Пал Палыч назвал короче.
– То-то же! – хохотал Томин. – Нечего стесняться русского языка.
Доложившись Скопину, Пал Палыч получил разре­шение назначить на фабрике ревизию, а сам с наличным составом горотдела включился в многодневный обыск у Горобца. Никто из здешних не обязан был ему помогать, но помогали на совесть, запуская собственные дела – и служебные и домашние.
Пал Палыч ждал хотя бы звонка от Зины, понимая, впрочем, что так скоро экспертиза результатов не даст, тем более Зина займется ей впервые.
Удивительный она все же человек, удивительный криминалист! Хороших экспертов немало, есть превос­ходные. Но как обычно бывает? Следователь ставит кон­кретную задачу – эксперт ее решает (в меру опыта, ума, интуиции). То есть следователь спрашивает, экс­перт отвечает.
Зина же всегда в гуще дела, всматривается в него снаружи и изнутри, анализирует, фантазирует – и по своей инициативе выискивает вопросы, ответ на которые развязывает самые тугие порой узлы. И сколько всего держит в голове! А если чего не знает, то мигом найдет, где или у кого узнать.
Надо зарубить себе на носу: не заставлять ее проделы­вать скучную работу. Раз она Зине скучна, значит, вооб­ще ненужная, пустая. У Зины обостренный нюх на глав­ное в ситуации, в загадке; на особо скрываемое. Не интересно ей было считать нити на квадратном сантимет­ре, и нечего было томить ее обществом Валетного… Валетный, между прочим, какой-то пугливый и перевопло­щенный. Мало бывая сейчас на фабрике, Пал Палыч видел его несколько раз, но тот избегал встречи.
Действительно, после того как Миловидова обруши­лась на него с подозрением, будто они с Горобцом прикончили ее Сергея, Валетный не мог преодолеть опас­ки перед следователем.
Зато с Зуриным он секретничал в эти дни чаще прежнего. И один из разговоров был до того волнующим, что даже Зурина проняло.
– Петр Иваныч, Митька-киномеханик смылся! – на­летел Валетный посреди фабричного двора.
– Кто сказал? – приостановился Зурин.
– Я знаю, раз говорю! Еще в пятницу! Понимаете? В четверг Сергей пропал – наутро Митька смылся! Будто бы по телеграмме: бабка при смерти. А кто ту телеграмму читал?
– Ну это еще…
– Не обошлось без него, Петр Иваныч, не обошлось! Недаром Алена на мои слова завелась с пол-оборота!
– Погоди. – Зурин поразмыслил. – Митька да Але­на, да Сашка Горобец. Чего выходит?
– Глубокая тайна, Петр Иваныч. Кроссворд!
– Ты, Илья, давай остынь. Помолчи. Я соображу.
Сообразив, Зурин оглянулся и сказал:
– Значит, так. Если практически – нам с тобой один шут, кто кого. Наша забота другая.
– А я бы на нее звоночек в милицию, – мстительно предложил Валетный. – Чужим тонким голосом.
– Чтоб те язык откусить! Зацепят Алену – первые без порток дойдем!
– Ладно, молчу. Но в принципе если бабам такое спускать…
– Зачем спускать? Дурья ты башка. Под этот козырь мы из нее душу вытрясем!
(К чести Томина заметим, что отъезд Митьки давно не был для него новостью. Особого значения Томин этому событию не придал, но все же выяснил, что ба­бушка киномеханика еле дышит, и он, естественно, останется до похорон и поминок.)

* * *
Приехала жена Горобца: курносенькая, щупленькая, робкая, с детски-бесхитростными повадками. И, сидя на краешке стула перед Знаменским, изумленным, трепет­ным полушепотом свела на нет добрую половину дурных отзывов о муже.
Сам Горобец упрямо дергал кадыком и топтался прак­тически на прежних показаниях. Новых улик против него Знаменский не находил, напротив, выныривали некие детали, делавшие всю историю жестокой вражды и мести какой-то невразумительной.
Словом, версия поползла.
– А была нудная провинциальная история, – подна­чивал Томин. – Он, она и оно воровали сукно. И кто-то не вернулся вовремя домой…
Вдруг без предупреждения, никем так скоро не ожи­даемая, вернулась Кибрит. Мужчины засуетились, пыта­ясь придать столу более цивилизованный вид (садились ужинать). Она сказала нетерпеливо:
– Бросьте, неважно. Все это потом.
Скинула туфли, взяла бутерброд с котлетой, чашку чаю и потребовала новостей.
Доклад Знаменского был короток:
– Каждую щель в доме Горобца, каждое полено, все сараи, колодец и остальное – все обследовали. Может быть место кровавого убийства без следов крови?
– Риторический вопрос.
– Значит, Зиночка, если оно произошло, то не у Горобца, это во-первых. И, во-вторых, я засомневался, что он причастен к воровству. А если разоблачений Миловидова он не боялся, то прежний мотив убийства отпадает.
– Отлично, – усмехнулась Зиночка.
– Иронизируем, – упрекнул Томин. – А что ты-то привезла? Ведь не экспертизу же?
– Нет, но кровь по методике мультгрупп обещали проверить. А привезла я вам Мишу и Машу, – Кибрит достала из сумки и вручила друзьям по кукле.
– Рост – сорок сантиметров, телосложения хилого, особые приметы – идиотская улыбка, – прокомменти­ровал Томин, вертя в руках Мишу. – Это подарок?
– Нет, Шурик, это вещдок. На нем брючки из «мор­ской волны». Эти куклы продаются в соседней области: Маша стоит шестнадцать рублей, Миша – десять. Но в Мишином ценнике к нолю пририсовывают маленький хвостик вверх и пускают обоих по одной цене. За это Миши с Машами были арестованы и направлены к нам в НТО. Для экспертизы ценников. Ну мне на всякий случай и сказали, потому что изготавливают их здесь, в городе.
– Кто? – быстро спросил Пал Палыч.
– Комбинат бытового обслуживания, в просторе­чии – бытовка. Вся кукольная одежонка пошита из мате­риала фабрики, списанного в брак. И, главное, кукол обнаружили в торговле раза в три больше, чем их произ­вела бытовка по документам!
– Неучтенный брак! – Томин с полупоклоном вер­нул Мишу Зине.
– А браком заведует Валетный, – добавил Пал Палыч.
– Угу, мой милейший поклонник.
Вооруженный новыми фактами, Пал Палыч взялся за телефон:
– Здравствуйте, Знаменский. Кто из наших ревизоров поближе?.. Добрый вечер, Иван Арсентьевич, срочная просьба. Подберите все, что есть по передаче фабричного брака посторонним организациям… да, пожалуйста, се­годня же. И сразу пришлите мне… – Положил трубку, полистал записную книжку: – Товарищ Потапов?.. Хоро­шо, что застал. Часа через два потребуется Валетный в горотделе… Договорились.
Он сгреб в охапку кукол:
– Как, ребятки, потолкуем с дядей Валетным? Учи­ним ему сочный допрос!
– Паша, оставь этих уродов в покое. Чему обрадовал­ся? Давайте не забывать о главном. Неучтенный брак – одно, а первосортное сукно, которое накрыли в магази­нах, – совсем другое. Или недопонимаю?
– Допонимаешь, Шурик, – улыбнулась Кибрит.
– Плюс пропавший Миловидов. Вот о чем надо думать!
– Будь добр, посмотри на меня внимательно, про­ницательный сыщик! Вон Пал Палыч, я вижу, догады­вается.
Томин приставил к бровям ладонь, посмотрел, как из-под козырька, на Зинаиду, на Пашу. Оба предвкуша­ют нечто. Зинаида готовится сообщить, Паша – услы­шать.
– Ох, хитрющая из женщин! Выкладывай, не томи.
– Я еще раз посмотрела то сукно. Оно все в неболь­ших рулонах и без хазовых концов.
– Каких, пардон?
– Наружный конец рулона, Шурик. На нем ставится штамп фабрики и пломба. И мало того, что без хазовых концов, но и линия обреза не машинная – ручная.
– И что сие означает?
– Пусть Пал Палыч скажет, объективно.
– Просто ножницами отрезают куски от рулонов! С того конца, который потом закатывается внутрь!
Кибрит кивнула: мнения совпали.
– Но в таком случае рулоны укорачиваются, – возра­зил Томин в сомнении.
– А это никого не волнует. Принимают-то по весу, а сдают по метражу.
– Очень мило, – Томин даже несколько опешил. – Два аса с Петровки считали тут с лупой какие-то нити, гонялись за цифрами и мудрили, а у вас под носом примитивно орудовали ножницами?
– Небось и продолжают орудовать, – подал голос Пал Палыч. – Нельзя, чтобы в документах разом под­скочила длина рулонов.
– Но сколько можно вот так, с провинциальной наглостью, нарезать?
– Если от каждого хотя бы второго рулона, Шурик, то ого-го! – заверила Зина.
– Вижу только одно подходящее место, где украсть, – сказал Пал Палыч. – После сушки, но до метрования и передачи на склад.
– А сушкой у нас командовал пропавший Милови­дов. Значит, в его хозяйстве и отрезали! – заключила Зина.
Вот тебе и загадка-разгадка. И наконец-то оделся пло­тью противник, которого Знаменский тщетно высматри­вал в директоре фабрики, в Зурине, Валетном, Горобце. Настоящий противник – организатор дела, его толкач, его хозяин.
Наступил момент, когда все обстоятельства, как стек­лышки в калейдоскопе, складывались в новый узор.
– Значит, Миловидов… – произнес Пал Палыч с некоторым даже облегчением. – Что и утверждает Горобец, которому я не верил.
Это давало всему крутой поворот. Надо было сесть и подумать, чтобы не пороть горячку.
Друзья сидели и думали вслух. Думали как один чело­век. Кто-то начинал фразу, другой подхватывал, третий уточнял.
– Если Горобец не соврал, то ведь не исключено…
– Что рубашечку подбросили!
– Предвидя обыск.
– Предвидя, насколько ситуация будет против Горобца.
– Заранее зная, что она будет против Горобца.
– То есть ситуация создана!
– Но кем?..
И тут Томин схватился за голову:
– Ой-ой… Позор!
– Что, Шурик?
– Лопухнулся я… Ведь была мелочишка, которая не лезла в общую картину! Что Миловидова говорит? «Ушел. Я сидела, ждала его к ужину». Но, по словам соседки, Миловидова в тот вечер раза два выходила, даже вроде бы с сумкой! Молода-ая вдова Алена Дмитриевна… А одну ночь она у матери ночевала – со слов той же соседки, Ольги Фоминичны… Ой-е-ей!..
Мать Миловидовой нянчила внучат у старшей доче­ри в поселке километров за пятьдесят от города. И То­мин, заслушавшись соловьев, не потрудился повидаться с ней и проверить факт ночевки. Да и то сказать, кто бы заподозрил во лжи неутешно оплакивавшую мужа жен­щину!
Молодая вдова Алена Дмитриевна…
(Фраза эта из лермонтовской «Песни про купца Ка­лашникова» помнилась Томину с давних лет, когда он декламировал «Песню» на школьной сцене. Класса до четвертого ему мнилось, что впереди – блестящая актер­ская карьера).

* * *
Не ведая об опасности, нависшей над Валетным, Зурин самолично отправился «вытрясать душу» из Миловидовой.
– Здравствуй, милая, хорошая моя, – поприветство­вал он ее с порога.
– Ой, не до вас мне, Петр Иваныч! – ощетинилась та.
– Для эмвэдэ время есть, а для меня нету? Этак, красавица, негоже.
Расставив локти, она загородила Зурину дорогу.
– Да о чем нам с вами говорить?
– Но-но, ты своим бюстгальтером не пугай, есть о чем говорить! – Он решительно протиснулся в комна­ту. – Некстати, Алена, ерепенишься, я к тебе со всем сочувствием. Ну только нашего с тобой вопроса это не меняет.
– Какого еще вопроса?
– Не виляй, понимаешь, все ты понимаешь. Деньги, что у Сергея были, – общественные, надо их разделить по справедливости.
Миловидова пренебрежительно повела полными ру­ками.
– Выходит, вы ко мне по общественной линии? Об­щественник?
– Вот змея… С мужем твоим, хоть и пришлый, всегда честно делили. А ты же коренная, наша – и на тебе!
– Я ваших счетов не знаю, что вы там делили. И дел ваших знать не знаю. Вы со мной советовались? Нет, Петр Иваныч, дверь закрывали. То ли водку пили, то ли в карты играли – мне неизвестно!
– Алена, мы тебе хорошо предлагаем, не дури. Бери треть. Остальное верни людям.
– Я теперь вдова, о себе должна заботиться.
– Да ты прикинь – тебе ж столько и не нужно! Ну?
Миловидова присела перед зеркалом, поправила вы­бившуюся прядь волос, прошлась пуховкой по лбу и подбородку. Она была в расцвете лет и красоты, а после­дние дни, полные опасностей, борьбы, притворной и непритворной муки, придали лицу что-то по-новому притягательное. Той женщине, что смотрела на Миловидову из зеркала, любое царство было впору.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10