– Вероятно, он думал уговорить Горобца честно при­знаться. Сережа был такой идеалист!
Знаменский с каменным лицом занес ее слова в протокол. Она беспокойно следила за авторучкой, быстро и разборчиво выписывавшей строку: «…так как, по мне­нию жены, был идеалистом».
В равнодушии следователя Миловидова чувствовала неведомую опасность, нечто надвигающееся. Нельзя доль­ше делать вид, будто не замечаешь, что тебя допрашива­ют, и с подозрением.
– Пал Палыч, вам нездоровится? Или что-то слу­чилось?
Да, случилось, мог бы ответить Знаменский. Обидно и неприятно убеждаться в ошибке. Не столько даже обид­но, что как несмышленыша обвели вокруг пальца, обид­но, что верил и сострадал женщине, которая того недо­стойна, конечно, степень вины пока не ясна, но образ чистой, безмерно горюющей вдовы – насквозь фальшив.
– Да нет, ничего, – отозвался Пал Палыч с гор­чинкой.
– Но Томин определенно дал мне понять, что есть новости, – схитрила Миловидова.
– Вы говорите неправду.
– Пусть неправду! Да, неправду, потому что вы что-то скрываете! Вы сегодня другой… Пал Палыч, мне очень нужна поддержка, я на пределе, а вы… Вот я плачу, а у вас глаза холодные. Почему вам меня не жалко?!
Ладно, карты на стол. Нет настроения подлавливать ее с разными экивоками.
– Алена Дмитриевна, где вы провели ночь со среды на четверг?
Вот оно – то, что надвигалось. Миловидову накрыло волной страха. Если сейчас ошибиться, потом не выплы­вешь. С минуту она рыдала уже по-настоящему, искренне и некрасиво.
Пал Палыч ждал.
Она кое-как задавила рыдания, высморкалась и заго­ворила очень медленно, следя за реакцией Знаменского:
– Я поехала ночевать к маме… после опознания ру­башки перестала ждать Сережу… Это была ужасная ночь… самая тяжелая… Мне не хотелось никого видеть и разгова­ривать… и я от мамы ушла… Но я не вернулась домой… до утра бродила, не знаю где.
Знаменский дрогнул бровями: неглупо. Вроде и при­драться не к чему. Он записывал – она облегченно пере­дыхала: выкрутилась!
– Еще вопрос. Горобец отрицает, что звонил вашему мужу и приглашал его. Придется устроить очную ставку. В какое время завтра вам удобнее?
Очная ставка была Пал Палычу не нужна, просто он избрал такой способ непринужденно сообщить об осво­бождении арестованного.
– Да хоть сейчас, – возразила Миловидова. – Пусть его только приведут.
– Горобец дома. Я пошлю повестку.
– То есть как… Вы его отпустили?! Вы отпустили Горобца? Вот в чем суть!.. – Миловидова спохватилась и поспешила замаскировать растерянность возмущением: – Такого бандита! Чтобы он дальше ходил убивал? Не понимаю, как вы могли! Зачем вы его выпустили?!
– За недостаточностью улик.
– Недостаточность? Да мне фабричный юрист сказал: «Нерасторжимая цепь улик!..» Вам надо тело найти, да? Но ведь бывает же – не находят, а все равно судят за убийство!
В дверь заглянула Кибрит:
– Можно, Пал Палыч?
– Разумеется.
Зина не стала бы мешать допросу, если бы не имела новостей, непосредственно этого допроса касающихся.
– Опять не удастся проверить методику мультгрупп, – сказала она. – Прочти, телефонограмма из Москвы.
– Ай да сюрприз в коробочке! – воскликнул он, прочтя листок. – Присядь, сама объяснишь. – Знаменс­кому понадобились секунды три-четыре, чтобы перева­рить новость и вернуться к прерванному разговору: – Да, действительно бывают так называемые «убийства без тру­па». Но в данном случае сам факт убийства нельзя считать установленным.
– Что?.. Я на вас удивляюсь… Человека же нет!
– Закон предусматривает подобные ситуации. Когда розыск не приносит результатов, дело передается, так сказать, гражданскому ведомству. Через год исчезнувшее лицо может быть признано безвестно отсутствующим, а через три года суд по гражданским делам может признать его умершим.
– С ума сойти… Зачем вы эти ужасы рассказываете? Ведь на рубашке была Сережина кровь, вы экспертизу делали!
– Простите, я вам о результатах экспертизы не док­ладывал. Откуда вы получили сведения?
Видя, что следователь уже в открытую уличает ее, Миловидова вскипела:
– Если человек исчез и нашли рубашку, в которой он из дому ушел, то дураку понятно, чья кровь и что вообще стряслось!
Пал Палыч хладнокровно переждал ее вспышку.
– Товарищ эксперт, прошу.
– В телефонограмме, которую я только что получи­ла… – начала Кибрит.
Продолжить ей помешало появление Томина.
– Минутку, – он взял телефонограмму, проглядел и возвратил: – Мило. Но с этим подождите, посмотрите, кого я вам привез.
Он вышел и вернулся с «хахалем» Миловидовой, привезенным из Лесных полян.
– Сережа! – отчаянно вскрикнула она.
– Спокойно, Алена, – глухо произнес тот.
– Рекомендую – Сергей Иванович Миловидов. Вот он, Алена Дмитриевна, жив-здоров. Странно: я так ста­рался, а вы и не рады?
– Прошу вас, побудьте в коридоре, – распорядился Пал Палыч, адресуясь к «вдове».
Миловидова вышла, зажав рот рукой, на шатучих, будто чужих ногах, и никто не поглядел вслед, кроме мужа.
– Как прикажете понимать? – обратился к нему Зна­менский.
– Как шутку. Хотел разыграть друзей.
– Необычайно смешно. Поскольку мы не принадле­жим к числу ваших друзей, не трудитесь нас дальше разыгрывать. Сядьте.
Миловидов опустился на стул, где только что сидела его Алена. Вероятно, сиденье было еще теплым, и снова он тоскливо оглянулся на дверь.
– Часто у вас идет носом кровь? – жестко спросил Знаменский.
Недавний покойник вздрогнул.
– Не обращал внимания.
– Что вы говорите! Можете наконец высказаться, товарищ эксперт.
Кибрит взяла телефонограмму.
– Кровь, изъятая с вашей рубашки, была проверена на биологические примеси. И вот заключение: «Проведенные анализы позволяют категорически утверждать по наличию специфических отслоений и слизи, что источ­ником крови явилось ее истечение из носа, каким страда­ет ряд людей».
– Благодарю. Итак, Миловидов, кто подбросил ру­башку Горобцу – вы или жена?
Тот понял, что проиграл окончательно и бесповорот­но. Долго молчал, обводя взглядом присутствующих. На­конец обратился к Знаменскому:
– Простите, забыл ваше имя-отчество.
– Понятно. Не думали, что понадобится. Пал Палыч.
– Пал Палыч… – Он всматривался в Знаменского, оценивал противника. – Вас ведь больше устраивает, чтобы я честно рассказал все как есть?
– Тонко подмечено. Вранье меня действительно не устроит.
– Тогда если я где-то оговорюсь и вместо «я» скажу «мы» – не ловите на слове. Мужики делают ошибки – им и расплачиваться.
– Покупаете на благородстве?
– Алена ни при чем. У вас против нее ничего ре­ального, кроме моих показаний, быть не может. А я их не дам!
Томин и Кибрит потихоньку вышли. Они свое сдела­ли, очередь за Пал Палычем. Из коридора Кибрит огля­нулась: ей импонировало, что в такой момент Милови­дов совершенно не думал о себе.
Пал Палыч тоже на глазок оценивал противника, взвешивал его решимость. Решимость была свинцовая. И, очевидно, родилась задолго до «гибели», со времен бла­гополучного сбыта «левака». Потому что риск есть всегда, и трезвый, не слабонервный человек планирует возмож­ность провала и свое поведение «в случае чего».
Миловидов был крепок, упорен и, судя по разрабо­танности «розыгрыша», умен. Либо сейчас, спасая жену, он раскроется и отдаст Знаменскому все нужное для окончания следствия, либо вступит в борьбу, где каждый факт и каждую деталь придется отвоевывать у него день за днем, неделя за неделей. Для Миловидова время теперь не имеет особой цены. Для Знаменского – в свете разъяс­нений Скопина – неожиданность захода на начальствен­ных покровителей фабричного воровства могла оказаться чрезвычайно ценной.
Отвергнуть этот торг, чтобы непременно покарать женщину, ложно обвинившую Горобца и обманувшую Знаменского и его друзей? Или стрясти с ушей навешен­ную лапшу и предоставить Миловидову ее судьбе?
– Ладно, – решил Знаменский, – не стану ловить вас на оговорках.
– Тогда спасибо, – Миловидов расслабился, сел по­удобней.
– Рассказывайте.
– Спрашивайте, Пал Палыч, так будет легче.
– Хорошо… Способ хищения в общем ясен. Состав группы тоже… Традиционный вопрос: с чего начинали, что толкнуло?
– А, давно толкало. Сколько можно мимо открытого амбара ходить? Вот однажды и перестал сдерживаться.
– Но был момент, когда вы решали: да или нет?
Сколько перевидал Знаменский людей, и все они ему интересны, самому порой удивительно.
Миловидов едко усмехнулся:
– Был, помню… Прихожу домой раньше обычного – Алена что-то в тазу стирает. Хозяйственным мылом. И запах висит в кухне… не переношу его! Она знала и так виновато-виновато глянула. Вот в тот момент я понял: на все пойду, а этот рай в шалаше – побоку! Чтоб ей на мыле не экономить. Носков моих не штопать!
– Понял, – Пал Палыч слегка вздохнул. – А когда вас осенило «погибнуть» от руки Горобца?
– Надоело все. И захолустье это, и фабрика… Обозна­чать, будто что-то там меня волнует в производственной жизни. Торчи на собрании и слушай, как очередной дуб тебя экономике учит… а у самого до получки трояка не хватает. Ну а главное – вы, в смысле, следствие. Чув­ствую: пора обрываться. Я закурю?.. Спасибо. От районных проверяльщиков я бы, пожалуй, отмазался. А к вам су­нуться – вы бы ведь послали?
– Послал бы.
– То-то и оно. Пора было закругляться. Но – с умом. И как раз – бац! – кровь носом. И вот стою перед зерка­лом и размышляю: моя рубашка, моя кровь. Соблазни­тельно. Вызвать Горобца на угрозы, натаскать Алену… извиняюсь, оговорился. Ну и еще кое-что сошлось…
– Что влюбленный киномеханик подозрительно уехал?
– Значит, вам все известно?
– Теперь-то да. Задумка не лишена была оригиналь­ности. Дескать, если меня тут убили – это событие сугубо местного значения. Когда я где-нибудь за тысячу верст вынырну – там никто не удивится: вы, мол, гражданин, давно зарезаны… Но вы ведь собирались улизнуть не только от нас, но и от подельщиков! Угадал? Слишком они по вас сокрушаются.
До сей поры Миловидов был откровенен, теперь отвел глаза.
– Да им только на руку: свалили бы на меня вину, с покойника взятки гладки.
– Сергей Иванович, не будем недооценивать друг дру­га. Я отдаю должное вашей изобретательности, но и вы не считайте меня дурнем. Что вы прихватили под занавес?
Миловидов молчал, хрустел пальцами.
– «Черная касса» была?
– То есть? – сделал вид, что не понял.
– То есть средства на общие расходы по вывозу «лева­ка» и прочие расчеты. – Не дождавшись ответа, Пал Палыч продолжил: – Знаю, была, и держали ее вы. Вы были «верхний компаньон». Но «черная касса» – не вели­кий куш, а вам устраиваться на новом месте. Что-нибудь еще вы придержали. А? Не Зурин, так Валетный выдаст. Говорите лучше сами.
Видя, что деваться некуда, Миловидов признал:
– Да, набежали некоторые платежи, и я не пустил их в обычную дележку.
– Выходит, Горобец должен был убить для вас двух зайцев: безнаказанность и деньги.
– Я, конечно, бледно выгляжу… – покривился Миловидов, – нечестно и все такое. Но Горобец мне за последние годы так опостылел, что… А компаньоны мои… если рассудить, что я уже все равно преступник, должен скрываться и так далее, а им все равно сидеть, и деньги конфискуют… они же пропали бы!
– И какую сумму вы «притормозили»?
– Отвечу так. Пал Палыч: что найдете – ваше. Но если что заваляется у мышки в норке – немножко – пусть попользуется.
Опять не о себе он печется: отсижу, выкопаю кубышку. Нет, все для нее и о ней, об Алене Дмитриевне. Всей душой устремлен туда – в коридор. Надо дать ему разрядиться, чтобы эта устремленность схлынула.
Знаменский встал.
– Вас мы арестуем, супругу отпустим.
И пригласил Миловидову.
– Разрешаю попрощаться в моем присутствии. Коротко и без разговоров по делу.
Она уже взяла себя в руки и изумилась слову «попро­щаться»:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10