять место происшествия.
Затем была проведена техническая экспертиза научным сотрудником Института железнодорожного транспорта. Технический эксперт констатировал: «Исходя из фактических данных о скорости поезда, профиля пути, наличия тормозных средств, техническая экспертиза считает, что машинист электрички ввиду малого тормозного пути до Скорина не мог предотвратить наезди.,.»
— По всему получалось, что Скорин погиб по собственной неосторожности, — закончил первую часть своего рассказа следователь, но туг же добавил: — Мне непонятно было все же, что делал Скорлн у станции Барыбино? Жил он в Москве. Тащиться на ночь глядя за город, никого не предупредив об этом, было не в его характере. Но если предположить, что была причина, тогда к кому он мог идти в тот поздний час? Только к человеку, которого хорошо знал...
Именно в этот момент мне показалось, что следователь чего-то недоговаривает, в чем-то не уверен. При лаком состоянии я не мог получить от него необходимых мне сведений, и тогда я решил действовать по-другому, с помощью своих средств и методов.
— Простите, Леонид Васильевич, у вас нет с собой фотографии Скорина?
— Кажется, есть... Точно! Она у меня в портмоне. Взял у его знакомой. Надо не забыть подшить к делу...
Небольшая фотография размером девять на двенадцать изображала сильного, уверенного в себе мужчину лет тридцати пяти, с открытой приятной улыбкой на лице.
— Я, с вашего разрешения, Леонид Васильевич, немного поколдую, а вы пока налейте себе чайку. Чайник и чашки вон в том шкафу.
Пока Матвиевский возился с приготовлением чая, я настроился на контакт с «информационным полем». Затем вызвал из небытия фантомный образ Скорина. Я видел его туманный силуэт и слушал его рассказ...
Рассказ призрака
Мертвое тело молодого мужчины лежало на последних ступеньках внизу каменной лестницы, ведушей в ресторан, название которого-Якорь, горело, переливалось вверху неоновыми огнями. Само тело, В оказавшееся в перекрестке световых лучей от фар двух милицейских машин, лежало как-то на боку, и потому .им в подбритом затылке сразу бросилась мне в То, что мужчину застрелили, я понял сразу.
— Ваши документы! — чертиком из коробки выскочи:! откуда-то и остановился возле меня невысокий в кожаной куртке и потертых джинсах. Если бы
..шал, как одеваются на дежурство оперуполномоченные уголовного розыска, то обязательно попросил 'подошедшего ко мне человека представиться Пер-Повертев в руках мое удостоверение, в котором значилось: «Скорин Игорь Васильевич, редактор издательства «Искусство», опер вернул мне красную книжечку с золотым тиснением на обложке «Пресса».
— Старший лейтенант милиции Шебаршов, — представился наконец и сам милиционер. — Скажите, Игорь Васильевич, вы случайно не слышали выстрелов, криков?
— Нет.
— А что вы делаете в нашем городе, позвольте спросить?
А вот это знать местной милиции было совсем необязательно. В самом деле, не буду же я подробно распространяться перед всяким неофитом о том, что мне слало доподлинно известно о некоей коллекции уникальных художественных полотен, исчезнувших из ниду знатоков и любителей живописи довольно давно. Конечно, я мог бы прочитать этому оперу лекцию о старых голландцах, о том, как почетно и престижно стать первооткрывателем забытых художественных ценностей, установить имя создателя картины, которая веками значилась во всех каталогах мира как «». Но распространяться об этом я не буду — не время и не место. Поэтому я ответил односложно: «В командировке».
—Желаю, чтобы она была успешной, — улыбнулся Шебаршов и тут же добавил: — Очень может быть, что вы нам еще понадобитесь...
— Всегда к вашим услугам, — кивнул я.
Говоря сугубо доверительно, заниматься розыском художественных ценностей я бы никогда не мог себе позволить, если бы не мой «заказчик». Так я называю чисто весьма преуспевающего бизнесмена. Его имя очень хорошо известно в определенных кругах банковского бизнеса, но о том, что он страстно увлечен о различных предметов, имеющих отношение к художественным ценностям, знает ограниченное число людей — близкие родственники и знатоки искусства, которых он иногда приглашает в качестве экспертов.
Вот и я однажды попал в этот самый «ограниченный круг». Собирая материал о творческом наследии недавно скончавшегося художника-баталиста Николая Яковлевича Бута, я узнал, что многие его этюды, эскизы, наброски скупил у наследников некто, пожелавший остаться неизвестным. Настоящему журналисту только дай зацепку, а уж размотать клубок тайны — дело его профессиональной чести. Конечно же, я узнал, кто он, тот коллекционер, пожелавший скрыть свое имя, и написал о нем большой материал. Однако этот материал о банкире, любителе живописи, почему-то не пошел в печать. Гонорар за неопубликованный очерк заплатил мне сам банкир, пригласивший меня на встречу в Центральный выставочный зал.
Он оказался моложавым человеком с уже достаточно округлившимся брюшком и заметной лысиной на темечке.
Мы бродили по выставке молодых художников, и он увлеченно рассказывал о своей коллекции полотен современных русских живописцев. Потом неожиданно перевел разговор на мои творческие изыскания.
— Ваши статьи-расследования, а иначе их назвать нельзя, читаю в разных изданиях с особым удовольствием. Каждый раз, описывая свои поиски того или иного шедевра, вы сочиняете целый детектив. Оторваться невозможно...
Меня несколько задело словечко «сочиняете». Знал бы этот «мешок с деньгами», как нелегко подчас достаются мне факты. Сочинять — не мой профиль, я пишу только о том, что видел и хорошо знаю.
В конце нашей беседы банкир пообещал посодействовать изданию моей будущей книги и попросил только об одном — никогда ничего о нем самом не писать, пояснив это престранное желание собственной скромностью и нежеланием привлекать к себе излишний интерес у окружающих.
С тех пор банкир регулярно звонил мне, справлялся о здоровье и ненавязчиво предлагал поинтересоваться судьбой того или иного мастера кисти и его работами. Отчеты в двух машинописных экземплярах я передавал через водителей банкира — каждый раз новых, приезжавших на разных машинах (я насчитал 1 их с добрый десяток). Как правило, через неделю после передачи очередного отчета я шел в банк, где у меня был открыт личный счет, и снимал с него энную сумму, поступившую от моего «заказчика». Честно сказать, эти суммы значительно превышали мои более скромные заработки в родном издательстве. В принципе, я мог бы теперь вполне обходиться и без работы, но привычка — вторая натура, мне не хотелось уходить из дружного коллектива, к тому же много времени служба у меня не отнимала.
Так вот, неделю назад «заказчик» позвонил мне снова.
— ...Как вы относитесь к творчеству Кандинского? — небрежно произнес банкир известное имя. Я вообще заметил странную особенность в поведении
новых русских» — об интересующих их вещах они всегда говорят небрежно, словно стараются сбить цену за информацию о них.
— Фигура заметная. Один из первых в России абстракционистов, — ответил я. — Так называемое «чистое» или «конкретное» искусство на большого любителя...
— Знаю, знаю, — перебил банкир. — Вы, приятель, предпочитаете простые доходчивые картинки. Для вас реализм — свет в окошке. Впрочем, меня интересует не столько творчество Кандинского как художника, сколько его выступления в печати.
— У него было в общей сложности около шестидесяти печатных работ, — уточнил я, про себя удивившись осведомленности «заказчика».
— Так вот, — продолжал он. — Была у него такая книга, «Взгляд назад», вышедшая в 1913 году во Франции. В русском переводе она появилась чуть позже и называлась «Текст художника». Заголовок явно не коммерческий... Слышали о ней?
— По-моему, да... — не очень уверенно промямлил я, лихорадочно записывая название книги на бумажной салфетке, оказавшейся под рукой. — Что-то такое лрипоминаю...
— Тогда слушайте сюда, как говорят в Одессе! У Теня интересует следующий факт. Почему издание на русском языке претерпело существенные изменения?.,
то очень важно. Дело в том, что на французском Василий Васильевич поведал о некоем купце из Вологодской губернии, которому помогал приобрести я его частной коллекции несколько полотен Клода, Сезанна, Матисса, Пикассо. Но это только двое. Он закупил для него несколько мастеров... Что, приятель, дух перехватало? Да! видимо, купец владел огромным состоянием. Так вот, все эти сведения из русского издания исчезли, будто кто-то специально постарался, чтобы имя купца осталось в безвестности, а ведь Кандинский был человеком небогатым. Стало быть, оплачивал его учебу в Мюнхене у Антона все тот же купец-меценат. Потом наш художник посетил Италию, Францию и даже Северную Африку. Спрашивается, на какие шиши? Опять-таки на деньги вологодского купца перши гильдии Федорова. Вы следите за моей мыслью?
— Очень внимательно, — заверил я.
— Так вот, купленные картинки Кандинский пересылал прямо в Вологду Прокофию Сидоровичу Федорову, лично в руки. Среди прочих произведений имелось и полотно небезызвестного вам Антониса Ван Дейка...
— Что?! — невольно вырвалось у меня, и шариковая ручка выпала из ослабевших пальцев.
— Вот именно, приятель! Передача «Что? Где? Когда?» — хохотнул в трубку банкир. — Я смотрю, вас заинтересовала сия история?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66