Даже лютый Иван Грозный некоторых колодников в такой день из узилища освобождал.
Ну, а в православной жизни, народ покупал пташек на базаре и выпускал в мартовское небо.
Петрович задумал нечто более серьезное, чем с пернатыми баловаться. Отстояв заутреню в церкви Богородицкого монастыря (к слову, его основал в 1579 году сам Иван Васильевич), воспарив душою к небу, отправился добрый старик к юдоли печали, слез и горестных воздыханий — к тюремному замку.
Всю ночь лил теплый весенний дождь. Теперь же яркое солнце праздничным золотом красило землю, обещая обновление жизни. Вопреки пословице, что в такой день и птица гнезда не вьет, скворцы хлопотливо устраивали себе жилища. Из православных храмов выходили разряженные люди. Со всех сторон дрожал воздух от звона колоколов, от покрикиваний извозчиков, от веселого говора толпы.
Петрович, наряженный в новую чуйку, подошел к тюремным воротам. Возле них прохаживался мрачный часовой — солдат с ружьем и примкнутым штыком. К небольшой железной двери с маленьким круглым окошком тянулись люди с кульками, сумками, свертками. Щурясь на солнце, на пороге появился с цигаркой в зубах надзиратель в мундире с галунами.
Петрович вежливо снял картуз с блестящим козырьком, поклонился:
— С праздничком вас, любезный! К кому бы мне обратиться?
Надзиратель лениво повернул красное мясистое лицо, процедил:
— Что такое?
— Так как нынче Благовещение… Мне бы выкупить какого несчастного. Деньги я принес.
Надзиратель, услыхав про деньги, сразу оживился:
— О родственнике хлопочете?
— Нет, я, милый человек, совсем одинокий. Это так… для души.
— Хм, любопытно! — надзиратель бросил вонючую цигарку, задумался. — А какой суммой, извините, вы располагаете?
— Принес пятьдесят рублей.
— Что ж! Я сейчас доложу. А вы, господин, пройдите, пожалуйста, сюда, в дежурку.
Надзиратель толкнул сапогом железную дверь, страшно заскрипевшую. Они очутились в большой комнате со сводчатым потолком и металлической балкой посредине. Высокое окошко было забрано в решетку. Комнату наполняли люди в разнообразной одежде, преимущественно бедной. Скорбной покорной очередью они тянулись к столу, за которым сидела толстая седая надзирательница в мундире с галунами на рукавах, с синими выпушками. Она принимала передачи, складывала их в большую корзину и записывала фамилии в большую амбарную книгу.
— Сюда идите, — указал надзиратель Петровичу на боковую дверцу.
ОТСТАВНОЙ ПИСАРЬ
В соседней комнатушке стоял лишь дощатый стол да грубо сколоченная скамейка. Воздух был пропитан запахом плесени, табака и горя. Все это действовало угнетающе на Петровича.
Вскоре в помещение вошел молодой, подтянутый офицер с быстрыми решительными движениями и отрывистой речью. Он с любопытством бросил взгляд на Петровича, спросил:
— Представьтесь: кто вы, что от нас хотите? Петрович, немного путаясь и сбиваясь от волнения, объяснил суть дела.
Офицер не перебивая выслушал, потом сказал Петровичу:
— Подобное у нас не делается. Но вам, господин Чернов, повезло. У нас находится под арестом некий Нечаев. Он обвиняется в краже. В случае солидного поручительства и залога в 50 рублей, мы можем отпустить его до суда на свободу
— А насовсем — нельзя? Офицер усмехнулся:
— Кого можно отпустить, так мы таких не заключаем. Предупреждаю: тип неприятный. Буянит. Вынуждены поместить его в одиночку.
Офицер взглянул в формуляр, который держал под мышкой, зачитал: — «Артамон Нечаев, 35 лет, из самарских крестьян. Служил писарем в Лейб-гвардейском Кексгольмском полку в Варшаве. Отставлен в 1869 году за воровство…» Вы не передумали? Вам, господин Чернов, придется отвечать за поведение Нечаева и его явку в суд.
Петрович вздохнул:
— Чего уж там! За тем к вам и пришел. Пока оформляли документы, надзиратель ввел в дежурку человека небольшого роста в длиннополой шинели. Он был весь какой-то растрепанный. Невероятно большие уши нелепо торчали. Из-под низкого лба глядели сошедшиеся возле переносицы маленькие злые глазки.
— Вот ваш красавец, — рассмеялся офицер. — Ну, Нечаев, кланяйся низко своему благодетелю.
Нечаев с чувством прижал руку к сердцу:
— С праздником вас, господин хороший! За то, что вы меня избавили от тюремной параши и от жидкой каши, чтоб вашему благородию медаль за усердие дали.
Петрович нанял извозчика и с освобожденным мужичком отправился домой.
СЛАДОСТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Предупрежденный загодя Джавад протопил баньку. Туда первым делом был направлен Нечаев. Петрович подобрал ему со своего плеча необходимую одежонку: исподнее, порты и весьма исправную поддевку.
Надиря накрыла стол белой, тщательно выглаженной скатерью. Затем закуски поставила — сузьму татарскую, соленую капусту, огурчики.
— С праздничком! — Петрович поднял рюмку. — Нынче даже скоромное позволительно. Спасибо тебе, добрый человек, — старик поклонился Нечаеву, — ты помог нам радостную усладу сердцу доставить.
— Да уж, — самодовольно хмыкнул арестант, — ради меня теперя тебя Бог в рай возьмет. — И он залпом выпил водку и тут же, не спрашивая налил себе еще.
— Ты, мил человек, долго в узилище томился?
— Да почитай два месяца. И не за что! Ну «замочил» бы кого, а то — пустяк. Пришел я наниматься к Мухамеджанову. Слыхал, небось — богатый такой купец. Полный дом добром набит. Слуга побежал докладывать, а я — в прихожей без присмотру оставленный. Вижу: шуба енотовая висит. Смекаю: «Для чего такое издевательство? Нарочно людей смущать?» Понятно, стырил я ее — подхватил да за порог.
— И не поймали? — поинтересовался Джамал.
— Коли не спалился бы, так с тобой тут лясы не точил. — Не дожидаясь приглашения, Нечаев выпил еще водки. — Прибежал в ближайший трактир, говорю хозяину: «Гони тридцатку да ставь штоф, а шубу себе забирай!» Трактирщик штоф поставил, да сам, чувырло гнусное, за легавыми послал. Так и повязали, отвели меня в «дядин дом». Хорошо еще, что успел штоф осушить.
Поймав недоуменные взгляды застольников, Нечаев хохотнул:
— Ну в тюрьму, серость ваша необразованная. Я всю музыку блатную прошел, потому как уже прежде был сиделым.
— За что?
— За ящик мыла. Это когда я в Варшаве служил. Спер у каптенармуса да на базар. Меня на кичу и отволокли. Целый месяц спал и ел за счет Императора.
ВОН С ПОРОГА
В этот момент Надиря внесла на подносе тутырган тавык — фаршированную курицу с рисом. Хозяйка подошла первым к гостю, намереваясь положить ему самый сочный кусок. Тот вдруг с пьяной развязанностью ухватил ее ниже талии.
Надиря вскрикнула, выронила поднос на пол. Джавад с кулаками бросился на писаря. Петрович встал между ними.
— Прости, Джавад, этого несчастного. Трудная жизнь испортила его.
Портной было хотел, чтобы освобожденный им человек пожил в его доме недельку-другую. Теперь, познакомившись поближе со «страдальцем», решение переменил. Он подумал: «Воры и Господу не угодны! Надо его выпроваживать».
Петрович поднялся из-за стола:
— Спасибо тебе, добрый человек, что разделил с нами хлеб-соль. Нам спать пора, а ты иди восвояси. Вот тебе на память — две новые рубахи да целковый.
Нечаев молча принял подарки, засунул в карман початую бутылку водки и хлопнул за собой дверью.
— Слава тебе, Господи, избавились! — перекрестился старик.
Нет, он ошибся: не избавились.
НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Наступила Пасха. Отстояв всенощную, Петрович вернулся домой. Но не было обычной просветленности и подъема духа, которые он чувст-
вовал после горячих молитв. Что-то тягостное сжимало его душу.
Он хотел ключом открыть свою дверь, но она оказалась незапертой.
«Эх, совсем я стал плохой, — подумал Петрович. — Забыл закрыть!»
Снял чуйку, повесил ее рядом с новым пальто, которое только что сшил для акцизного чиновника. Вдруг на полу возле платяного шкафа увидал мокрые следы, совсем недавно кем-то оставленные.
— Кто тут? — с замиранием сердца спросил Петрович.
В ответ — тишина.
Тогда старик проследил направление шагов и заглянул за ширму возле кровати. К своему ужасу он заметил, что из-под кровати торчат чьи-то ноги в сапогах.
«Что делать? — лихорадочно думал Петрович. — Кричать? Но соседи-татары еще вчера уехали к родственникам и обещали быть лишь к обеду. Бежать? Да с моим сердцем далеко не убежишь!»
И он с усмешкой и неожиданно для самого себя спокойно произнес:
— Ты чего, добрый человек, под кровать ночевать забрался? Вылезай!
Сапоги зашевелились, заерзали, и на свет Божий появился… Нечаев.
— Хотел тебе сурпризец сделать, а ты — что Путилин сыщик — дюже хитрый! — сказал писарь. На самом деле, полагая, что Петрович будет в церкви, Нечаев забрался в дом, чтобы чем-нибудь поживиться. Но приход старика спутал воровские планы.
— Что ты хочешь? — сухо спросил Петрович.
— Что, что! — злобно огрызнулся писарь. — Лупетки вытращил, а не видишь, замерз я, есть хочу. Сидел я спокойно на царских харчах, на кой черт ты меня из тюрьмы забрал? Вот теперь ты обязан хлопотать обо мне.
Лицо писаря опухло от пьянства, верхняя губа кровоточила, под глазом темнел фингал. Сквозь распахнувшуюся полу шинели, выглядывало голое жилистое тело — даже исподнее отсутствовало.
Петрович вздохнул:
— Что ж! Садись за стол, будем есть кашу с молоком.
Нечаев хмуро зыркнул злыми глазками:
— Я тебе чо, дитя малое? «Кашка, молочко!» Налей-ка водочки.
— Водки нет в доме.
— А у меня все нутро пылает! Коли не выпью — окачурюсь! Дай тогда деньжат. Свое-то, видишь, я все проюрдонил. Даже крест пропил.
Старик решил: «Дам ему целковый, а то не отвяжется!» Он достал из кармана портмоне и протянул рубль:
— На, только больше сюда не ходи.
Нечаев деньги взял. Только что ему пришла в голову мысль: «Убить старика!» Он тяжко задышал, обмозговывая, как это лучше сделать. Потом быстрым движением наклонился к печи, схватил стоявший там топор и обухом огрел Петровича по лбу.
— Ты что делаешь, разбойник? — закричал Петрович, хватаясь за кровоточащую рану. — Пошел вон!
Нечаев вновь замахнулся топором. Старик поднял над головой руки. Остро отточенная сталь вошла в шею. Струей брызнула кровь. Петрович зашатался и грохнулся на пол. Писарь бросил топор и стал искать деньги. Нашел лишь 37 рублей 17 копеек в портмоне. Это совсем распалило убийцу. Он со злобой ударил ногой труп и проговорил:
— Ишь, хотел мною свои грехи, старая собака, прикрыть? Ан не вышло!
Потом он дико захохотал:
— Сейчас я тебе красоту наведу! — И он топором — двумя ударами — перерубил шею. Голова арбузом покатилась по полу, оставляя липкий след густой темной крови.
Нечаев за волосы поднял голову и водрузил ее на поднос, лежавший на столе. Он даже отошел шага на два, полюбовался:
— Клевость замечательная!
Ополоснув в умывальнике руки, Нечаев забрал с собою пальто акцизного чиновника и поспешил убраться из дома.
ИЗ ОБЪЯТИЙ — НА НАРЫ!
Страшный женский крик потряс стены дома портного Григорьева. Случилось это часа в четыре пополудни первого дня Пасхи. Надиря приготовила мясной бэлиш и, желая угостить им Петровича, вошла в его комнату. Здесь ее взору предстало жуткое зрелище…
Джавад понесся в полицию.
Началось следствие. Для него, впрочем, особых тайн не было. Стало ясно, что убийство — дело рук отставного писаря. Но сам убийца словно сквозь землю провалился. Агенты облазили все казанские трущобы — все напрасно. Решили, что убийца успел бежать из города.
Обнаружил его все тот же Джавад, поклявшийся отомстить за Петровича. Все произошло до невероятности случайно. На улице Собанчи Джавад повстречал знакомого торговца яблочным щербетом. Разговорились. Джавад поделился переживаниями:
— Йолдос, ты, верно, слыхал про убийство портного? Так ведь я в его доме живу… — Ион поведал то, что знал о происшествии.
Торговец встрепенулся:
— Говоришь, этот Нечаев маленького роста?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51
Ну, а в православной жизни, народ покупал пташек на базаре и выпускал в мартовское небо.
Петрович задумал нечто более серьезное, чем с пернатыми баловаться. Отстояв заутреню в церкви Богородицкого монастыря (к слову, его основал в 1579 году сам Иван Васильевич), воспарив душою к небу, отправился добрый старик к юдоли печали, слез и горестных воздыханий — к тюремному замку.
Всю ночь лил теплый весенний дождь. Теперь же яркое солнце праздничным золотом красило землю, обещая обновление жизни. Вопреки пословице, что в такой день и птица гнезда не вьет, скворцы хлопотливо устраивали себе жилища. Из православных храмов выходили разряженные люди. Со всех сторон дрожал воздух от звона колоколов, от покрикиваний извозчиков, от веселого говора толпы.
Петрович, наряженный в новую чуйку, подошел к тюремным воротам. Возле них прохаживался мрачный часовой — солдат с ружьем и примкнутым штыком. К небольшой железной двери с маленьким круглым окошком тянулись люди с кульками, сумками, свертками. Щурясь на солнце, на пороге появился с цигаркой в зубах надзиратель в мундире с галунами.
Петрович вежливо снял картуз с блестящим козырьком, поклонился:
— С праздничком вас, любезный! К кому бы мне обратиться?
Надзиратель лениво повернул красное мясистое лицо, процедил:
— Что такое?
— Так как нынче Благовещение… Мне бы выкупить какого несчастного. Деньги я принес.
Надзиратель, услыхав про деньги, сразу оживился:
— О родственнике хлопочете?
— Нет, я, милый человек, совсем одинокий. Это так… для души.
— Хм, любопытно! — надзиратель бросил вонючую цигарку, задумался. — А какой суммой, извините, вы располагаете?
— Принес пятьдесят рублей.
— Что ж! Я сейчас доложу. А вы, господин, пройдите, пожалуйста, сюда, в дежурку.
Надзиратель толкнул сапогом железную дверь, страшно заскрипевшую. Они очутились в большой комнате со сводчатым потолком и металлической балкой посредине. Высокое окошко было забрано в решетку. Комнату наполняли люди в разнообразной одежде, преимущественно бедной. Скорбной покорной очередью они тянулись к столу, за которым сидела толстая седая надзирательница в мундире с галунами на рукавах, с синими выпушками. Она принимала передачи, складывала их в большую корзину и записывала фамилии в большую амбарную книгу.
— Сюда идите, — указал надзиратель Петровичу на боковую дверцу.
ОТСТАВНОЙ ПИСАРЬ
В соседней комнатушке стоял лишь дощатый стол да грубо сколоченная скамейка. Воздух был пропитан запахом плесени, табака и горя. Все это действовало угнетающе на Петровича.
Вскоре в помещение вошел молодой, подтянутый офицер с быстрыми решительными движениями и отрывистой речью. Он с любопытством бросил взгляд на Петровича, спросил:
— Представьтесь: кто вы, что от нас хотите? Петрович, немного путаясь и сбиваясь от волнения, объяснил суть дела.
Офицер не перебивая выслушал, потом сказал Петровичу:
— Подобное у нас не делается. Но вам, господин Чернов, повезло. У нас находится под арестом некий Нечаев. Он обвиняется в краже. В случае солидного поручительства и залога в 50 рублей, мы можем отпустить его до суда на свободу
— А насовсем — нельзя? Офицер усмехнулся:
— Кого можно отпустить, так мы таких не заключаем. Предупреждаю: тип неприятный. Буянит. Вынуждены поместить его в одиночку.
Офицер взглянул в формуляр, который держал под мышкой, зачитал: — «Артамон Нечаев, 35 лет, из самарских крестьян. Служил писарем в Лейб-гвардейском Кексгольмском полку в Варшаве. Отставлен в 1869 году за воровство…» Вы не передумали? Вам, господин Чернов, придется отвечать за поведение Нечаева и его явку в суд.
Петрович вздохнул:
— Чего уж там! За тем к вам и пришел. Пока оформляли документы, надзиратель ввел в дежурку человека небольшого роста в длиннополой шинели. Он был весь какой-то растрепанный. Невероятно большие уши нелепо торчали. Из-под низкого лба глядели сошедшиеся возле переносицы маленькие злые глазки.
— Вот ваш красавец, — рассмеялся офицер. — Ну, Нечаев, кланяйся низко своему благодетелю.
Нечаев с чувством прижал руку к сердцу:
— С праздником вас, господин хороший! За то, что вы меня избавили от тюремной параши и от жидкой каши, чтоб вашему благородию медаль за усердие дали.
Петрович нанял извозчика и с освобожденным мужичком отправился домой.
СЛАДОСТНЫЕ ВОСПОМИНАНИЯ
Предупрежденный загодя Джавад протопил баньку. Туда первым делом был направлен Нечаев. Петрович подобрал ему со своего плеча необходимую одежонку: исподнее, порты и весьма исправную поддевку.
Надиря накрыла стол белой, тщательно выглаженной скатерью. Затем закуски поставила — сузьму татарскую, соленую капусту, огурчики.
— С праздничком! — Петрович поднял рюмку. — Нынче даже скоромное позволительно. Спасибо тебе, добрый человек, — старик поклонился Нечаеву, — ты помог нам радостную усладу сердцу доставить.
— Да уж, — самодовольно хмыкнул арестант, — ради меня теперя тебя Бог в рай возьмет. — И он залпом выпил водку и тут же, не спрашивая налил себе еще.
— Ты, мил человек, долго в узилище томился?
— Да почитай два месяца. И не за что! Ну «замочил» бы кого, а то — пустяк. Пришел я наниматься к Мухамеджанову. Слыхал, небось — богатый такой купец. Полный дом добром набит. Слуга побежал докладывать, а я — в прихожей без присмотру оставленный. Вижу: шуба енотовая висит. Смекаю: «Для чего такое издевательство? Нарочно людей смущать?» Понятно, стырил я ее — подхватил да за порог.
— И не поймали? — поинтересовался Джамал.
— Коли не спалился бы, так с тобой тут лясы не точил. — Не дожидаясь приглашения, Нечаев выпил еще водки. — Прибежал в ближайший трактир, говорю хозяину: «Гони тридцатку да ставь штоф, а шубу себе забирай!» Трактирщик штоф поставил, да сам, чувырло гнусное, за легавыми послал. Так и повязали, отвели меня в «дядин дом». Хорошо еще, что успел штоф осушить.
Поймав недоуменные взгляды застольников, Нечаев хохотнул:
— Ну в тюрьму, серость ваша необразованная. Я всю музыку блатную прошел, потому как уже прежде был сиделым.
— За что?
— За ящик мыла. Это когда я в Варшаве служил. Спер у каптенармуса да на базар. Меня на кичу и отволокли. Целый месяц спал и ел за счет Императора.
ВОН С ПОРОГА
В этот момент Надиря внесла на подносе тутырган тавык — фаршированную курицу с рисом. Хозяйка подошла первым к гостю, намереваясь положить ему самый сочный кусок. Тот вдруг с пьяной развязанностью ухватил ее ниже талии.
Надиря вскрикнула, выронила поднос на пол. Джавад с кулаками бросился на писаря. Петрович встал между ними.
— Прости, Джавад, этого несчастного. Трудная жизнь испортила его.
Портной было хотел, чтобы освобожденный им человек пожил в его доме недельку-другую. Теперь, познакомившись поближе со «страдальцем», решение переменил. Он подумал: «Воры и Господу не угодны! Надо его выпроваживать».
Петрович поднялся из-за стола:
— Спасибо тебе, добрый человек, что разделил с нами хлеб-соль. Нам спать пора, а ты иди восвояси. Вот тебе на память — две новые рубахи да целковый.
Нечаев молча принял подарки, засунул в карман початую бутылку водки и хлопнул за собой дверью.
— Слава тебе, Господи, избавились! — перекрестился старик.
Нет, он ошибся: не избавились.
НЕЗВАНЫЙ ГОСТЬ
Наступила Пасха. Отстояв всенощную, Петрович вернулся домой. Но не было обычной просветленности и подъема духа, которые он чувст-
вовал после горячих молитв. Что-то тягостное сжимало его душу.
Он хотел ключом открыть свою дверь, но она оказалась незапертой.
«Эх, совсем я стал плохой, — подумал Петрович. — Забыл закрыть!»
Снял чуйку, повесил ее рядом с новым пальто, которое только что сшил для акцизного чиновника. Вдруг на полу возле платяного шкафа увидал мокрые следы, совсем недавно кем-то оставленные.
— Кто тут? — с замиранием сердца спросил Петрович.
В ответ — тишина.
Тогда старик проследил направление шагов и заглянул за ширму возле кровати. К своему ужасу он заметил, что из-под кровати торчат чьи-то ноги в сапогах.
«Что делать? — лихорадочно думал Петрович. — Кричать? Но соседи-татары еще вчера уехали к родственникам и обещали быть лишь к обеду. Бежать? Да с моим сердцем далеко не убежишь!»
И он с усмешкой и неожиданно для самого себя спокойно произнес:
— Ты чего, добрый человек, под кровать ночевать забрался? Вылезай!
Сапоги зашевелились, заерзали, и на свет Божий появился… Нечаев.
— Хотел тебе сурпризец сделать, а ты — что Путилин сыщик — дюже хитрый! — сказал писарь. На самом деле, полагая, что Петрович будет в церкви, Нечаев забрался в дом, чтобы чем-нибудь поживиться. Но приход старика спутал воровские планы.
— Что ты хочешь? — сухо спросил Петрович.
— Что, что! — злобно огрызнулся писарь. — Лупетки вытращил, а не видишь, замерз я, есть хочу. Сидел я спокойно на царских харчах, на кой черт ты меня из тюрьмы забрал? Вот теперь ты обязан хлопотать обо мне.
Лицо писаря опухло от пьянства, верхняя губа кровоточила, под глазом темнел фингал. Сквозь распахнувшуюся полу шинели, выглядывало голое жилистое тело — даже исподнее отсутствовало.
Петрович вздохнул:
— Что ж! Садись за стол, будем есть кашу с молоком.
Нечаев хмуро зыркнул злыми глазками:
— Я тебе чо, дитя малое? «Кашка, молочко!» Налей-ка водочки.
— Водки нет в доме.
— А у меня все нутро пылает! Коли не выпью — окачурюсь! Дай тогда деньжат. Свое-то, видишь, я все проюрдонил. Даже крест пропил.
Старик решил: «Дам ему целковый, а то не отвяжется!» Он достал из кармана портмоне и протянул рубль:
— На, только больше сюда не ходи.
Нечаев деньги взял. Только что ему пришла в голову мысль: «Убить старика!» Он тяжко задышал, обмозговывая, как это лучше сделать. Потом быстрым движением наклонился к печи, схватил стоявший там топор и обухом огрел Петровича по лбу.
— Ты что делаешь, разбойник? — закричал Петрович, хватаясь за кровоточащую рану. — Пошел вон!
Нечаев вновь замахнулся топором. Старик поднял над головой руки. Остро отточенная сталь вошла в шею. Струей брызнула кровь. Петрович зашатался и грохнулся на пол. Писарь бросил топор и стал искать деньги. Нашел лишь 37 рублей 17 копеек в портмоне. Это совсем распалило убийцу. Он со злобой ударил ногой труп и проговорил:
— Ишь, хотел мною свои грехи, старая собака, прикрыть? Ан не вышло!
Потом он дико захохотал:
— Сейчас я тебе красоту наведу! — И он топором — двумя ударами — перерубил шею. Голова арбузом покатилась по полу, оставляя липкий след густой темной крови.
Нечаев за волосы поднял голову и водрузил ее на поднос, лежавший на столе. Он даже отошел шага на два, полюбовался:
— Клевость замечательная!
Ополоснув в умывальнике руки, Нечаев забрал с собою пальто акцизного чиновника и поспешил убраться из дома.
ИЗ ОБЪЯТИЙ — НА НАРЫ!
Страшный женский крик потряс стены дома портного Григорьева. Случилось это часа в четыре пополудни первого дня Пасхи. Надиря приготовила мясной бэлиш и, желая угостить им Петровича, вошла в его комнату. Здесь ее взору предстало жуткое зрелище…
Джавад понесся в полицию.
Началось следствие. Для него, впрочем, особых тайн не было. Стало ясно, что убийство — дело рук отставного писаря. Но сам убийца словно сквозь землю провалился. Агенты облазили все казанские трущобы — все напрасно. Решили, что убийца успел бежать из города.
Обнаружил его все тот же Джавад, поклявшийся отомстить за Петровича. Все произошло до невероятности случайно. На улице Собанчи Джавад повстречал знакомого торговца яблочным щербетом. Разговорились. Джавад поделился переживаниями:
— Йолдос, ты, верно, слыхал про убийство портного? Так ведь я в его доме живу… — Ион поведал то, что знал о происшествии.
Торговец встрепенулся:
— Говоришь, этот Нечаев маленького роста?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51