– Ну и что? – пробормотал парень, несколько сме­шавшись. – И не от таких гуляли. Взять хоть Нефертити. Считается, красавица на все времена, да? А ее, между прочим, вовсе муж бросил. Исторический факт. Лично в книжке прочитал!
Не дослушав, Миловидова вновь обратилась к лейте­нанту.
– Вы записали фамилию?
– Миловидов.
– Он работает на красильной фабрике…
– Да-да, если что – известим вас. Но я так полагаю, что жив-здоров и объявится.
– Ох, только бы жив! Только бы жив!
Объявится, внутренне поддержал лейтенанта Пал Палыч, как-то не заразившись тревогой женщины. Ну и скандал она ему закатит! Темперамент – ого-го…
Благодушное расположение духа покинуло бы Зна­менского, будь он свидетелем недавнего вечернего разго­вора Миловидовой с неким мужчиной в глухой аллее парка, спускавшегося от Дворца культуры к речке. Мужчина был высок и подтянут («уездный ковбой»); оба волновались, оба страдали.
– Ленушка, ждать нельзя! – убеждал он. – Надо ре­шаться! Сегодня решаться – завтра делать!
– Страшно… – шептала она. – Взять на себя такое…
– Но это единственный шанс решить сразу все! Дру­гого не будет! Ты понимаешь? Сейчас все сошлось в узел, давай рубить!
– Умом я понимаю. Но убийство… выговорить и то жутко.
– Думаешь, я иду на это легко? Но это же друг для друга! У нас настоящая любовь, одна на миллион. Ради нее! Она все оправдает!
Женщина вздыхала прерывисто, утыкалась ему в грудь, задушенно бормотала:
– Ой, нет…
– Да неужели не сможешь, золотая моя? Сможешь ведь! И станем вольные птицы! Свобода. Деньги. И никто не разлучит!
– А если сорвется?
– Молчи, молчи! – Он целовал ее и произносил как заклинание: – Надо верить! Только верить – тогда все будет наше. Все!

* * *
Уяснив, что житье в гостинице может затянуться, Кибрит обзавелась минимальным хозяйством. Завтракали они с Пал Палычем в буфете, обедали в фабричной столовой, но к ужину буфет бывал либо заперт, либо пуст (если не считать пыльных пачек печенья).
Кибрит предприняла поход по местным торговым точкам, купила заварочный чайник, чашки, ложки-вил­ки, тарелки – всего по три (вдруг случайный гость), еще какую-то мелкую утварь. А также запас сахару и прочей бакалеи. Выходной день, проведенный на сухомятке, побудил ее на новые траты: плитка и сковорода открывали уже некоторый простор для стряпни.
От гостиничных щедрот не приняли ничего, кроме неисправного электрического чайника (который Пал Палыч починил): и у толстушки-буфетчицы и у всех здесь кто-нибудь из семейных да работал на фабрике. Коснется его следствие – женщина прибежит просить о снисхож­дении. Нельзя связывать себя благодарностью за какие-либо услуги.
Впервые они жили вот так – в отрыве от служебной толчеи, уединенно и почти вместе. Вдвоем ходили на работу, чаще всего вдвоем и возвращались и проводили вечера. Нежданно – после стольких лет – обнаруживали друг в друге незнакомые черты и привычки. Обнаружива­ли массу важных вопросов, которые прежде не успели обсудить. И все им было друг в друге интересно.
Одно мешало – пикантность ситуации с точки зре­ния окружающих. У администраторши, дежурной, убор­щицы глаза горели: вчера «он» к «ней» ходил, сегодня «она» к «нему».
– Третьего дня пораньше разошлись.
– А вчера заполночь, меня уж сон сморил.
– Он-то статный какой и на лицо видный.
– Ну уж она не хуже. Пара хоть куда.
– А заметили, когда он у ней, дверь не притворена. Чтоб мы, значит, чего не подумали.
– Она-то, может, себя и блюдет, да чтоб мужик своего не добился… Нельзя ж столько времени все о работе! Командировочный, известно, до баб лют.
Сплетни были, в общем-то, благожелательны: оба холостые, ихняя воля. (Паспорта при вселении предъяв­лялись и, естественно, обследовались.)
– А может, у них любовь?
– Может, и любовь.
Пал Палыч с Зиночкой посмеивались, но немножко и стеснялись. Особенно Пал Палыч, чувствовавший, что в подозрениях гостиничной обслуги есть доля истины.
Однако дверь они стали закрывать. Фабричные ново­сти, набегавшие версии не предназначались для посто­ронних, возможно, заинтересованных не только интим­ными подробностями ушей…
В так называемых «хозяйственных делах» для профес­сионалов есть своя увлекательность. Подобна преследова­нию скрывающегося уголовника погоня за прячущейся, «задами» перебегающей из документа в документ, пропа­дающей, вновь возникающей или уничтожаемой цифрой. Похождения иной накладной запутаннее, чем трюки и петли опытного вора-гастролера. К тому же цифры и накладные намеренно разбегаются в разные стороны; их надо выследить, изловить, собрать вместе и доказать, что они «из одной шайки».
Городская фабрика не обещала, конечно, головокру­жительных загадок, но попотеть и покорпеть с ней при­дется.
Принимали ткань по весу и количеству рулонов. А готовую сдавали по количеству рулонов и метражу. Вес как показатель напрочь выпадал. Количество же рулонов везде сходилось.
– Пал Палыч, как сводят вес с метражом? – спроси­ла проницательная Зиночка при первом же обмене впе­чатлениями, едва выйдя с фабричной территории.
– Никак.
– Совсем никак?!
– Угу. Говорят, нереально. Не изобретешь им способ исчисления?
Кибрит призадумалась, мысленно прослеживая техно­логический процесс. Мойка ткани. Обезжиривание. Сушка на крутящихся нагретых барабанах (дышать нечем). Окрас­ка (тоже ароматно). Вторая сушка. Протяжка. Сколько ки­лограммов грязи и жира отдал каждый рулон? Сколько впитал килограммов при крашении? Сколько потерял, пока сушили (недосушили, пересушили)?.. Да еще брак. Да возврат на перекрас. И от операции к операции то сухое, то мокрое, то сухое, то мокрое – уследишь ли за весом!
– Нет, Пал Палыч, это целая диссертация.
Между тем именно в замене веса метражом крылись возможности для воровства – тут просто не могло быть двух мнений!
– Жаль, – вздохнул Знаменский. – Скопин рекомен­довал мне тебя как квалифицированного специалиста.
– Польщена, – фыркнула Зиночка. – Знает, на ком воду возить.
Удостоверясь, что вокруг никого нет, Пал Палыч схватил ее в охапку и перенес через лужу. Он верил, что Зина не подведет. До сих пор не подводила.

* * *
Единственной реальной зацепкой, которая вскоре попалась Знаменскому, был перерасход красителей. Из месяца в месяц, из года в год.
В «красный уголок», отведенный Знаменскому для доп­росов, он пригласил начальника красильного цеха Зурина.
Пришел. Невидный, егозливый мужичонка лет пяти­десяти. Прятал взгляд – острый и умный. Упорно играл под дурачка. Сначала просто совсем «ничего не понимал».
– Повторяю, Зурин, – по десятому разу втолковывал ему Знаменский, – «левое» сукно, изъятое в магазинах, с вашей фабрики!
Зурин вздыхал с видом невинного страдальца.
– Отродясь у нас «левака» не бывало.
– А почему тогда перерасход красителей?
– Да какой там перерасход! Никакого перерасходу!
«Сказка про белого бычка. Обратимся к фактам».
Знаменский заглянул в записи:
– Вот хотя бы артикул восемьдесят шесть дробь сорок. Вместо трехсот килограммов вы израсходовали четыреста пятьдесят.
– Вам, конечно, виднее, – равнодушно отозвался Зурин.
– И куда пошли лишние сто пятьдесят килограммов?
– Как куда? С кашей я их, что ли, съел? Вся эта дробь сорок, сколько ее было, вся в производство пошла.
– А сколько ее было?
– Сколько завезли, столько и было.
«Ты глупый? Ладно, будем оба глупые».
– Давайте считать вместе. Завезли триста кэгэ, – Зна­менский крупно вывел на листке «300» и показал Зурину. – Я верно записал?
– Ну?
– Истратили четыреста пятьдесят, – он написал это число над прежним. – Выходит сто пятьдесят кэгэ лишку.
– Да откуда взяться лишку?
– Туго у вас с арифметикой, товарищ Зурин. Вспом­ните, как это делается. – Пал Палыч положил перед ним листок. – Глядите. Сверху большее число, под ним мень­шее, слева ставится знак вычитания, внизу под чертой пишется результат. Давайте считать…
Зурин листок отодвинул.
– Вы меня семь раз простите, абсолютной глупостью занимаетесь! Это ж бумажка! А с фабрики план требу­ют – завезли тебе дробь сорок или не завезли.
– Но нельзя же красить артикулом, который кон­чился.
– Жареный петух клюнет – покрасишь. Я вон шестой год начальником цеха, и завсегда у нас так. То одного красителя нету, а другого навалом, то наоборот. То партия – не краска, а дерьмо-дерьмом. Чего делать? Со­берется в красильне целый совет: и мастера и старые рабочие. «Давай того подсыплем маленько… теперь этого… Ну-ка макни. Подсуши. Пожиже. Погуще…»
Рассказывал Зурин, казалось бы, чепуху, но Пал Палыч почуял правду. А тот продолжал:
– Спрашивай с них после нормы расхода и объем выхода! Мы работаем, а вычитать да складывать – на то девочки в бухгалтерии сидят.
– Чуть где неразбериха в учете – мне сразу объясня­ют, что производство от этого не страдает.
– Так и есть. Ловите сами не знаете кого! Вон на Первомайской квартиру ограбили, там вас нет!
– Ну это уж не по делу. Вы, если не ошибаюсь, третий раз женаты? – круто зашел Знаменский с тылу.
– Ну…
– Дети есть?
– Само собой. – Зурин беззвучно пошевелил губа­ми, загибая пальцы. – Семь человек.
– Так. Три жены, семеро детей… И всем помогаете?
– Почему же не помогаю? Помогаю.
– А что-то я не видел в бухгалтерии исполнительных листов.
– Обязательно по листу?
– Значит, полюбовно помогаете?
– Понятно, помогаю.
– Справедливо, Зурин. Шутка ли: обуть-одеть-накор­мить… Сколько вы получаете-то? – Грубовато, но чем такого проймешь.
– Сто сорок получаю. Когда еще премию.
– Небогато, если на семерых поделить. Да сам-восьмой. Хорошо, хоть собственный дом построили, кир­пичный. На квартплате экономия, на ремонте.
Зурин взвился:
– Вы меня, гражданин хороший, не стращайте! Не хватало к моим ребятам в миски заглядывать! Это мое личное дело. И дом до следствия не касается. Очередь подойдет – машину куплю! И никто не спросит, на какие такие деньги! Не те нынче времена!
Ишь как поумнел да отбрил. И ничуть не испугался. Попомнить насчет красителей надо, только вряд ли это ключ.

* * *
Кибрит достался иного плана собеседник – началь­ник ОТК фабрики Валетный. Смазливый, пестро одетый, великий ходок по женской части. Тот при встречах со Знаменским расцветал радушной улыбкой. А Кибрит до­нимал ухаживаниями, очень ей надоедал и отвлекал от работы. Но повода осадить себя не давал, потому что не нагличал, а слащаво таял.
Она проверяла в конторе ОТК, не увеличивают ли метраж на протяжке (как хозяйка оттягивает и утюжит материю, чтоб стало подлиннее). Вооружась лупой, Киб­рит подсчитывала количество нитей на квадратном сан­тиметре: к каждой накладной был пришпилен лоскуток-образец. Занятие нуднейшее. Раз, два, три, четыре, пять… восемнадцать. Наименование ткани, сорт, артикул… взгляд в книжечку стандартов… и опять считай нити.
Подряд проверять – труд неподъемный, но опыт го­ворит, что можно действовать выборочно, «методом тыка». Если нападешь на серьезное отступление, тогда надо браться за всю партию.
Переналадив станки, чтобы усилить натяжение, на­верняка можно нагнать порядочно лишнего метража. А ткань утоньшится неприметно. Но что-то пока (кажется, уже полжизни), сидя в обществе Валетного, Кибрит не находила достойных внимания нарушений. Одна, две, три-четырнадцать. В стандарте? Тоже четырнадцать.
«Неужели пустая трата времени? Хоть бы Валетный не липнул, я от него засахарюсь».
В «работе с дамами» Валетный признавал два козыря: комплименты и тряпки.
– Прошу вас, дайте отдых глазкам. Лучше посмотрите сюда: такой габардинчик вам бы исключительно пошел! Пальто «деми» свободного покроя. Мечта!
– Цвет не мой, – возразила Кибрит, стараясь не сбиться со счета.
– А какой бы вы хотели?
– Морской волны.
– Есть волна! – затрепетав от намечающегося взаи­мопонимания, Валетный мигом достал образец.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10