Тем более что причина двух преступлений, взятых вкупе, могла показаться странной или неосновательной только человеку, далекому от городских проблем, как-то: приватизация, дележ, передел собственности и сфер влияния, получение кредитов и все прочее, связанное с огромными деньгами. Такая вот «экономика», с позволения сказать, и водит рукой убийцы. И нечего здесь особенно мудрить.
В этой связи приезд москвича, которого Маркашин поторопился включить в бригаду в качестве прокурора-криминалиста, крайне не понравился Щербине. Да и само поведение горпрокурора, самолично ринувшегося на вокзал встречать посланца Генеральной прокуратуры, тоже не внушало почтения. Это тем более непонятно, что в городе уже прочно обосновалась целая бригада москвичей, которые все тянут-потянут, а вытянуть не могут. Вот бы и встречали своего. За два года, подумать только, откопали четырех второразрядных чиновников! И это пример массовой коррупции? Ну прямо-таки чудеса, ничего не скажешь…
Поговаривают, правда, что у Маркашина в этом деле имеется какой-то свой интерес и что не шибко довольны прокурором города в столичных верхах. Но это – досужая болтовня. Хотя кто знает, может, именно Турецкого и решили использовать в качестве «неотложки»? Всякое ведомство обязано чтить честь своего мундира. Это – аксиома.
Откровенное неприятие вызвало у следователя и странное желание москвича, делавшего при этом таинственную мину и неизвестные собственные выводы, придать всему связанному с убийством вице-губернатора некое политическое звучание. Но какая тут может быть высокая политика! Деньги – вот и вся политика. Преступность окончательно обнаглела, ведет себя в городе по-хозяйски – вот из какой «политики» следует исходить. А не искать черную кошку…
Но от этих, мягко говоря, удручающих мыслей следователя спасала привычная, впитанная со студенческой скамьи тщательность в работе, тот самый профессионализм, за который Щербину особо ценил нелюбимый им Маркашин. Поэтому, понегодовав про себя по поводу отдельных умозаключений отбывшего из квартиры Новикова московского «важняка», Щербина обратил внимание на то, что дежурная оперативно-следственная бригада работала четко и все материалы: протоколы осмотров и допросов, акты экспертиз – в любом случае лягут к нему на стол, поскольку дела об этих двух убийствах необходимо соединять в одном производстве.
Щербину беспокоило теперь затянувшееся шоковое состояние супруги покойного вице-губернатора. Показалось даже – уж не игра ли тут какая-то? Женщина наверняка что-то знала. Как знал и Новиков, – в этом вопросе Щербина был согласен с Турецким. В прошедшие дни он звонил в больницу четко трижды в день – чтобы не надоедать лечащему персоналу и напоминая о необходимости в случае любых изменений поставить его в известность. Краткие беседы происходили, как правило, с главным врачом либо с дежурным по отделению. А сейчас Щербина почему-то набрал номер дежурной медсестры и поинтересовался состоянием здоровья Вероники Моисеевны. И та, к удивлению следователя, сообщила, что больная уже пришла в себя и еще утром беседовала о чем-то с главврачом. Вот это новость! А ведь дежурный врач утром сообщил, что пока нет никаких изменений!
И Щербина, не теряя время, помчался в больницу.
То, что некая непонятная игра все-таки велась, следователь понял сразу. Врач продолжал настаивать, что Вероника Моисеевна не пришла в себя, и странная уверенность следователя в обратном ему представляется непонятной. Однако Петр Григорьевич, если требовало дело, умел проявить настойчивость. И врач сдался. Тем более что испросить совета у главного он не мог – главврач в клинике в настоящий момент отсутствовал. Прошли в палату. Медсестра поила Веронику соком. Ну вот, а говорили – без сознания!
Женщина действительно чувствовала себя неважно: отечность на лице, бледность, вялые, замедленные движения. Но она могла говорить – и это главное. Для начала она могла ответить хотя бы на самые необходимые следствию вопросы. Врач же, видя, что невольный обман раскрыт, разрешил пятиминутное свидание, но предупредил: желательно поменьше эмоций. Забрав с собой медсестру, он тут же вышел и затворил дверь.
Щербина достал из кейса бланк протокола допроса. В первую очередь его интересовали все обстоятельства, связанные с утром того трагического дня. Кто звонил? Отчего нервничал супруг? Какова причина ссоры супругов, о которой поведал водитель? Щербина, стараясь быть предельно вежливым, даже ласковым с женщиной, неторопливо задавал вопросы, надеясь, что Вероника Моисеевна откликнется хотя бы на один из них. Для начала. Но она отреагировала лишь на один.
– А разве Сережа жив? Это он сказал, что мы с Васей поссорились? А как он сказал?
Щербина почему-то не решился сообщить о смерти Новикова, сказал лишь, что, по его словам, хозяева появились утром, о чем-то горячо споря, и потом в машине угрюмо молчали. Вот из этого и сделаны выводы.
– А почему вы решили, что ваш шофер погиб? – в свою очередь поинтересовался Щербина.
– Я видела, как он упал, вывалился из машины, как потом закричал Вася… а потом ударило меня…
– Вы не ошибаетесь? Именно в этой последовательности? – насторожился следователь.
– Как я могу ошибиться, если видела… вот этими глазами, – она дотронулась ладонью до лица и замерла на миг. А когда следователь забеспокоился – уж не стало ли ей опять плохо, отняла ладонь и добавила, глядя в потолок: – Вася очень сильно кричал… ему было так больно… мне доктор сказал, что он умер… А как же тогда Сережа? Ведь его – первого, я видела…
Щербина помолчал немного, ожидая продолжения, но Вероника будто отключилась. Тогда он спросил, не знает ли она, угрожал ли кто ее мужу? Женщина медленно перевела на него взгляд и снова промолчала. То, что она уже сказала, было чрезвычайно важно, но – увы! – подтверждало правоту москвича, предсказавшего, как возможный, и такой вариант развития событий. Щербина вспомнил, что Турецкий также заметил мимоходом, что был знаком с Вероникой Моисеевной, если она – именно та, о ком идет речь. И потому теперь, посчитав, что дело всегда должно быть немного впереди собственного "я", неожиданно для себя сказал:
– А вы знаете, этим делом очень озабочены в Москве и оттуда даже прибыл представитель Генеральной прокуратуры Турецкий Александр Борисович. Вот какие сферы задело убийство вашего супруга. Он и сообщил, между прочим, что был знаком с вами. Это так?
– Александр Борисович… – ответила женщина без всякого выражения. – Передайте, я прошу его приехать. Извините, я очень устала. В другой раз…
– А когда подъехать к вам Турецкому? – Какое-то острое чувство ревности кольнуло следователя.
– Сегодня, конечно… если может.
– Я передам. Вот я тут составил краткий протокол. Почитайте, пожалуйста, и подпишите.
Но женщина смотрела в другую сторону.
– Я устала. Где подписать?…
– До свидания, – сказал наконец Щербина и вышел за дверь, где его ожидал врач.
– Поговорили? – спросил сухо.
– Да. А вот вечером сюда подъедет старший следователь по особо важным делам при Генеральном прокуроре России, – с непонятным мстительным чувством произнес Щербина. – Мадам его требует, – он церемонно поклонился. – Не смею возражать. Однако чем же вызван ваш легкий обман? – продолжил он, следуя за врачом по коридору.
– Вообще-то это была ее просьба. После известия о смерти мужа. Ни я, ни Иван Иванович, – он имел в виду главного врача, – не возражали и сочли такую просьбу вполне естественной. Вы уж не думайте, что здесь имеет место некий, знаете ли, антигосударственный замысел. А посещение больных у нас прекращается в восемь часов, и никакая там милиция… вы меня понимаете?
– Разумеется. Мы не опоздаем.
Турецкий аж на стуле подпрыгнул, узнав, что Вероника заговорила. Хотел мчаться немедленно, но Щербина запомнил больничный распорядок дня: сейчас обед, потом отдых, затем разные процедуры, а вот незадолго до вечернего обхода можно будет и навестить.
Обычный долг гостеприимства заставил Щербину пригласить москвича отобедать в кафе напротив, куда в это время дня традиционно отправлялась вся прокуратура после того, как приказал долго жить собственный общепит. Невыгодно оказалось кормить народ обедами, вот бутерброды, пиво – это выгодно. Но люди привыкли есть, а не закусывать. Кооперативное кафе отреагировало немедленно: в обеденный час помещение предоставлялось исключительно для обслуживания прокуратуры. Довольны были все: обеды стоили сравнительно недорого, зато и прокурорская «крыша» тоже кое-что значила.
Обедали поначалу молча. Потом Щербина рассказал о реакции Вероники на известие о том, что шофер остался жив. Турецкий, зачерпывая ложкой борщ, рассеянно кивал, чем вызвал даже некоторую обиду Петра Григорьевича. Все-таки новость не из последних. К тому же подтверждала версию москвича. Но слава первопроходца, видимо, не прельщала Александра Борисовича. Глядя на стол, он продолжал думать о чем-то своем и, только покончив с вполне пристойными «домашними» котлетами, сказал:
– Допрашивая Новикова, вы, Петр Григорьевич, несколько раз, я заметил, возвращали его к событиям девяносто третьего года, когда он, по его словам, вернулся домой. Не помните, чем в ту минуту был вызван ваш интерес к этой теме и дате соответственно?
– Да ведь как теперь сказать?… – словно смутился Щербина. – Я вот сейчас скажу, а вы ответите, что, мол, задним умом все у нас сильны…
– Чудак-человек, – засмеялся Турецкий, – это ж уже зафиксировано! Поэтому нечего стесняться. Читая протокол в первый раз, я просто отметил этот факт для себя. А сейчас вижу, о чем вы подумали. Просто молодец! Не сочтите за комплимент, говорю как коллега. Жаль, что не удалось его тогда размотать на всю катушку. Но ничего, хвостик есть, потянем, как говорится… Значит, Вероника была уверена в его смерти? Очень любопытный поворот темы. Как вам показалось?
– Это, кстати, единственный вопрос, на который она ответила.
– Считаете, чего-нибудь боится?
– Иначе зачем просила врачей продолжать говорить, что она в шоке? А вы, Александр Борисович, видите иную причину?
– Давайте не будем гадать. Ведь ждать осталось недолго.
– Думаете, заговорит?
– Хотелось бы надеяться, – вздохнул Турецкий. – Не обидитесь, если я попрошу вас об одном одолжении?
– В каком смысле? – поднял брови Щербина.
– Она, вы говорите, не встает? Так вот, нам понадобится небольшой диктофон. Если у вас нет, попросите у соседей, как мы их в Москве называем. У вас же работает в бригаде товарищ оттуда? И еще. Руководителем оперативно-следственной бригады были и остаетесь вы. И протокол допроса с одновременной записью на магнитофон ведете также вы. А я буду, с вашего разрешения, вмешиваться, задавать вопросы как бы по старому знакомству. Не возражаете?
Щербина помолчал, упрямо набычившись, и утвердительно кивнул.
Турецкий едва заметно улыбнулся. «Ну все, – сказал себе ребе, – Ривочку мы, кажется, уговорили выйти замуж за князя Гагарина, теперь пойдем с той же просьбой к самому князю… Господи, как они все лелеют свои изумительные амбиции! А что поделаешь, надо считаться…»
…Вероника ждала их. Точнее, Александра Борисовича, ему она даже попробовала призывно улыбнуться, но вышла кривая гримаса. При виде же Щербины словно легкая тень скользнула по ее лицу. Турецкий в свою очередь наклонился к ее руке и тронул губами пухлые пальцы, унизанные крупными перстнями, – женщина остается верной себе и на смертном одре. Хотя следовало отметить: до последнего ей было еще ой как далеко. Вид портила, конечно, нелепая повязка, стянувшая затылок. А так – дама хоть куда! Именно это чувство и было написано на лице Турецкого, когда он обозревал несчастную кариатиду, распластанную на больничной койке, явно тесноватой для нее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68