примерно в это же время убивают Боба Конроя и его жену.
– Нет, – неуверенно сказал Уилсон. – Конрой и его жена... это было двойное самоубийство.
– Черта с два! И почему, черт возьми, вы мне так и не сказали ни разу, что выследили Конроя? Я раз пять звонил вам по этому поводу.
Довольно кротко он сказал:
– Вы тогда уже не занимались этим делом. Честно говоря, мне это не приходило в голову. Если вы правы в отношении этого жуткого убийства, то почему тогда не убили Гастона Минза?
– А зачем убивать Минза? Все равна никто не верит тому, что он говорит. К тому же я добрался до Хэссела и Гринберга за несколько минут до их убийства. О них я узнал от Минза, выколотив их имена из него. Но я не успел с ними толком поговорить – они стали жертвами пивной войны.
– Вы думаете, Минз продал их Рикке?
– Я уверен в этом. Это позволило Минзу пойти в суд и свалить все на Хэссела и Гринберга, которые были мертвы и ничего не могли сказать в свое оправдание. Тем временем, узнав о том, что в лесу обнаружили маленький труп, Вайолет Шарп повредилась умом; в каком бы качестве и в какой бы мере она ни участвовала в этом похищении – вы, должно быть, помните, что на ее счету в банке лежали неизвестно откуда взявшиеся две тысячи долларов, – она наверняка не ожидала, что ребенка убьют, и конечно не могла знать, что найденное тело не было Линдбергом-младшим.
– И она приняла яд, – сказал Уилсон.
– Или была убита. Никто на самом деле не видел, как она принимала яд. Она была больна, лечила нервы; возможно, ее отравил Уэйтли.
– Он же не работал в имении в Энглвуде.
– Он часто бывая там. Слуги в обоих этих имениях представляли, так сказать, одну сплоченную семью. Как бы то ни было, она была свидетельницей, и ее не стало. Смерть Уэйтли кажется мне не менее подозрительной. Я думаю, стоит разобраться с тем, почему человек, который сроду не болел, вдруг умер от язвы желудка. Аутопсия его тела проводилась?
– Не знаю, – признался он.
– Даже если смерть его была естественной, какой стресс вызвал эту кровоточащую язву? Над этим тоже стоит задуматься, не так ли? А разве смерть Фиша наступила не в самое подходящее время? Кстати, я точно не могу сказать, где пересекаются пути Фиша и Уэндела. Уэндел мог участвовать, а мог и не участвовать в вымогательстве на кладбище; но зато я знаю, что сестра Уэндела живет возле кладбища святого Реймонда.
– Что?
– Что слышали. Запишите это тоже. Как бы то ни было, по крайней мере часть этих денег оказалась у Фиша, и то ли его болезнь, то ли страх перед Капоне.
Риккой или даже арестом заставили его поспешно уехать в Германию, оставив немного наличных спрятанными в доме его приятеля Хауптмана.
– То есть вы считаете Хауптмана невинной жертвой обмана, – сказал Уилсон, насмешливо улыбаясь.
– Единственное, в чем он мог быть виновен, так это в том, что вместе с Фишем участвовал в контрабанде наркотиков под прикрытием пушного бизнеса. Но даже в этом я сомневаюсь, – я хрустнул пальцами. – Как бы там ни было, я думаю, что все происходило именно так. Что касается Чарльза Линдберга-младшего, то он где-то спрятан. Я предполагаю, что в первые дни после похищения его держали в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Где он сейчас, я не знаю. Но Капоне и Рикка ни за что его не убьют – закон о давности уголовного преследования не относится к убийству.
Уилсон приподнял одну бровь, улыбнулся натянутой улыбкой и положил свой карандаш.
– Нейт, это интересная версия и, должен признаться, мне кое-что из того, что вы рассказали, не было известно, но вы совершенно игнорируете и упускаете решающие доказательства, собранные против Бруно Хауптмана.
Я засмеялся.
– Боже, Фрэнк. Мне даже говорить об этом не хочется. Я никогда еще не сталкивался с такой бесстыдной фабрикацией и фальсификацией доказательств... или с таким количеством лгущих свидетелей, начиная от Кондона и до Уайтида, Хокмута и самого Линдберга.
– Вы называете Линдберга лгуном?
– Да. Я думаю, ко лжи его склонили полицейские, заверившие его, что Хауптман виновен. Вы когда-нибудь заверяли Слима в этом, Фрэнк?
Уилсон промолчал.
– Я не хочу сказать, что имел место какой-то крупный заговор полицейских, ставящий целью сфабриковать обвинение против Хауптмана. Я даже не думаю, что его ложного обвинения добивалась Команда. Хауптман стал козлом отпущения, потому что был приятелем и деловым партнером Фиша. И затем независимо действующие друг от друга силы расположились таким образом, что сделали его наиболее подходящей фигурой для этой роли. Вы знаете, как рассуждают нерадивые копы типа Шварцкопфа и Уэлча? Обладая минимальным количеством доказательств, они сосредоточиваются на подозреваемом и начинают кое-что подтасовывать, кое о чем лгать, о чем-то умалчивать. Свидетелям они внушают, что те дают показания против виновного человека, и свидетели им верят. И поэтому в обычной жизни честный человек, желая, чтобы виновного постигла справедливая кара, иногда ради того, чтобы на какое-то время стать знаменитостью, а то и просто ради денежного вознаграждения незначительно отклоняется от истины, слегка искажает факты... В конце концов, что страшного в небольшом приукрашивании, если обвиняемый наверняка виновен? Поэтому коп подделывает доказательство с лестницей, кассир кинотеатра делает фиктивное опознание обвиняемого, а обвинитель замалчивает содержание писем и бухгалтерских книг, подтверждающих слова Хауптмана о Фише, и так далее и тому подобное.
Он нахмурился:
– Вы подвергаете сомнению репутацию многих государственных должностных лиц и добропорядочных граждан.
– Нет, я не подвергаю сомнению их репутацию, потому что в том, что я сказал, нет никаких сомнений. Хауптмана обвинили ложно; он был простой плотник-немец, который в силу сложившихся обстоятельств оказался подходящей фигурой для этой роли. Я все-таки думаю, что Команда приложила к этому руку. Например, Камера смертников Рейли и Сэм Лейбовиц, предложивший Хауптману юридические услуги, были связаны тесными узами с Капоне, как и многие ньюджерсийские и нью-йоркские копы, хотя это вам может не понравиться.
– Вы подвергаете сомнению, – холодно сказал он, – работу, которую провела группа разведки Налогового управления. Боже, Геллер, ведь это же мы посадили Капоне. Неужели вы думаете, что влияние Команды простирается до...
– Нет. Поэтому я и пришел к вам. Во всяком случае, это одна из причин, почему я пришел к вам.
У вас достаточно людей и опыта, чтобы проверить мою информацию и мой сценарий. Вы можете сделать это за короткое время, что необходимо, если мы хотим спасти Хауптмана от электрического стула. И конечно же, Фрэнк, вам должно это понравиться – вы можете снова надолго упрятать Капоне за решетку.
Он поднял подбородок и внимательно посмотрел на меня.
– Вы посадили его, но лишь на время. Через несколько лет он освободится. Вы только представьте, его же можно будет обвинить в убийстве и похищении ребенка с целью выкупа. Вы только подумайте, вы сможете возложить на него ответственность за похищение сына Линдберга. Вы станете более знаменитым, чем Джон Эдгар Гувер.
– Я не стремлюсь к славе, Геллер.
Может, и так, но он делал все возможное, чтобы карабкаться по бюрократической лестнице.
– Но разве вам не будет приятно наконец разрешить это дело?
– Геллер, это дело уже разрешено.
– Фрэнк, как вы можете после того, что я вам рассказал...
– Послушайте, – резко сказал он, – большинство людей, о которых вы говорите, умерли. Фиш, Хессел, Гринберг, Вайолет Шарп, Оливер Уэйтли...
– Жена Уэйтли, Элси, находится в Великобритании; она могла быть косвенно замешанной в этом похищении. Допросите ее!
– Геллер, ее тоже нет в живых.
– Что? Что... при каких обстоятельствах это произошло?
– Я не знаю точно, – он пожал плечами. – Насколько мне известно, она умерла естественной смертью.
– Боже мой! Вы можете это выяснить! Эта цепь смертей не кажется вам подозрительной?
Он медленно покачал головой:
– Если Хауптман в последнюю минуту не назовет своих сообщников, то мы едва ли сможем выяснить еще что-нибудь, даже если осталось, что выяснять. Слишком многих свидетелей уже нет в живых. Остались только сомнительные личности типа Минза, Уэндела, Джефси, супруг Маринелли. Они могут только ввести нас в заблуждение.
Я наклонился вперед и положил руку на его стол.
– Вы один из немногих людей на этой земле, Фрэнк, кто может взять трубку, возобновить расследование и спасти Хауптману жизнь.
Он пожал плечами:
– Я не хочу спасать Хауптману жизнь. Если даже ваш сценарий правильный, хотя мне он кажется неестественным и нереальным, я все равно считаю Хауптмана главным участником похищения, сообщником Фиша. Я совершенно не сомневаюсь в этом, Геллер: Хауптман виновен на сто процентов. Он уже совершал преступления в Германии, и я уверен, что он один из самых закоренелых и жестоких преступников, с которыми мне приходилось сталкиваться.
Я молча смотрел на него.
– Позвольте, я прочитаю вам кое-что, – сказал он, повернулся и снял со стены фотографию Линдберга. С печальной и гордой улыбкой он прочитал: – «Фрэнку Уилсону – если бы вы не взялись за это дело, ребята, Хауптман никогда бы не попал под суд. Ваша организация заслуживает самой высокой похвалы за его задержание».
Я встал.
– Понятно, Фрэнк, только эта надписанная фотография не имеет ничего общего с правдой.
Он бросил на меня жесткий взгляд и быстро повесил фотографию обратно на стену; она криво повисла на гвозде, но он этого не заметил.
– Геллер, я вас внимательно выслушал, а сейчас извините, но мне нужно заниматься серьезной работой.
Я наклонился над его столом.
– Позвольте, я только спрошу вас о чем-то. Только один вопрос. Вы занимались делом Боба Конроя, не так ли? Вы и лейтенант Финн из Манхэттена. Вы были на месте преступления? Там, где произошло это двойное убийство?
Он кивнул.
– Тогда, пожалуйста, скажите, Фрэнк, что вы учуяли? Мне ничего неизвестно об этом деле, но это «самоубийство» кажется мне подозрительным. Сдается мне, это работа Капоне и Рикки.
– Хотите посмотреть досье? – спросил он и начал рыться в груде бумажных папок. – Вы можете взглянуть на это чертово досье.
– Что оно делает на вашем столе?
– Это дело было связано с фальшивомонетничеством. Я говорил вам, что в данный момент занимаюсь этим вопросом.
– Почему оно связано с фальшивомонетничеством?
– Они жили в бедности, Конрой и его жена...
– Старались не высовываться, вы хотите сказать.
Он проигнорировал мое замечание.
– Кажется, они отыскали себе новое занятие, поскольку в их берлоге нашли небольшую печатную машину и пластины, производящие удивительно качественные фальшивые деньги.
– Едва ли это свидетельствует о том, что они собирались покончить с собой.
– Кто знает, почему люди кончают жизнь самоубийством. А, вот. Вот она. Садитесь и посмотрите, если вам интересно, но мне нужно заниматься делом.
Я начал перелистывать бумаги в папке и наткнулся на фотографию женщины, привлекательной брюнетки со строгим, покрытым оспинами лицом. Я оцепенел.
– Геллер? Нейт? Что с вами? У вас такой вид, словно вы увидели привидение.
– А? Нет, ничего, – сказал я, сел и спокойно стал читать документы. Потом положил папку на стол Уилсона и поблагодарил его за то, что он уделил мне время.
– Вы как-то странно выглядите, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?
– До свидания, Фрэнк, – сказал я и вышел.
В коридоре я прислонился к стене, мимо меня торопливо проходили чиновники. Видел ли я привидение? В некотором смысле да.
Дражайшая половина, жена Боба Конроя была мне знакома. Я встречался с ней раньше. Несколько лет назад – прошло более четырех лет, но память о той встрече ярко жила в моей душе.
Я видел ее в Чикаго на вокзале «Ла Сал Стрит Стэйшн», когда она сошла с поезда Твентис Сентшери Лимитёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Нет, – неуверенно сказал Уилсон. – Конрой и его жена... это было двойное самоубийство.
– Черта с два! И почему, черт возьми, вы мне так и не сказали ни разу, что выследили Конроя? Я раз пять звонил вам по этому поводу.
Довольно кротко он сказал:
– Вы тогда уже не занимались этим делом. Честно говоря, мне это не приходило в голову. Если вы правы в отношении этого жуткого убийства, то почему тогда не убили Гастона Минза?
– А зачем убивать Минза? Все равна никто не верит тому, что он говорит. К тому же я добрался до Хэссела и Гринберга за несколько минут до их убийства. О них я узнал от Минза, выколотив их имена из него. Но я не успел с ними толком поговорить – они стали жертвами пивной войны.
– Вы думаете, Минз продал их Рикке?
– Я уверен в этом. Это позволило Минзу пойти в суд и свалить все на Хэссела и Гринберга, которые были мертвы и ничего не могли сказать в свое оправдание. Тем временем, узнав о том, что в лесу обнаружили маленький труп, Вайолет Шарп повредилась умом; в каком бы качестве и в какой бы мере она ни участвовала в этом похищении – вы, должно быть, помните, что на ее счету в банке лежали неизвестно откуда взявшиеся две тысячи долларов, – она наверняка не ожидала, что ребенка убьют, и конечно не могла знать, что найденное тело не было Линдбергом-младшим.
– И она приняла яд, – сказал Уилсон.
– Или была убита. Никто на самом деле не видел, как она принимала яд. Она была больна, лечила нервы; возможно, ее отравил Уэйтли.
– Он же не работал в имении в Энглвуде.
– Он часто бывая там. Слуги в обоих этих имениях представляли, так сказать, одну сплоченную семью. Как бы то ни было, она была свидетельницей, и ее не стало. Смерть Уэйтли кажется мне не менее подозрительной. Я думаю, стоит разобраться с тем, почему человек, который сроду не болел, вдруг умер от язвы желудка. Аутопсия его тела проводилась?
– Не знаю, – признался он.
– Даже если смерть его была естественной, какой стресс вызвал эту кровоточащую язву? Над этим тоже стоит задуматься, не так ли? А разве смерть Фиша наступила не в самое подходящее время? Кстати, я точно не могу сказать, где пересекаются пути Фиша и Уэндела. Уэндел мог участвовать, а мог и не участвовать в вымогательстве на кладбище; но зато я знаю, что сестра Уэндела живет возле кладбища святого Реймонда.
– Что?
– Что слышали. Запишите это тоже. Как бы то ни было, по крайней мере часть этих денег оказалась у Фиша, и то ли его болезнь, то ли страх перед Капоне.
Риккой или даже арестом заставили его поспешно уехать в Германию, оставив немного наличных спрятанными в доме его приятеля Хауптмана.
– То есть вы считаете Хауптмана невинной жертвой обмана, – сказал Уилсон, насмешливо улыбаясь.
– Единственное, в чем он мог быть виновен, так это в том, что вместе с Фишем участвовал в контрабанде наркотиков под прикрытием пушного бизнеса. Но даже в этом я сомневаюсь, – я хрустнул пальцами. – Как бы там ни было, я думаю, что все происходило именно так. Что касается Чарльза Линдберга-младшего, то он где-то спрятан. Я предполагаю, что в первые дни после похищения его держали в Нью-Хейвене, штат Коннектикут. Где он сейчас, я не знаю. Но Капоне и Рикка ни за что его не убьют – закон о давности уголовного преследования не относится к убийству.
Уилсон приподнял одну бровь, улыбнулся натянутой улыбкой и положил свой карандаш.
– Нейт, это интересная версия и, должен признаться, мне кое-что из того, что вы рассказали, не было известно, но вы совершенно игнорируете и упускаете решающие доказательства, собранные против Бруно Хауптмана.
Я засмеялся.
– Боже, Фрэнк. Мне даже говорить об этом не хочется. Я никогда еще не сталкивался с такой бесстыдной фабрикацией и фальсификацией доказательств... или с таким количеством лгущих свидетелей, начиная от Кондона и до Уайтида, Хокмута и самого Линдберга.
– Вы называете Линдберга лгуном?
– Да. Я думаю, ко лжи его склонили полицейские, заверившие его, что Хауптман виновен. Вы когда-нибудь заверяли Слима в этом, Фрэнк?
Уилсон промолчал.
– Я не хочу сказать, что имел место какой-то крупный заговор полицейских, ставящий целью сфабриковать обвинение против Хауптмана. Я даже не думаю, что его ложного обвинения добивалась Команда. Хауптман стал козлом отпущения, потому что был приятелем и деловым партнером Фиша. И затем независимо действующие друг от друга силы расположились таким образом, что сделали его наиболее подходящей фигурой для этой роли. Вы знаете, как рассуждают нерадивые копы типа Шварцкопфа и Уэлча? Обладая минимальным количеством доказательств, они сосредоточиваются на подозреваемом и начинают кое-что подтасовывать, кое о чем лгать, о чем-то умалчивать. Свидетелям они внушают, что те дают показания против виновного человека, и свидетели им верят. И поэтому в обычной жизни честный человек, желая, чтобы виновного постигла справедливая кара, иногда ради того, чтобы на какое-то время стать знаменитостью, а то и просто ради денежного вознаграждения незначительно отклоняется от истины, слегка искажает факты... В конце концов, что страшного в небольшом приукрашивании, если обвиняемый наверняка виновен? Поэтому коп подделывает доказательство с лестницей, кассир кинотеатра делает фиктивное опознание обвиняемого, а обвинитель замалчивает содержание писем и бухгалтерских книг, подтверждающих слова Хауптмана о Фише, и так далее и тому подобное.
Он нахмурился:
– Вы подвергаете сомнению репутацию многих государственных должностных лиц и добропорядочных граждан.
– Нет, я не подвергаю сомнению их репутацию, потому что в том, что я сказал, нет никаких сомнений. Хауптмана обвинили ложно; он был простой плотник-немец, который в силу сложившихся обстоятельств оказался подходящей фигурой для этой роли. Я все-таки думаю, что Команда приложила к этому руку. Например, Камера смертников Рейли и Сэм Лейбовиц, предложивший Хауптману юридические услуги, были связаны тесными узами с Капоне, как и многие ньюджерсийские и нью-йоркские копы, хотя это вам может не понравиться.
– Вы подвергаете сомнению, – холодно сказал он, – работу, которую провела группа разведки Налогового управления. Боже, Геллер, ведь это же мы посадили Капоне. Неужели вы думаете, что влияние Команды простирается до...
– Нет. Поэтому я и пришел к вам. Во всяком случае, это одна из причин, почему я пришел к вам.
У вас достаточно людей и опыта, чтобы проверить мою информацию и мой сценарий. Вы можете сделать это за короткое время, что необходимо, если мы хотим спасти Хауптмана от электрического стула. И конечно же, Фрэнк, вам должно это понравиться – вы можете снова надолго упрятать Капоне за решетку.
Он поднял подбородок и внимательно посмотрел на меня.
– Вы посадили его, но лишь на время. Через несколько лет он освободится. Вы только представьте, его же можно будет обвинить в убийстве и похищении ребенка с целью выкупа. Вы только подумайте, вы сможете возложить на него ответственность за похищение сына Линдберга. Вы станете более знаменитым, чем Джон Эдгар Гувер.
– Я не стремлюсь к славе, Геллер.
Может, и так, но он делал все возможное, чтобы карабкаться по бюрократической лестнице.
– Но разве вам не будет приятно наконец разрешить это дело?
– Геллер, это дело уже разрешено.
– Фрэнк, как вы можете после того, что я вам рассказал...
– Послушайте, – резко сказал он, – большинство людей, о которых вы говорите, умерли. Фиш, Хессел, Гринберг, Вайолет Шарп, Оливер Уэйтли...
– Жена Уэйтли, Элси, находится в Великобритании; она могла быть косвенно замешанной в этом похищении. Допросите ее!
– Геллер, ее тоже нет в живых.
– Что? Что... при каких обстоятельствах это произошло?
– Я не знаю точно, – он пожал плечами. – Насколько мне известно, она умерла естественной смертью.
– Боже мой! Вы можете это выяснить! Эта цепь смертей не кажется вам подозрительной?
Он медленно покачал головой:
– Если Хауптман в последнюю минуту не назовет своих сообщников, то мы едва ли сможем выяснить еще что-нибудь, даже если осталось, что выяснять. Слишком многих свидетелей уже нет в живых. Остались только сомнительные личности типа Минза, Уэндела, Джефси, супруг Маринелли. Они могут только ввести нас в заблуждение.
Я наклонился вперед и положил руку на его стол.
– Вы один из немногих людей на этой земле, Фрэнк, кто может взять трубку, возобновить расследование и спасти Хауптману жизнь.
Он пожал плечами:
– Я не хочу спасать Хауптману жизнь. Если даже ваш сценарий правильный, хотя мне он кажется неестественным и нереальным, я все равно считаю Хауптмана главным участником похищения, сообщником Фиша. Я совершенно не сомневаюсь в этом, Геллер: Хауптман виновен на сто процентов. Он уже совершал преступления в Германии, и я уверен, что он один из самых закоренелых и жестоких преступников, с которыми мне приходилось сталкиваться.
Я молча смотрел на него.
– Позвольте, я прочитаю вам кое-что, – сказал он, повернулся и снял со стены фотографию Линдберга. С печальной и гордой улыбкой он прочитал: – «Фрэнку Уилсону – если бы вы не взялись за это дело, ребята, Хауптман никогда бы не попал под суд. Ваша организация заслуживает самой высокой похвалы за его задержание».
Я встал.
– Понятно, Фрэнк, только эта надписанная фотография не имеет ничего общего с правдой.
Он бросил на меня жесткий взгляд и быстро повесил фотографию обратно на стену; она криво повисла на гвозде, но он этого не заметил.
– Геллер, я вас внимательно выслушал, а сейчас извините, но мне нужно заниматься серьезной работой.
Я наклонился над его столом.
– Позвольте, я только спрошу вас о чем-то. Только один вопрос. Вы занимались делом Боба Конроя, не так ли? Вы и лейтенант Финн из Манхэттена. Вы были на месте преступления? Там, где произошло это двойное убийство?
Он кивнул.
– Тогда, пожалуйста, скажите, Фрэнк, что вы учуяли? Мне ничего неизвестно об этом деле, но это «самоубийство» кажется мне подозрительным. Сдается мне, это работа Капоне и Рикки.
– Хотите посмотреть досье? – спросил он и начал рыться в груде бумажных папок. – Вы можете взглянуть на это чертово досье.
– Что оно делает на вашем столе?
– Это дело было связано с фальшивомонетничеством. Я говорил вам, что в данный момент занимаюсь этим вопросом.
– Почему оно связано с фальшивомонетничеством?
– Они жили в бедности, Конрой и его жена...
– Старались не высовываться, вы хотите сказать.
Он проигнорировал мое замечание.
– Кажется, они отыскали себе новое занятие, поскольку в их берлоге нашли небольшую печатную машину и пластины, производящие удивительно качественные фальшивые деньги.
– Едва ли это свидетельствует о том, что они собирались покончить с собой.
– Кто знает, почему люди кончают жизнь самоубийством. А, вот. Вот она. Садитесь и посмотрите, если вам интересно, но мне нужно заниматься делом.
Я начал перелистывать бумаги в папке и наткнулся на фотографию женщины, привлекательной брюнетки со строгим, покрытым оспинами лицом. Я оцепенел.
– Геллер? Нейт? Что с вами? У вас такой вид, словно вы увидели привидение.
– А? Нет, ничего, – сказал я, сел и спокойно стал читать документы. Потом положил папку на стол Уилсона и поблагодарил его за то, что он уделил мне время.
– Вы как-то странно выглядите, – сказал он. – Как вы себя чувствуете?
– До свидания, Фрэнк, – сказал я и вышел.
В коридоре я прислонился к стене, мимо меня торопливо проходили чиновники. Видел ли я привидение? В некотором смысле да.
Дражайшая половина, жена Боба Конроя была мне знакома. Я встречался с ней раньше. Несколько лет назад – прошло более четырех лет, но память о той встрече ярко жила в моей душе.
Я видел ее в Чикаго на вокзале «Ла Сал Стрит Стэйшн», когда она сошла с поезда Твентис Сентшери Лимитёд.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84