Вот это действительно бред — американец делает себе харакири!
— Я думал, ты меня считаешь самураем.
— Считаю.
— Тогда это не бред.
Глаза Йоси потеплели.
— Может, и не бред, Брент-сан.
— Ты хочешь умереть там? — Брент потыкал пальцем в потолок.
— Разве есть лучшее место?
— Розенкранц и Ватц будут рады тебе услужить.
— Еще чего! Я первый их убью и только потом отправлюсь к предкам.
— Я бы тоже хотел удостоиться такой чести. — Бренту вдруг вспомнились слова Дэйл. — Мы живем в безумном мире, Йоси-сан.
— А мы и есть безумцы.
— Почему? Из-за того, что самураи?
— Не только. Просто наш образ жизни несовместим с «тачками», магнитофонами, кино… Адмирал даже телевизоры запретил.
— И это, по-твоему, безумие?
— Конечно. Мы не станем нормальными, пока не будем давиться за машинами, тостерами, видео, пока не задурим себе мозги наркотиками.
— Философия Камю.
— И Кафки.
Брент увидел, как загорелись его глаза. Вот и Фудзита после выхода из ледового плена набросился на книги и очень любит делиться с Брентом мыслями о прочитанном.
— Они знали, что пишут, — продолжал Мацухара. — Оба восставали против абсурдного существования, социальной несправедливости, невозможности самореализации. В особенности Кафка смотрел на мир как на враждебное, неуправляемое чудовище. — Он взял со стола маленький томик и любовно погладил его. В каюте Мацухары тоже все полки ломятся от книг.
— Кафка прежде всего бунтовал против тирана отца. Но в целом ты прав. Он чувствовал, что простой человек беспомощен перед властью имущих, которые взирают на всех свысока, словно с далекой галактики, и никогда не задумываются о судьбе других людей. Но это опять-таки было связано с отцом.
— В той или иной степени все мы бунтуем против отцов. И все-таки мне ясно одно: отец там или не отец, но Кафка открыл универсальную истину. Есть люди, от которых зависит вся наша жизнь. Миллионы лет они использовали нас, причисляя к самой древней профессии. Кафка очень точно описал наш мир, особенно в «Процессе», где он приходит к выводу, что самоубийство — единственно угодный Богу способ окончить жизнь.
— Еврейский самурай! — ухмыльнулся Брент.
— А что ты думаешь? Он вправду похож на нас.
— Значит, мы и есть нормальные люди.
— Стало быть, так, Брент-сан.
— Джозеф Хеллер поспорил бы с тобой.
— Автор «Поправки-22»?
— Да. По его мнению, вояки самый безумный народ.
— Но мы-то с тобой знаем, что он не прав.
— Еще бы! Ведь он не был знаком с Кафкой.
— Или с Каддафи, — добавил летчик.
Оба рассмеялись, чокнулись и выпили.
Йоси начал стучать ногтем по своему пустому стакану; тот зазвенел, как колокол.
— Слушай, Брент-сан, твой командир, Реджинальд Уильямс… между вами вроде кошка пробежала. Ты его недолюбливаешь?
И вновь Брента поразила его проницательность. Ведь в присутствии Мацухары они с Уильямсом едва словом перебросились. Брент почесал в затылке и сказал:
— Я его уважаю.
— Ты не ответил. Это не из-за цвета кожи?
— Ну что ты, Йоси-сан! Ты слишком хорошо меня знаешь, чтоб высказывать подобные предположения.
Брент поведал ему о своих отношениях с Уильямсом, о стычках из-за футбола, потом заговорил о застарелых комплексах негра, о юности, проведенной в Лос-Анджелесе, о смерти одного брата и тюремном заключении другого из-за наркотиков, о том, как Реджинальд потерял мать — единственного родного человека, — как учился в Университете Южной Калифорнии и стал полузащитником национальной сборной.
Йоси слушал и кивал.
— Помнишь, я ведь тоже из Лос-Анджелеса, только из западной части, где все расы перемешались. Я не чувствовал ненависти ни от черных, ни от белых, хотя мой отец и был дохо, японским иммигрантом, а дети дохо подвергались дискриминации. Он испытал на своей шкуре закон о запрещении въезда двадцать четвертого года, когда остальная его семья не смогла эмигрировать в Штаты. Оттого и отправил меня назад в Японию… Так вот, об Уильямсе… Мне кажется, он доволен своим старшим помощником, а еще больше — командиром ударной группы. И все же что-то в его глазах…
— Неуловимое, да?
— Когда я кружил над вами, он хотел меня подбить.
— Откуда ты знаешь?
— Каждый летчик знает, что нельзя кружить над боевым судном. — Он еще подлил в стаканы. — Но с другой стороны, как-то странно, чтобы на тебя направляли зенитки, когда видят твои опознавательные знаки. Ты из-за этого с ним повздорил?
— Чуть не убил!
Йоси засмеялся, поняв, что друг говорит правду.
— То-то был бы подвиг. Ведь он такой здоровый.
— Видимость была хорошая, я сразу тебя узнал. А он уперся рогом: огонь да огонь!
— И все же между вами нет настоящей вражды. Есть барьер, но и только.
Брент рассказал Йоси, в какой ужас пришел Уильямс, когда увидел, как они с Файтом расстреливают в воде уцелевших арабов.
— Но в Токийском заливе он совершил поворот на сто восемьдесят градусов, — добавил он.
— Когда застрелил того террориста?
— В тот момент он понял, что ничем не лучше нас, что способен на такую же «дикость», в которой обвинял меня и Файта.
— Такая «дикость» заложена в душе каждого мужчины. Урокам войны нет счета, что волоскам на ноге трехгодовалого теленка.
— «Хага-куре»! — догадался Брент.
— Так точно, мой юный друг. И в той же главе нас учат: «Самурай, забывающий про свой меч, да будет покинут богами и Буддой».
— Ну вот, теперь лейтенант Реджинальд Уильямс обнажил свой меч и уже не будет покинут ни богами, ни Буддой, ни террористами.
Йоси поднял стакан.
— Давай выпьем за странного человека, который, сам того не ведая, стал самураем. Уильямс умен и много знает.
Брент кивком подтвердил.
— Однако «человек, обладающий знаниями, но не достигший истинной мудрости, подобен слепцу с фонарем в руках».
Афоризм опять показался Бренту знакомым; он порылся в памяти и припомнил, откуда он.
— Почитываешь Бодхидхарму?
— Неужто и ты знаком с отцом дзэн?
— Я служу на «Йонаге» почти шесть лет. Достаточно, чтоб изучить доктрины синтоизма, буддизма, даже ислама. — Он отхлебнул из стакана и заговорил тоном университетского профессора: — Бодхидхарма был индийским проповедником, который принес дзэн в Китай в шестом веке. Дзэн означает «самопогружение». А созерцание вкупе с интуицией ведут к озарению.
— Молодец, Брент-сан. Ты времени даром не терял.
Брента удивило то, что у друга вновь проснулся интерес к религии. После гибели Кимио Мацухара забросил все догматы веры, заявив: «Там, в парке, боги покинули нас. Остались только демоны». И вдруг это внезапное увлечение дзэн. Хотя Брент считал буддизм атеистическим мировоззрением.
— Я рад, Йоси-сан, что ты вернулся к буддизму.
— Он мне подходит своей строгостью. Бодхидхарма был пурист, отвергал всяческие церемонии, письмена и прочие ловушки других сект. Так что я теперь поклоняюсь Бодхидхарме. Как адмирал Фудзита.
— Про Фудзиту я знаю, — улыбнулся Брент. — Он часами читал мне лекции. Говорил, что дзэн вполне вписывается в кодекс бусидо.
— Верно, Брент-сан. И не отнимает много времени.
Настала очередь Брента провозгласить тост:
— За Бодхидхарму!
Друзья опять чокнулись и выпили.
8
На утренний сбор штаба Фудзита приказал доставить двоих пленных, захваченных командой подводной лодки. Кроме японцев, на допросе присутствовали Брент Росс и полковник Бернштейн. С некоторым запозданием прибыли также Реджинальд Уильямс и Тяжеловес Файт. Они чуть не подрались с главным корабельным санитаром Эйити Хорикоси, и тот выпустил их из лазарета под страшную клятву вернуться сразу же после совещания. Оба очень обрадовались, узнав, что их суда уже в сухом доке, а команды в «зоне отдыха» — большом, напоминающем отель здании внутри докового ограждения, где развлечений хоть отбавляй: бассейн, бейсбольное поле, кегельбан, теннисный корт, бары и женщины.
Желающих увольняли в город, но только под охраной, группами по четыре человека. Появляться в районе Гинзы, где в прошлом году в «доме свиданий» убили двоих из команды «Йонаги», было строжайше запрещено. Впрочем, гостиничный комплекс в Йокосуке, судя по всему, стал хорошим заменителем. Брент слышал, как один старшина втолковывал рядовым: «Кому оно надо шкурой рисковать, когда тут есть все, что душе угодно: и карты, и сакэ, и бабы!»
Фудзита закрывал глаза на присутствие «легкомысленных женщин» (он настаивал на употреблении устаревшего термина), равно как и на телевизор, загадочным образом появившийся в маленьком карточном салоне, рядом с офицерской кают-компанией. Адмирал не раз говорил Бренту, что не учитывать «низменные запросы» людей, значит, оказывать пагубное воздействие на их боевой дух. Этот урок его заставили извлечь массовые самоубийства в бухте Сано.
Брент удивился, застав в командном пункте и командиров летных эскадрилий. Оказалось, Фудзита распорядился, чтобы Йоси Мацухара, Такуя Ивата и Йодзи Каи отложили отъезд в Токийский аэропорт до конца совещания. Туда были посланы заместители, но трое летчиков выказывали явное нетерпение. Однако Фудзита, от чьих глаз ничто не могло укрыться, не торопился открыть заседание. Он долго шептался о чем-то со своим секретарем Хакусеки Кацубе и старшим помощником Митаке Араи и в конце концов постучал пальцами по столу. Ропот сразу оборвался.
— Несколько деловых вопросов, прежде чем приступим к допросу пленных. — Адмирал нацепил очки, став похожим на филина, уткнулся в лежащую перед ним бумагу, затем перевел взгляд на Уильямса. — Лейтенант, начальник дока уведомляет меня о том, что «Блэкфин» будет готов к выходу в море меньше чем через три недели.
— Меньше чем через три недели? — повторил Уильямс, не веря своим ушам. — Да не может быть!
Старик усмехнулся.
— Японцы привыкли к неожиданностям и, если надо, творят чудеса.
Негромкие смешки. Старые японцы переглядывались и одобрительно кивали в ответ на остроумие командира.
— А команда, сэр? — спросил Уильямс.
— Мы пополнили список вашего личного состава квалифицированными кадрами.
Негр покосился на сидящего рядом Брента.
— А мой старпом… мистер Росс?.. Я бы хотел, чтоб он остался со мной.
Ответ последовал незамедлительно:
— Мне очень жаль, лейтенант. Он получит новый приказ.
— Я не подпишу. Такой приказ должен пройти через мои руки. Чьей властью…
— Моей властью, мистер Уильямс. Я лично отдаю ему приказы.
Уильямс привстал со стула, прежде чем Брент, протянув руку, успел его остановить.
— Я протестую, сэр! Лейтенант Росс мне нужен. Он мой старпом и командир боевой группы. Ваш приказ — это произвол и…
— Все приказы — произвол, лейтенант, — снова перебил Фудзита. — Пора бы вам это усвоить.
— Вы… Сэр, вы снижаете боеспособность моей подводной лодки.
Фудзита вдруг сменил тон на примирительный:
— Я вас вполне понимаю. «Блэкфин» отлично себя зарекомендовал. Однако мне приходится думать о боеспособности всего оперативного соединения или, как говорят у вас в Америке, «линейных сил». Официально лейтенант Брент Росс откомандирован на «Йонагу» в качестве связного ВМР, и он вернется к выполнению своих обязанностей. Мы лишились адмирала Аллена и коммандера Каррино. А у вас хороший подбор младших офицеров. Вы обязаны найти лейтенанту Россу замену среди своих людей. За время похода все они стали опытными подводниками, иначе вы были бы уже в лоне предков. А с обязанностями командира группы, думаю, все равно лучше вас никто не справится.
— Это верно, адмирал, — подтвердил Брент.
Уильямс рухнул на стул и стал теребить повязку на голове. Потом посмотрел на Брента, и лейтенант впервые увидел в его глазах не просто уважение, а дружескую теплоту.
— Извините, — пробормотал он. — Я все понимаю, адмирал. Конечно, мы справимся.
— Вот речь настоящего самурая.
Старый секретарь Кацубе, видимо, принял слова как руководство к действию и заголосил «банзай», разбрызгивая потоки слюны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Я думал, ты меня считаешь самураем.
— Считаю.
— Тогда это не бред.
Глаза Йоси потеплели.
— Может, и не бред, Брент-сан.
— Ты хочешь умереть там? — Брент потыкал пальцем в потолок.
— Разве есть лучшее место?
— Розенкранц и Ватц будут рады тебе услужить.
— Еще чего! Я первый их убью и только потом отправлюсь к предкам.
— Я бы тоже хотел удостоиться такой чести. — Бренту вдруг вспомнились слова Дэйл. — Мы живем в безумном мире, Йоси-сан.
— А мы и есть безумцы.
— Почему? Из-за того, что самураи?
— Не только. Просто наш образ жизни несовместим с «тачками», магнитофонами, кино… Адмирал даже телевизоры запретил.
— И это, по-твоему, безумие?
— Конечно. Мы не станем нормальными, пока не будем давиться за машинами, тостерами, видео, пока не задурим себе мозги наркотиками.
— Философия Камю.
— И Кафки.
Брент увидел, как загорелись его глаза. Вот и Фудзита после выхода из ледового плена набросился на книги и очень любит делиться с Брентом мыслями о прочитанном.
— Они знали, что пишут, — продолжал Мацухара. — Оба восставали против абсурдного существования, социальной несправедливости, невозможности самореализации. В особенности Кафка смотрел на мир как на враждебное, неуправляемое чудовище. — Он взял со стола маленький томик и любовно погладил его. В каюте Мацухары тоже все полки ломятся от книг.
— Кафка прежде всего бунтовал против тирана отца. Но в целом ты прав. Он чувствовал, что простой человек беспомощен перед властью имущих, которые взирают на всех свысока, словно с далекой галактики, и никогда не задумываются о судьбе других людей. Но это опять-таки было связано с отцом.
— В той или иной степени все мы бунтуем против отцов. И все-таки мне ясно одно: отец там или не отец, но Кафка открыл универсальную истину. Есть люди, от которых зависит вся наша жизнь. Миллионы лет они использовали нас, причисляя к самой древней профессии. Кафка очень точно описал наш мир, особенно в «Процессе», где он приходит к выводу, что самоубийство — единственно угодный Богу способ окончить жизнь.
— Еврейский самурай! — ухмыльнулся Брент.
— А что ты думаешь? Он вправду похож на нас.
— Значит, мы и есть нормальные люди.
— Стало быть, так, Брент-сан.
— Джозеф Хеллер поспорил бы с тобой.
— Автор «Поправки-22»?
— Да. По его мнению, вояки самый безумный народ.
— Но мы-то с тобой знаем, что он не прав.
— Еще бы! Ведь он не был знаком с Кафкой.
— Или с Каддафи, — добавил летчик.
Оба рассмеялись, чокнулись и выпили.
Йоси начал стучать ногтем по своему пустому стакану; тот зазвенел, как колокол.
— Слушай, Брент-сан, твой командир, Реджинальд Уильямс… между вами вроде кошка пробежала. Ты его недолюбливаешь?
И вновь Брента поразила его проницательность. Ведь в присутствии Мацухары они с Уильямсом едва словом перебросились. Брент почесал в затылке и сказал:
— Я его уважаю.
— Ты не ответил. Это не из-за цвета кожи?
— Ну что ты, Йоси-сан! Ты слишком хорошо меня знаешь, чтоб высказывать подобные предположения.
Брент поведал ему о своих отношениях с Уильямсом, о стычках из-за футбола, потом заговорил о застарелых комплексах негра, о юности, проведенной в Лос-Анджелесе, о смерти одного брата и тюремном заключении другого из-за наркотиков, о том, как Реджинальд потерял мать — единственного родного человека, — как учился в Университете Южной Калифорнии и стал полузащитником национальной сборной.
Йоси слушал и кивал.
— Помнишь, я ведь тоже из Лос-Анджелеса, только из западной части, где все расы перемешались. Я не чувствовал ненависти ни от черных, ни от белых, хотя мой отец и был дохо, японским иммигрантом, а дети дохо подвергались дискриминации. Он испытал на своей шкуре закон о запрещении въезда двадцать четвертого года, когда остальная его семья не смогла эмигрировать в Штаты. Оттого и отправил меня назад в Японию… Так вот, об Уильямсе… Мне кажется, он доволен своим старшим помощником, а еще больше — командиром ударной группы. И все же что-то в его глазах…
— Неуловимое, да?
— Когда я кружил над вами, он хотел меня подбить.
— Откуда ты знаешь?
— Каждый летчик знает, что нельзя кружить над боевым судном. — Он еще подлил в стаканы. — Но с другой стороны, как-то странно, чтобы на тебя направляли зенитки, когда видят твои опознавательные знаки. Ты из-за этого с ним повздорил?
— Чуть не убил!
Йоси засмеялся, поняв, что друг говорит правду.
— То-то был бы подвиг. Ведь он такой здоровый.
— Видимость была хорошая, я сразу тебя узнал. А он уперся рогом: огонь да огонь!
— И все же между вами нет настоящей вражды. Есть барьер, но и только.
Брент рассказал Йоси, в какой ужас пришел Уильямс, когда увидел, как они с Файтом расстреливают в воде уцелевших арабов.
— Но в Токийском заливе он совершил поворот на сто восемьдесят градусов, — добавил он.
— Когда застрелил того террориста?
— В тот момент он понял, что ничем не лучше нас, что способен на такую же «дикость», в которой обвинял меня и Файта.
— Такая «дикость» заложена в душе каждого мужчины. Урокам войны нет счета, что волоскам на ноге трехгодовалого теленка.
— «Хага-куре»! — догадался Брент.
— Так точно, мой юный друг. И в той же главе нас учат: «Самурай, забывающий про свой меч, да будет покинут богами и Буддой».
— Ну вот, теперь лейтенант Реджинальд Уильямс обнажил свой меч и уже не будет покинут ни богами, ни Буддой, ни террористами.
Йоси поднял стакан.
— Давай выпьем за странного человека, который, сам того не ведая, стал самураем. Уильямс умен и много знает.
Брент кивком подтвердил.
— Однако «человек, обладающий знаниями, но не достигший истинной мудрости, подобен слепцу с фонарем в руках».
Афоризм опять показался Бренту знакомым; он порылся в памяти и припомнил, откуда он.
— Почитываешь Бодхидхарму?
— Неужто и ты знаком с отцом дзэн?
— Я служу на «Йонаге» почти шесть лет. Достаточно, чтоб изучить доктрины синтоизма, буддизма, даже ислама. — Он отхлебнул из стакана и заговорил тоном университетского профессора: — Бодхидхарма был индийским проповедником, который принес дзэн в Китай в шестом веке. Дзэн означает «самопогружение». А созерцание вкупе с интуицией ведут к озарению.
— Молодец, Брент-сан. Ты времени даром не терял.
Брента удивило то, что у друга вновь проснулся интерес к религии. После гибели Кимио Мацухара забросил все догматы веры, заявив: «Там, в парке, боги покинули нас. Остались только демоны». И вдруг это внезапное увлечение дзэн. Хотя Брент считал буддизм атеистическим мировоззрением.
— Я рад, Йоси-сан, что ты вернулся к буддизму.
— Он мне подходит своей строгостью. Бодхидхарма был пурист, отвергал всяческие церемонии, письмена и прочие ловушки других сект. Так что я теперь поклоняюсь Бодхидхарме. Как адмирал Фудзита.
— Про Фудзиту я знаю, — улыбнулся Брент. — Он часами читал мне лекции. Говорил, что дзэн вполне вписывается в кодекс бусидо.
— Верно, Брент-сан. И не отнимает много времени.
Настала очередь Брента провозгласить тост:
— За Бодхидхарму!
Друзья опять чокнулись и выпили.
8
На утренний сбор штаба Фудзита приказал доставить двоих пленных, захваченных командой подводной лодки. Кроме японцев, на допросе присутствовали Брент Росс и полковник Бернштейн. С некоторым запозданием прибыли также Реджинальд Уильямс и Тяжеловес Файт. Они чуть не подрались с главным корабельным санитаром Эйити Хорикоси, и тот выпустил их из лазарета под страшную клятву вернуться сразу же после совещания. Оба очень обрадовались, узнав, что их суда уже в сухом доке, а команды в «зоне отдыха» — большом, напоминающем отель здании внутри докового ограждения, где развлечений хоть отбавляй: бассейн, бейсбольное поле, кегельбан, теннисный корт, бары и женщины.
Желающих увольняли в город, но только под охраной, группами по четыре человека. Появляться в районе Гинзы, где в прошлом году в «доме свиданий» убили двоих из команды «Йонаги», было строжайше запрещено. Впрочем, гостиничный комплекс в Йокосуке, судя по всему, стал хорошим заменителем. Брент слышал, как один старшина втолковывал рядовым: «Кому оно надо шкурой рисковать, когда тут есть все, что душе угодно: и карты, и сакэ, и бабы!»
Фудзита закрывал глаза на присутствие «легкомысленных женщин» (он настаивал на употреблении устаревшего термина), равно как и на телевизор, загадочным образом появившийся в маленьком карточном салоне, рядом с офицерской кают-компанией. Адмирал не раз говорил Бренту, что не учитывать «низменные запросы» людей, значит, оказывать пагубное воздействие на их боевой дух. Этот урок его заставили извлечь массовые самоубийства в бухте Сано.
Брент удивился, застав в командном пункте и командиров летных эскадрилий. Оказалось, Фудзита распорядился, чтобы Йоси Мацухара, Такуя Ивата и Йодзи Каи отложили отъезд в Токийский аэропорт до конца совещания. Туда были посланы заместители, но трое летчиков выказывали явное нетерпение. Однако Фудзита, от чьих глаз ничто не могло укрыться, не торопился открыть заседание. Он долго шептался о чем-то со своим секретарем Хакусеки Кацубе и старшим помощником Митаке Араи и в конце концов постучал пальцами по столу. Ропот сразу оборвался.
— Несколько деловых вопросов, прежде чем приступим к допросу пленных. — Адмирал нацепил очки, став похожим на филина, уткнулся в лежащую перед ним бумагу, затем перевел взгляд на Уильямса. — Лейтенант, начальник дока уведомляет меня о том, что «Блэкфин» будет готов к выходу в море меньше чем через три недели.
— Меньше чем через три недели? — повторил Уильямс, не веря своим ушам. — Да не может быть!
Старик усмехнулся.
— Японцы привыкли к неожиданностям и, если надо, творят чудеса.
Негромкие смешки. Старые японцы переглядывались и одобрительно кивали в ответ на остроумие командира.
— А команда, сэр? — спросил Уильямс.
— Мы пополнили список вашего личного состава квалифицированными кадрами.
Негр покосился на сидящего рядом Брента.
— А мой старпом… мистер Росс?.. Я бы хотел, чтоб он остался со мной.
Ответ последовал незамедлительно:
— Мне очень жаль, лейтенант. Он получит новый приказ.
— Я не подпишу. Такой приказ должен пройти через мои руки. Чьей властью…
— Моей властью, мистер Уильямс. Я лично отдаю ему приказы.
Уильямс привстал со стула, прежде чем Брент, протянув руку, успел его остановить.
— Я протестую, сэр! Лейтенант Росс мне нужен. Он мой старпом и командир боевой группы. Ваш приказ — это произвол и…
— Все приказы — произвол, лейтенант, — снова перебил Фудзита. — Пора бы вам это усвоить.
— Вы… Сэр, вы снижаете боеспособность моей подводной лодки.
Фудзита вдруг сменил тон на примирительный:
— Я вас вполне понимаю. «Блэкфин» отлично себя зарекомендовал. Однако мне приходится думать о боеспособности всего оперативного соединения или, как говорят у вас в Америке, «линейных сил». Официально лейтенант Брент Росс откомандирован на «Йонагу» в качестве связного ВМР, и он вернется к выполнению своих обязанностей. Мы лишились адмирала Аллена и коммандера Каррино. А у вас хороший подбор младших офицеров. Вы обязаны найти лейтенанту Россу замену среди своих людей. За время похода все они стали опытными подводниками, иначе вы были бы уже в лоне предков. А с обязанностями командира группы, думаю, все равно лучше вас никто не справится.
— Это верно, адмирал, — подтвердил Брент.
Уильямс рухнул на стул и стал теребить повязку на голове. Потом посмотрел на Брента, и лейтенант впервые увидел в его глазах не просто уважение, а дружескую теплоту.
— Извините, — пробормотал он. — Я все понимаю, адмирал. Конечно, мы справимся.
— Вот речь настоящего самурая.
Старый секретарь Кацубе, видимо, принял слова как руководство к действию и заголосил «банзай», разбрызгивая потоки слюны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46