Завтра – воскресенье. Для абсолютного большинства – выходной, но еще неизвестно, что накопает Пустовойт со своими ребятами, а значит, нет ясности и с завтрашним отдыхом.
У Грязнова вторая половина субботнего дня выдалась относительно спокойной, и он, честно говоря, решил уж было податься домой пообедать да завалиться на диван перед телевизором. Но звонок Турецкого сразу подсказал неотложное дело. И с комментариями по поводу выступления президента страны пришлось подождать. Хотя в чем дело? В кабинете работал телевизор, правда смотреть его Грязнов не любил.
Турецкий привез немало. Во-первых, сумку, а в сумке… а в свертке… Словом, ставь стаканы.
А теперь – о главном. То утро покойный должен был употребить на широко известную в народе певицу и киноактрису Айну Дайкуте. И только позже поехать в банк. И тогда вопрос: кто знал об этом свидании и ликвидировал любовников? Короче, разливай, Слава, бери бутерброд с хорошей питерской рыбкой и начинай думать по новой…
– Инна, жена этого деятеля, теперь, разумеется, вдова, предполагает, что познакомились наши голубки на прошлом «Кинотавре» в Сочи, или где он там проходит. После этого, как ты, Славка, помнишь, была обширная президентская программа, связанная с выборами. Нечаев играл в ней, как я помню, далеко не последнюю роль. Он же, кстати, возил по стране-матушке команду так называемой поддержки. Помнишь?
Грязнов, пережевывая, кивнул.
– Дальше. Надо проверить, была ли в той бригаде Айна. Где, когда, с кем – они же целыми ансамблями гастролируют! Из этой информации мы сможем установить круг лиц, в том числе заинтересованных, и наоборот. В результате станет ясно – это была месть или все тут гораздо глубже.
– Сам-то что думаешь?
– Лично я не стал бы убивать сразу двоих, если баба мне изменила. Но возможно, кто-то на нее делал ставку, а она не оправдала надежд. «Вокзал» же ей, как ты говоришь, кто-то оборудовал!
– Ладно, – хитро ухмыльнулся Грязнов, – животрепещущую тему мы с тобой еще успеем сегодня обсудить, а пока ты мне вот что скажи, друг любезный: это кто ж тебе разрешил стрелять в живого человека?
– С чего ты взял? – Изумлению Турецкого, казалось, не было предела. Но вопрос все равно прозвучал фальшиво.
– А с того, что эту манеру – отрубать одним выстрелом, я лично долго, и полагал, безуспешно, прививал тебе сам. И учил тебя: когда держишь оружие, не палить как сумасшедший, а спокойно высматривать цель. Так к тебе со стороны определенного контингента уважение повысится. Ну, разве я не прав?
– Ты, возможно, и прав, но я-то тут при чем?
– А тебя вычислили.
– Гоголев, что ль, звонил?
– Ну вот, – осклабился Грязнов, – ты сам и сознался. Давай, как дело-то было? Где пистолию взял? У тебя ж не было!
– Твой подопечный дал. Сказал: разрешаю использовать только один патрон. После чего забрал оружие и аккуратно вытер пальчики. Свои оставил.
– Та-ак… А где вляпались?
– Его, как я понял, вели. Возможно, из-за меня. Но «наезд» был в стиле братков. А вот водила у Рафаловича – классный. Как говорится, одной короткой рокировкой двоих размазал. Ну а я убрал третьего. А чего тебе Гоголев говорил?
– Он не говорил, он почти не сомневался, чьих это рук дело. Ну, я и подтвердил, взял на себя такую смелость… Это хорошо, что обошлось. А теперь послушай, о чем сегодня нам, грешным, вещал дорогой президент великой державы. Вон, смотри в ящик. Это их комментарии, а мои будут позже. Давай свою посуду…
По телевидению между тем вовсю комментировалось дневное выступление президента. Следователь из какой-то уральской области, Турецкий не успел расслышать откуда, говорил в микрофон корреспондента:
«В последнее время я сам себе начинаю казаться Дон Кихотом, воюющим с ветряными мельницами. С одной стороны, несовершенное законодательство, словно умышленно составленное таким образом, чтобы увести преступников от ответственности, а с другой – решения судов, далекие от стремления установить истину, зачастую лишают смысла нашу работу. Преступники остаются безнаказанными, а безнаказанность порождает новые преступления…»
– Ну и что? – заметил Турецкий. – Это для тебя открытие? Выключи ты эту бандуру… к матери! Надоело уже – одно и то же. Сколько лет работаю, столько и слышу. Да, все абсолютная правда. Кто возражает? Надеюсь, и президент это понимает? Не слышал? Не говорили тебе?
– Там, понимаешь, какая штуковина получилась… Американцы опубликовали доклад о преступности в России. Очень серьезный. Но выводы таковы, что с нами лучше дела не иметь. Вот, полагаю, в этой связи, да еще на примере убийства того же Нечаева, видать, и накипело на сердце. Говорил-то он правильные вещи. И о законодательстве, конечно. И о том, что спуску нельзя давать распоясавшимся преступникам. Призвал соответственно все заинтересованные структуры проявить максимум усилий, чтобы навсегда лишить спокойной жизни криминальный мир. Если вслед за словами последует дело, что-то может и получиться, я не исключаю. Но если все останется очередной угрозой, можно будет сливать воду. Правда, мне уже звонили из Главного управления уголовного розыска и предложили к понедельнику подготовить тезисно свои соображения. Ну совсем как в добрые старые времена: шеф выступил, мы с готовностью откликнулись. А дело – стоит. Правда, и не падает. До поры до времени.
– Так и у меня та же ситуация. И тоже к понедельнику. Только для моего генерального. Ну да, конечно, торопятся откликнуться… А президент, значит, после долгих уговоров решился наконец бросить перчатку?
– Бросил. Вопрос – кто ее поднимет… Ну ладно, все это будут не раз повторять, а завтра в газетах прочитаем. Давай пока очистим мозги и поговорим за жизнь. Хорошая, говоришь, баба эта мадам Нечаева?
– Мне понравилась.
– А чего ж он тогда на певичку кинулся? Я-то видел ее в том положении, в котором даму подают в постель. Честно скажу, эффектная штучка. Не знаю, как с этим, – Славка постучал себя согнутым пальцем по лбу, – но зато все остальное – высший класс.
– Я не помню, чтоб видел ее в телике, но, по-моему, блондинка, невысокого роста, ножки еще ничего. Это она с таким вот разрезом, – Саша прочертил большим пальцем себя до под мышки, – платья носит?
– Ну вот, а говоришь! Оказывается, ты про нее буквально все знаешь! Ах ты, скромняга! И когда успеваешь только?…
– Да они ж все на один фасон – что формы, что песни. Вот как раз степень раздевания, может, и есть главная характерная черта. И если эта – Айна, Дайна, как ее? – хорошо умеет раздеваться, то мужику, каким я вспоминаю сейчас Нечаева, после своей, вполне возможно, пресноватой благоверной, вдруг захотелось горяченького и остренького. С перчиком, на «вокзале», в пампасах там или еще где-нибудь. Отчего же нет? Но это же не навечно, а так, сбегать, отвязаться, чтоб потом снова в конуру. А у Нечаева, как я понял Инну, что-то было более серьезное с этой… с-сукой – вот так, через два "с". Понимаешь? Перепихнуться – это одно дело, за такое не убивают. Или тут уже такой должен оказаться Отелло, который нам с тобой и не снился. Во что лично я не верю. А значит, вопреки всем нашим желаниям, мы имеем не любовную, а политическую драму. Вот так, дружок. Кто считает, что я не прав, пусть кидает в меня обломок кирпича.
– В твоих речах, о великий, есть своя доля истины, – витиевато заявил Грязнов, что означало: так называемый шеф уголовной полиции хочет продолжить затянувшуюся дискуссию, – однако я склонен считать причиной «лав стори».
Грязнов вспомнил школьный английский – это было действительно достойно мессы.
– Давай схожу, – сказал Турецкий.
– Тут есть кому, – важно отмел инициативу хозяин кабинета и снял телефонную трубку.
– Тогда есть встречное предложение, – заметил Турецкий. – Мы сейчас берем горючее, а заправимся у меня дома, к вящему удовольствию брошенной семьи. Как?
– Устоять против разумного предложения выше моих сил. Идем, мы уже никому не нужны сегодня. А тезисы ты мне подскажешь. У тебя, Санек, иногда бывает очень свежая башка. И это – правильно. Но я тебе просто обязан сказать, что вчера ты своим спонтанным поступком в Питере вылил целое ведро елея на мою неверующую душу. А Витька не из тех людей, которые болтают без повода. Он сказал мне, что с удовольствием прописал бы тебя в своей команде. Это приятно, старик! Ба! Да у нас есть еще по граммулечке!… Так давай знаешь за что?
– Знаю, – кивнул Турецкий. – Чтоб перчатка президента не осталась валяться без присмотра. Впрочем, если у тебя есть другое предложение, широкие народные массы готовы его рассмотреть.
– У меня нет другого предложения. Ап! – и едем в семью!
СХОДКА В САНДУНАХ
Поразительная вещь! Когда Юра Смирнов, следователь городской прокуратуры, молодой и симпатичный, как просил Турецкий, прибыл в Дом кино на Васильевской улице, чтобы пообщаться с кинематографическим начальством, о странной смерти Айны Дайкуте там уже знали. Ко всем прочим необходимым качествам Юра, по мнению Пустовойта, был еще и достаточно толковым малым, поэтому и включил его в свою группу. В этой связи подробности происшествия никто, естественно, не мог знать лучше, чем он. Но было любопытно послушать различные интерпретации, поудивляться слухам, подбросить вечно несытым обслуживающим кинодамам одну-другую достоверную детальку, после чего наслаждаться полным доверием и расположением оных. У новичка глаза бы разбежались, но Юра был действительно толковым следователем и умел пользоваться выигрышным положением супервнимательного слушателя.
Поэтому уже через час с небольшим он знал о Дайкуте столько, сколько ему не смогли бы рассказать анкеты и справки самых умелых кадровиков.
Ну, во– первых, это была та еще девочка! Обладая голосом с небольшим, в сущности, диапазоном, она, проучившись у какой-то классной преподавательницы в Риге, из тех еще, чуть ли не с итальянской школой, могла со своими невеликими достоинствами творить поистине чудеса. И творила. Бывали ситуации, когда мужики в буквальном смысле валились к ее ногам.
Кстати, о ногах. Маленькая и, если по правде, не очень красивая, она научилась выглядеть так, что за ее якобы невидной простотой вдруг открывалась та-акая роскошная баба, о которой можно только мечтать. И если она, часто ради шутки, на спор, – как сказала Юре одна ерзающая на стуле черноглазая, цыганистого типа, девица – «ложила» глаз на клиента, тот, можно сказать, больше и не рыпался.
«Клиент» – это кое-что объясняло. Но далеко не все. А словоохотливая «черноглазка», как оказалось, мнившая себя чуть ли не доверенным лицом Айны, а теперь словно получившая наконец возможность и право сказать миру правду, и только правду, живописала похождения прибалтийской Золушки, в одночасье ставшей королевой большого бала.
Как и было естественно, во-первых, она оставалась именно певицей. Актрисой – далеко «во-вторых». Какая она актриса! Экран требует определенной лепки лица, фактуры, выразительности, а тут как-то все плоско и пресновато. Зато эта упрямая и достаточно капризная стервоза, на удивление, умела носить платья, а уж раздеваться!… Тут ей, пожалуй, равных не было. Одна ее старая приятельница, такая актриска из средненьких, из эпизодов, рассказывала, что еще в Риге, в одном ночном баре-казино, она, поругавшись с кем-то из обслуги – то ли с мэтром, то ли с крупье, то ли с самим хозяином, это теперь неважно, – напрочь сорвала всю ночную программу. Она вдруг велела мальчикам играть, вышла в игорный зал и запела, да так, что рулетка подавилась и стихла. А когда она, не прекращая петь, выдала публике настоящий полный стриптиз, все в буквальном смысле ошалели. И затем, глядя в воспаленные глаза мужиков, она заявила, что уходит в другое кафе или клуб, черт ее знает куда, и все толпой повалили за ней. Хозяину оставалось только рвать на себе волосы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68