— Ах, вам это не нравится? — говорили они. — Хорошо! Разрывайте контракт, платите неустойку, а мы уезжаем! Все сразу. И ваша экономика рухнет без специалистов, в вашей стране начнется хаос…
Наемники в ВВС Гвиании — это было их рук дело. Петр поднял глаза к ночному небу. Там слышался гул далекого самолета. Там шла своя игра. Он обернулся к Жаку:
— И ты точно знаешь, что по воздушному мосту сюда идет оружие?
Жак снисходительно улыбнулся:
— На каждом втором самолете — знаки Красного Креста. Те, кто отправляет их сюда, знают свое дело.
— Англичане?
Жак несколько секунд молчал, словно не решаясь выдать какой-то секрет. Потом решился:
— Люди Фоккара…
— Но…
— Ты же сам рассказал мне о трюке, который мой Дювалье проделал с фотографиями. Вся Англия продолжает гудеть и требовать расследования. «Шелл» вынуждена пока попритихнуть. Ведь, если в Англии узнают всю подноготную о ее здешних операциях… и о вербовке ею наемников для Эбахона…
— А разве раньше об этом никому не было известно?
— Было. Но дело обходилось без скандала, и все закрывали глаза на то, что происходит. А когда начался скандал, когда на свет появилось грязное белье… англичане считают это дурным тоном… — Жак покачал головой, — а… люди Фоккара используют момент и заполняют временный вакуум. Сколько бы шансов ни оставалось у Эбахона, СЕДЕСЕ хочет использовать их все до одного. Тайно, конечно. Нефть Поречья слишком большая ставка сегодня.
— Грузите раненых! — крикнул из темноты Пауэл.
— Скорее, скорее, черномазые дьяволы! — орал южноафриканский летчик на командосов, вытаскивающих из машин носилки с ранеными наемниками, и тут же, обращаясь к раненым, менял тон: — Потерпите, ребята, потерпите! Через пару часиков вы будете в роскошном госпитале с белыми сиделками. Они любят романтику и героев. А потом вы будете торговать рассказами о своих приключениях среди дикарей. Это тоже ходовой товар среди тех, кто всю жизнь проводит в конторе и живет на одну лишь зарплату! Держитесь, мои герои!
— Заткнись! — крикнул со злостью кто-то из раненых и застонал.
Но южноафриканца это не смутило.
— Подлечитесь, отдохнете, и я найду вам неплохую работенку.
— Он хочет на нас еще и заработать, — пробормотал наемник с перебинтованными ногами, сидящий на носилках. Южноафриканец расслышал его.
— Конечно, я тоже делаю бизнес. Но решай, парень: тебя ожидает полиция в каждом европейском аэропорту — задать кое-какие вопросы.. А в Претории ты будешь почетным гостем! Подумай, парень.
Пауэл появился, когда на борт были подняты последние носилки.
— Все? — закричал он. — Тогда закрывай дверь и выметайся. На подходе еще две машины. — Он подошел к «джипу» Жака и козырнул: — Все в порядке, полковник. Можете возвращаться на фронт. Или подождете рассвета? Конечно, у нас тут иногда грохочет, но езда ночью по размытым дорогам куда опасней! А у нас всегда большой выбор выпивки. Как и все снабженцы, мы живем богато! Решайте же. А ваш друг журналист, если захочет, послушает, как мы беседуем с Желтым Медведем. Остаетесь? О'кэй!
ГЛАВА 4
Конечно же, Жак принял приглашение Пауэла из-за Петра. И вообще Петр заметил, что «полковник Френчи» в последнее время старается сделать все, чтобы он, Петр, повидал как можно больше на том небольшом клочке земли, который еще оставался под флагом Республики Поречье.
Сам Жак изменился так, что Петру порой не верилось, что когда-то он познакомился с молодым, энергичным и веселым парнем, не боявшимся ни черта, ни бога, авантюристом, готовым одинаково и на добро и на зло. Теперь Петру частенько доводилось видеть Жака сидящим с устало опущенной головой.
После поездки Петра в Ули Жак долго и дотошно расспрашивал его об увиденном, по нескольку раз задавал одни и те же вопросы, словно стараясь убедиться, не упустил ли Петр в своем рассказе каких-нибудь деталей. И Петр вновь и вновь рассказывал ему о разбитном парне с бегающими глазами — единственном свидетеле того, что произошло в Ули. Сам этот парень жил в Обоко — работал клерком в муниципалитете. Накануне прорыва федералов он приехал навестить родителей и уговорить их переехать в Обоко, подальше от фронта.
Добирался он на попутных военных грузовиках, но последние десять миль ему пришлось идти пешком ночью. Уже рассветало, когда он вдруг услышал пальбу впереди, в родной деревне, до которой оставалось не больше мили. Подойдя еще ближе, он увидел клубы дыма, поднимающиеся из-за леса, там, где была Ули, и стал пробираться туда, прячась в зарослях.
— Да, это были федералы, сэр! — убежденно говорил он, стоя в кругу приехавших из Обоко важных господ, но обращаясь только к Эбахону. — Я спрятался недалеко и хорошо видел их форму. Они окружили деревню и никого из нее не выпускали. А белые шли от хижины к хижине, бросали в них гранаты и стреляли по тем, кто хотел бежать… Потом они поджигали тростник на крышах и опять стреляли, стреляли, стреляли… Так продолжалось, наверное, с час. И вдруг я услышал, что по дороге из Обоко идут машины. Много машин. Я понял, что сейчас будет бой, и побежал в буш, подальше от деревни. Эбахон, мрачно кивавший в такт словам свидетеля, обернулся к Мартину Френдли:
— Это был резервный отряд командующего Штангера. Был бой, федералы бежали, унося раненых и бросив своих убитых. Вы их видели…
— Да, сэр, — твердо ответил Френдли. — Мы их видели…
Он не кривил душой. От братской могилы, в которую солдаты уже стали бесцеремонно сбрасывать тела жителей Ули, приехавших повели на другой край деревни. Там тоже была братская могила, и в ней уже лежали трупы в форме федеральных войск — ее журналисты хорошо знали. Похоронная команда ждала только сигнала, чтобы начать сбрасывать на убитых липкую красную землю.
— Надо бы посмотреть племенные насечки на щеках, — негромко, ни к кому не обращаясь, сказал дотошный Шварц, стоявший над могилой рядом с Петром. — Что-то мне кажется…
Он не договорил, он, человек, исколесивший всю Африку и хорошо знающий нравы и обычаи многих ее племен и народов.
Но солдаты по знаку Эбахона уже начали поспешно зарывать могилу. И тогда Эбахон предложил познакомиться с показаниями свидетеля.
Жак заставил Петра несколько раз повторить гладкий, без единой запинки рассказ этого парня и задумался.
— А что… мисс Карлисл? — вдруг спросил он.
— Элинор?
…Всю дорогу, от выезда из Обоко, где Дэнни и Манди были вынуждены с сожалением пересадить Петра в президентский «джип», а сами пристроиться в хвост колонны, Петр пытался понять настроение Элинор. Они сидели на заднем сиденье втроем, с ними был исключительно любезный, верх джентльменства, мистер Блейк. Эбахон сидел впереди, рядом с шофером, и все время оглядывался на Элинор, бросая на нее взгляды, то беспокойные, то задумчивые.
И хотя Петр всей душой чувствовал, что Элинор хочет поговорить с ним, разговора не получилось, Блейк нес какую-то светскую чушь, а Эбахон вздыхал.
Лишь раз у Элинор вырвалось было:
— А помните, как Боб…
Но она сейчас же оборвала фразу и отвернулась, а Петр понял лишь одно: она все время думала о смерти Боба…
То, что произошло в Ули, потрясло ее, да и кого бы не потрясло? Петр видел, что даже его коллеги, немало понасмотревшиеся за свою бурную жизнь, неловкими фразами пытаются продемонстрировать свое показное хладнокровие.
…Рассказ о трагедии Ули потряс весь мир. Федеральное правительство немедленно опровергло утверждение, что жителей деревни вырезали его солдаты. Но западные газеты уже опубликовали страстное, полное боли письмо Элинор, призывающее спасти от геноцида народ идонго. Она умоляла женщин всего мира, Красный Крест, церковные организации, всех людей доброй воли оказать помощь жителям Поречья.
Она сама встречала первый самолет, прибывший на аэродром «Зет» среди бела дня с грузом подаренной одной из африканских стран сушеной рыбы и одеялами от комиссии ООН по беженцам. А потом вперемешку с продовольствием и медикаментами пошли оружие и боеприпасы. Они позволили Штангеру сорвать несколько попыток федералов прорваться в Обоко.
Сначала федералы не препятствовали полетам «гуманистов», как именовала западная пресса пилотов, поддерживающих воздушный мост. Затем они представили доказательства, полученные разведкой (это сделать было совсем нетрудно, особенно в Европе), о поставках оружия мятежникам и потребовали, чтобы самолеты с красными крестами совершали посадку в Луисе для предварительной инспекции с участием представителей ООН. Но Эбахон и Фонд помощи Поречью с возмущением отвергли это требование. Они не желали иметь дело с убийцами несчастных жителей Ули.
Федералы в ответ объявили о блокаде аэродрома «Зет», а их противники — о начале ночных полетов. И воздушный мост продолжал действовать.
Вот и сейчас Петр сидел перед пультом диспетчерского пункта в наушниках рядом с майором Купером, чье волевое лицо было сожжено дочерна годами, проведенными в тропиках. Сегодня было дежурство этого бывшего рядового шотландских стрелков, начинавшего свою карьеру проводником в Северной Африке еще во время второй мировой войны.
Все это о майоре Купере Петр узнал от Жака, бывшего частым гостем в наспех сколоченном в буше бараке, одна комната которого была оборудована под диспетчерскую, а в трех других жили наемники, обслуживающие аэродром.
Майор (он стал майором только в Поречье) был заядлый радиолюбитель и в свободное от дежурства время часами шарил в эфире.
Кроме Пауэла и Купера, в бараке жили австралиец Дэв Бейли, англичанин Ричард Джон и американец Хью Аффлик-Грейвс. И о них Жак рассказывал Петру немало занятного.
Так худощавого, совершенно штатского на вид, с невыразительным лицом австралийца звали еще Чертовское Везенье. Ему было к пятидесяти, и он в действительности был когда-то офицером — капитаном австралийских ВВС. В Конго командовал батальоном у Чомбе.
Однажды его «лендровер» наскочил на мину на пустынной дороге в буше. Его выбросило из машины, поломало три ребра, в правое бедро угодило девять осколков. Через два месяца он нарвался на мину опять, точно на том же самом месте, но она… не взорвалась. Вот тогда-то и прилипла сказанная им в сердцах фраза:
— Чертовское везенье, ребята!
У Чертовского Везенья тоже было свое хобби. Все свободное время он мастерил самодельные мины: в дело шла жестяная банка из-под пива или кока-колы, взрывчатка, примитивный взрыватель, батарейка от фонаря… И когда Бейли узнавал, что на его самоделке кто-нибудь подорвался, он ликовал.
Ричард Джон, тоже бывший офицер, отставной кавалерийский майор, слыл коллекционером. До Поречья он служил в войсках султана Омана, а теперь пополнял африканскими экспонатами свою похожую на музей квартиру в Сассексе. Здесь, в буше, он частенько и с удовольствием вспоминал о своих коллекциях серебра, оружия и ковров балучи, вывезенных из Аравии.
Самый молодой, розовощекий, упитанный блондин Хью Аффлик-Грейвс, глуповатый чревоугодник, всем своим видом доказывал правдивость сведений о том, что его набожная матушка владеет где-то в Калифорнии диетическим магазином «Здоровая пища». Сюда он завербовался, чтобы заработать на расширение дела. С прилетавшими летчиками он быстро нашел общий язык и теперь снабжал наемников самым паршивым и самым дешевым виски, которое только есть на свете. Разумеется, по ценам военного времени и только за доллары, фунты или франки.
— Слушай, сейчас начнется!
Купер подкрутил рукоятку настройки, и вдруг в уши Петра ворвался голос, громкий, будто его владелец был рядом:
— Хэлло, «Зет!» Хэлло, «Зет»! Это я, «Интрудер».
— Хэлло, Джерри! — заговорил Купер. — Это я, Купер.
— Хэлло, майор! Как там у вас погодка?
— Сыро, холодно и мерзко, как осенью в Лондоне.
— Ну вот, а мы хотели погреться. А где Желтый Медведь?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45