Поднимайтесь наверх!
Оставив мальчика, мы поднялись по лестнице, и на площадке нас встретил Минз. В отличие от своего дома и сына, выглядел он ужасно: коричневый костюм – мятый, галстук – незатянутый, глаза воспаленные, изо рта несет спиртным, лицо красное и потное. Он провел нас в загроможденный мебелью кабинет мимо стола, на котором лежало изобретение, достойное полотна карикатуриста Руба Голдберга, – длинная доска с прикрепленными к ней четырьмя батарейками, большой лампой и отражателем.
Крупный круглолицый ублюдок тяжело опустился в кресло позади беспорядочно заваленного различными предметами стола.
– Боже, Одиннадцатый, вчера ночью мы едва унесли ноги!
– Что вы имеете в виду, Минз?
– Называйте меня Хоганом, Одиннадцатый. Я настаиваю на этом. Мы будем разговаривать в присутствии вашего шофера?
– Я же агент номер Шестнадцать, – сказал я. – Помните?
– Если вы полицейский шпион, – загадочно проговорил Минз, – ребенок Линдбергов окажется в незавидном положении.
– Расскажите нам о своем чудесном спасении, – сказал я.
Я отыскал для Эвелин стул, скинул с него несколько писем и старых газет, а сам продолжал стоять с кепкой в руке. Кепка прикрывала браунинг девятого калибра у меня под поясом.
– Я ездил туда, где находится ребенок, – мрачно проговорил Минз, наклонившись вперед и сложив руки, как для молитвы.
– Куда это? – спросила Эвелин.
– Этого я не могу вам сказать, – ответил Минз, с сожалением покачав своей массивной лысой головой. – Я дал слово этим преступникам, что никому не открою их местонахождение. Могу только сказать, что это место находится в пределах ста миль от Вашингтона.
– Вы его видели? – тихо спросила Эвелин. – Вы видели Чарльза Августа Линдберга-младшего?
– Да, – спокойно ответил Минз. Ямочки на его щеках были такими же очаровательными, как попка младенца. – Я брал ребенка на руки. У него голубые глаза, светлые волосы. На нем были вязаная шапочка, желтовато-коричневое пальто, коричневые ботинки и белые чулки. Его возраст и внешность совпадают со всем, что я видел и слышал об этом ребенке.
Эвелин посмотрела на меня тоскующими глазами – ей хотелось верить этому.
– А как насчет чудесного спасения? – спросил я.
Минз сузил глаза, вскинул голову и подался вперед.
– Вчера ночью в районе полуночи мы выехали из штаб-квартиры банды в двух машинах. Я ехал в ведущей машине. Лис с ребенком сидел во второй. Я должен был следить за дорогой на случай, если появится полиция. Увидев, что полицейские останавливают машины и обыскивают их, я должен был использовать свое изобретение, – он указал на лежащую на столе штуковину, – ... и дать сигнал машине сзади, где находился Лис с ребенком. Я должен был зажечь свет три раза.
Эвелин бросила на меня многозначительный взгляд; она казалась взволнованной. Она верила ему.
– Примерно в три часа утра, – продолжал Минз, – когда мы были уже совсем близко от Фар-Вью, я увидел впереди полицейского, останавливающего машину. Я три раза зажег свет на своем изобретении, и машина сзади повернула и поехала назад.
– Назад? – спросил я.
– В укрытие, – произнес он с драматическими интонациями в голосе.
Этому парню следовало работать диктором радио.
– В укрытии, – продолжал он, – Лис и остальные парни нервничали, как тараканы на свету. Лис сказал, что соглашение о передаче ребенка в Фар-Вью окончательно отменяется.
Эвелин посмотрела на меня с беспокойством и заметила мой скептицизм. Она повернулась к Минзу и сказала:
– Мне это кажется очень подозрительным...
Минз принял обиженный вид. Затем молча, двигаясь подчеркнуто медленно, он выдвинул ящик стола и достал из него пакет из оберточной бумаги, скрепленной красным сургучом.
– Вот ваши сто тысяч. Одиннадцатый, – сказал он. – Забирайте ваши деньги, если хотите выйти из игры.
Эвелин покачала головой.
– Я не хочу выходить из игры, пока существует хоть малейшая возможность, что мы сможем вернуть ребенка родителям. Я продолжаю игру.
Он схватил со стола конвертовскрывающую машину и перерезал шнур на пакете: бумага раскрылась, обнажив наверху зеленые купюры. Потом он сорвал с пакета ярлык и протянул его Эвелин. Она взяла его, прочитала, передала мне.
На нем были следующие две строчки:
Гастон Б. Минз.
Собственность миссис Эвелин Уолш Мак-Лин.
– Я наклеил это на пакет, – сказал он, беря ярлык обратно, – для того чтобы застраховать вас. Если я найду свою гибель, участвуя в этом предприятии, вы получите свои деньги обратно.
Уже по одному его виду я понял, что этот пакет слишком мал, чтобы вмещать сто тысяч долларов в мелких купюрах; я, однако, сказал об этом позднее. И неужели ящик его стола и был тем сейфом, в котором, как он утверждал, хранятся деньги?
– Если вы хотите, – сказал он ей, – я возобновлю переговоры с ними.
– Сделайте это, – резко сказала она. – Я возвращаюсь в Вашингтон. Держите меня в курсе событий, мы с вами выберем новое место, где будет возвращен ребенок. Но если вы меня обманываете, то закончите свою жизнь за решеткой.
Тон у нее тоже был драматичным, только она не лгала.
– Одиннадцатый, – мрачно произнес он, – вы видели внизу моего сына, не так ли? Уже одна мысль о нем не позволит мне сделать что-либо предосудительное. Этот мальчик теперь – моя жизнь.
Мы покинули Минза, его захламленный кабинет его опрятный дом и симпатичного мальчика, сели в зеленовато-голубой «линкольн» и начали разговаривать.
– Ты думаешь, что он лжет, не так ли, Нейт?
– Я знаю, что он лжет. Трудность в том, что, являясь профессиональным жуликом, он знает, что здание лжи нужно строить на тонком фундаменте правды. Он обладает кое-какой достоверной информацией – вопрос в том, где он ее взял. Насколько он близок к настоящим похитителям?
Рот ее превратился в тонкую решительную полоску.
– Я доведу это дело до конца.
– Лучше позволь мне, и я поручу довести его до конца парням из министерства финансов. Они легко выследят его сокамерника. Лиса, если он существует.
– Нет! Нет! Это может все испортить... Ребенок может пострадать...
Теперь она разговаривала, как Линдберг.
– Эти парни из министерства юстиции арестовали Капоне, – сказал я. – Они могут...
– Нет. Если ты сделаешь это, я позвоню Огдену, и он все отменит.
– Огдену?
– Огдену Миллсу. Министру юстиции.
Ее речь все больше напоминала речь Линдберга.
– О'кей, Эвелин. О'кей! Но боюсь, теперь мне придется уехать. Я отвезу тебя в Фар-Вью, но мой совет тебе – предоставь Минза властям. Ты еще можешь получить назад свои деньги и кое-какую информацию о похищении в придачу.
– Нет, – твердо сказала она.
Я проговорил с натянутой улыбкой на лице:
– Ты помнишь, какой сегодня день, Эвелин? Первое апреля. День смеха.
– Это жестоко.
– Ты сама сказала, что это жестокий мир.
– Обещай мне, Нейт. Обещай, что ты не станешь вмешиваться в мой план.
– Эвелин...
– Обещай мне! Обещай!
Она дотронулась до моей щеки; в глазах ее надежда смешалась с отчаянием.
– Хорошо, – сказал я. – Хорошо.
И я повез ее в Фар-Вью. Мы не разговаривали. Нельзя сказать, что мы злились друг на друга, но мы не разговаривали.
В комнате, где мы с Эвелин накануне ночью ждали появления призраков, я сложил свои вещи и пистолет в сумку и оставил миссис Мак-Лин наедине с домовыми. Когда я спустился вниз, Инга сказала, что мне звонили, и протянула мне сложенный листок бумаги; я сунул его в карман, не читая, потому что подошла Эвелин.
– Может быть, мне отвезти вас с Ингой в "Вашингтон? – сказал я.
– Я сама могу водить машину, – беззлобно проговорила Эвелин. – Знаешь, мне действительно не нужен шофер. Это всего лишь еще одна пустая роскошь в моей жизни.
– Эвелин, я знаю, у тебя добрые намерения. Но ты взялась за очень непростое дело.
– Я рискую только деньгами, Нейт. Если я смогу спасти этого ребенка...
– Эвелин... – Я огляделся: мы были в кухне одни. Я ждал смотрителя Гаса, который должен был отвезти меня на железнодорожную станцию. Я поцеловал ее крепким, долгим поцелуем.
– Я вернусь, – сказал я.
Она снова дотронулась до моего лица:
– Я буду ждать.
Когда я вышел из дома и направился к пикапу Гаса, она провожала меня взглядом, стоя в дверях черного хода, словно еще один призрак в этом Богом проклятом доме.
В машине я развернул листок, который передала мне Инга – сообщение было от Брекинриджа.
В нем говорилось: «Джефси получил известие от Джона».
Глава 20
Я сидел в удобном кресле возле потрескивающего в мраморном камине огня в роскошной библиотеке с высокими потолками, достойной особняка Эвелин Уолш Мак-Лин на Массачусетс Авеню; только я находился не в Вашингтоне, округ Колумбия. Я был в Манхэттене, в величественном сером доме неподалеку от Центрального парка, на Восточной 72-й стрит, нью-йоркской резиденции сенатора Морроу, тестя Линди.
Рядом за круглым столом из красного дерева с суровым видом сидели Элмер Айри и Фрэнк Уилсон, агенты Налогового управления, чьи одинаковые очки с черной оправой, черные костюмы и темные галстуки делали их зеркальными отражениями друг друга; только, глядя друг на друга, они почему-то не улыбались. Уилсон выглядел более беспокойным из этой пары: он непрестанно барабанил по столу пальцами и поглаживал свою лысеющую голову в поисках остатков волос. Айри сидел неподвижно, как статуя. Но нервничали оба.
Я тоже нервничал.
Мы ждали.
Всю вторую половину дня я с Линдбергом, Брекинриджем и профессором Кондоном находился в доме профессора; Айри и Уилсон туда не пошли, опасаясь, что за домом ведется наблюдение. У Кондона мы занимались окончательными приготовлениями, в том числе запихивали два свертка с деньгами, перевязанные шнуром, в копию старинной избирательной урны – продолговатую деревянную коробку с медными петлями и зажимами. Не знаю, делал ее первоклассный столяр из Бронкса или нет, но она не выдержала массы денег, и одна сторона ее треснула. Сверток с двадцатью тысячами пришлось нести отдельно, а коробку обмотали веревкой.
Наши действия были ответом на письмо, которое пришло Джефси с первоапрельской почтой, когда меня в Нью-Йорке не было. Содержание было следующее:
Дорогой сэр!
Приготовьте денги вечером, в субботу. Мы сообщим вам, куда и как послать их. Денги должны быдь в одной пагете; мы хотетьу чтобы вы положить их определенное место. Не бойтес, что кто-то другой заберет их; мы наблюдать внимательно. Пожалуйста дайте нам знать, если вы согласны и готовы действовать субботу вечером – если да – поместите в газету это: «Да, все в порядке».
Дело очень простой, но мы очень скоро выясним, если есть какой-нибудь ловушка. Через 8 часов вы получить адрес ребенок. Там вы найдете две женщины. Они ни в чем не виноваты.
Внизу стоял знакомый знак.
– Если передача выкупа состоится завтра ночью, – сказал я Слиму, – то я пойду с профессором.
Мы сидели в гостиной Кондона и пили чай, который подала нам жена профессора, встревоженная до того, что была сама не своя; была там и младшая Майра, на редкость неприветливая, беспокоящаяся за своего папочку. Она как раз помогала ему и Брекинриджу укладывать деньги.
Объявление со словами «Да. Все в порядке. Джефси» появилось в утреннем выпуске газеты «Америкэн».
– Я не хочу, чтобы вы пошли с ним, Нейт, – сказал Линдберг. – Возможно, они запомнили вас в первый раз и могут теперь узнать. Теперь они могут знать, что вы коп.
– Вы не должны позволить профессору сделать это одному.
– Я и не позволю. Я сам пойду с ним.
– Разумно ли это? Вы сами являетесь превосходной мишенью для похитителей.
– В таком случае окажите мне одну услугу.
– Да?
Он пожал плечами.
– Я знал, что Энн будет беспокоиться, если увидит, что я ухожу из дома с оружием.
– Я тоже так думаю.
– Поэтому я не принес его. Можно одолжить у вас ваш браунинг?
– Конечно, можно.
– Значит, вы не возражаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
Оставив мальчика, мы поднялись по лестнице, и на площадке нас встретил Минз. В отличие от своего дома и сына, выглядел он ужасно: коричневый костюм – мятый, галстук – незатянутый, глаза воспаленные, изо рта несет спиртным, лицо красное и потное. Он провел нас в загроможденный мебелью кабинет мимо стола, на котором лежало изобретение, достойное полотна карикатуриста Руба Голдберга, – длинная доска с прикрепленными к ней четырьмя батарейками, большой лампой и отражателем.
Крупный круглолицый ублюдок тяжело опустился в кресло позади беспорядочно заваленного различными предметами стола.
– Боже, Одиннадцатый, вчера ночью мы едва унесли ноги!
– Что вы имеете в виду, Минз?
– Называйте меня Хоганом, Одиннадцатый. Я настаиваю на этом. Мы будем разговаривать в присутствии вашего шофера?
– Я же агент номер Шестнадцать, – сказал я. – Помните?
– Если вы полицейский шпион, – загадочно проговорил Минз, – ребенок Линдбергов окажется в незавидном положении.
– Расскажите нам о своем чудесном спасении, – сказал я.
Я отыскал для Эвелин стул, скинул с него несколько писем и старых газет, а сам продолжал стоять с кепкой в руке. Кепка прикрывала браунинг девятого калибра у меня под поясом.
– Я ездил туда, где находится ребенок, – мрачно проговорил Минз, наклонившись вперед и сложив руки, как для молитвы.
– Куда это? – спросила Эвелин.
– Этого я не могу вам сказать, – ответил Минз, с сожалением покачав своей массивной лысой головой. – Я дал слово этим преступникам, что никому не открою их местонахождение. Могу только сказать, что это место находится в пределах ста миль от Вашингтона.
– Вы его видели? – тихо спросила Эвелин. – Вы видели Чарльза Августа Линдберга-младшего?
– Да, – спокойно ответил Минз. Ямочки на его щеках были такими же очаровательными, как попка младенца. – Я брал ребенка на руки. У него голубые глаза, светлые волосы. На нем были вязаная шапочка, желтовато-коричневое пальто, коричневые ботинки и белые чулки. Его возраст и внешность совпадают со всем, что я видел и слышал об этом ребенке.
Эвелин посмотрела на меня тоскующими глазами – ей хотелось верить этому.
– А как насчет чудесного спасения? – спросил я.
Минз сузил глаза, вскинул голову и подался вперед.
– Вчера ночью в районе полуночи мы выехали из штаб-квартиры банды в двух машинах. Я ехал в ведущей машине. Лис с ребенком сидел во второй. Я должен был следить за дорогой на случай, если появится полиция. Увидев, что полицейские останавливают машины и обыскивают их, я должен был использовать свое изобретение, – он указал на лежащую на столе штуковину, – ... и дать сигнал машине сзади, где находился Лис с ребенком. Я должен был зажечь свет три раза.
Эвелин бросила на меня многозначительный взгляд; она казалась взволнованной. Она верила ему.
– Примерно в три часа утра, – продолжал Минз, – когда мы были уже совсем близко от Фар-Вью, я увидел впереди полицейского, останавливающего машину. Я три раза зажег свет на своем изобретении, и машина сзади повернула и поехала назад.
– Назад? – спросил я.
– В укрытие, – произнес он с драматическими интонациями в голосе.
Этому парню следовало работать диктором радио.
– В укрытии, – продолжал он, – Лис и остальные парни нервничали, как тараканы на свету. Лис сказал, что соглашение о передаче ребенка в Фар-Вью окончательно отменяется.
Эвелин посмотрела на меня с беспокойством и заметила мой скептицизм. Она повернулась к Минзу и сказала:
– Мне это кажется очень подозрительным...
Минз принял обиженный вид. Затем молча, двигаясь подчеркнуто медленно, он выдвинул ящик стола и достал из него пакет из оберточной бумаги, скрепленной красным сургучом.
– Вот ваши сто тысяч. Одиннадцатый, – сказал он. – Забирайте ваши деньги, если хотите выйти из игры.
Эвелин покачала головой.
– Я не хочу выходить из игры, пока существует хоть малейшая возможность, что мы сможем вернуть ребенка родителям. Я продолжаю игру.
Он схватил со стола конвертовскрывающую машину и перерезал шнур на пакете: бумага раскрылась, обнажив наверху зеленые купюры. Потом он сорвал с пакета ярлык и протянул его Эвелин. Она взяла его, прочитала, передала мне.
На нем были следующие две строчки:
Гастон Б. Минз.
Собственность миссис Эвелин Уолш Мак-Лин.
– Я наклеил это на пакет, – сказал он, беря ярлык обратно, – для того чтобы застраховать вас. Если я найду свою гибель, участвуя в этом предприятии, вы получите свои деньги обратно.
Уже по одному его виду я понял, что этот пакет слишком мал, чтобы вмещать сто тысяч долларов в мелких купюрах; я, однако, сказал об этом позднее. И неужели ящик его стола и был тем сейфом, в котором, как он утверждал, хранятся деньги?
– Если вы хотите, – сказал он ей, – я возобновлю переговоры с ними.
– Сделайте это, – резко сказала она. – Я возвращаюсь в Вашингтон. Держите меня в курсе событий, мы с вами выберем новое место, где будет возвращен ребенок. Но если вы меня обманываете, то закончите свою жизнь за решеткой.
Тон у нее тоже был драматичным, только она не лгала.
– Одиннадцатый, – мрачно произнес он, – вы видели внизу моего сына, не так ли? Уже одна мысль о нем не позволит мне сделать что-либо предосудительное. Этот мальчик теперь – моя жизнь.
Мы покинули Минза, его захламленный кабинет его опрятный дом и симпатичного мальчика, сели в зеленовато-голубой «линкольн» и начали разговаривать.
– Ты думаешь, что он лжет, не так ли, Нейт?
– Я знаю, что он лжет. Трудность в том, что, являясь профессиональным жуликом, он знает, что здание лжи нужно строить на тонком фундаменте правды. Он обладает кое-какой достоверной информацией – вопрос в том, где он ее взял. Насколько он близок к настоящим похитителям?
Рот ее превратился в тонкую решительную полоску.
– Я доведу это дело до конца.
– Лучше позволь мне, и я поручу довести его до конца парням из министерства финансов. Они легко выследят его сокамерника. Лиса, если он существует.
– Нет! Нет! Это может все испортить... Ребенок может пострадать...
Теперь она разговаривала, как Линдберг.
– Эти парни из министерства юстиции арестовали Капоне, – сказал я. – Они могут...
– Нет. Если ты сделаешь это, я позвоню Огдену, и он все отменит.
– Огдену?
– Огдену Миллсу. Министру юстиции.
Ее речь все больше напоминала речь Линдберга.
– О'кей, Эвелин. О'кей! Но боюсь, теперь мне придется уехать. Я отвезу тебя в Фар-Вью, но мой совет тебе – предоставь Минза властям. Ты еще можешь получить назад свои деньги и кое-какую информацию о похищении в придачу.
– Нет, – твердо сказала она.
Я проговорил с натянутой улыбкой на лице:
– Ты помнишь, какой сегодня день, Эвелин? Первое апреля. День смеха.
– Это жестоко.
– Ты сама сказала, что это жестокий мир.
– Обещай мне, Нейт. Обещай, что ты не станешь вмешиваться в мой план.
– Эвелин...
– Обещай мне! Обещай!
Она дотронулась до моей щеки; в глазах ее надежда смешалась с отчаянием.
– Хорошо, – сказал я. – Хорошо.
И я повез ее в Фар-Вью. Мы не разговаривали. Нельзя сказать, что мы злились друг на друга, но мы не разговаривали.
В комнате, где мы с Эвелин накануне ночью ждали появления призраков, я сложил свои вещи и пистолет в сумку и оставил миссис Мак-Лин наедине с домовыми. Когда я спустился вниз, Инга сказала, что мне звонили, и протянула мне сложенный листок бумаги; я сунул его в карман, не читая, потому что подошла Эвелин.
– Может быть, мне отвезти вас с Ингой в "Вашингтон? – сказал я.
– Я сама могу водить машину, – беззлобно проговорила Эвелин. – Знаешь, мне действительно не нужен шофер. Это всего лишь еще одна пустая роскошь в моей жизни.
– Эвелин, я знаю, у тебя добрые намерения. Но ты взялась за очень непростое дело.
– Я рискую только деньгами, Нейт. Если я смогу спасти этого ребенка...
– Эвелин... – Я огляделся: мы были в кухне одни. Я ждал смотрителя Гаса, который должен был отвезти меня на железнодорожную станцию. Я поцеловал ее крепким, долгим поцелуем.
– Я вернусь, – сказал я.
Она снова дотронулась до моего лица:
– Я буду ждать.
Когда я вышел из дома и направился к пикапу Гаса, она провожала меня взглядом, стоя в дверях черного хода, словно еще один призрак в этом Богом проклятом доме.
В машине я развернул листок, который передала мне Инга – сообщение было от Брекинриджа.
В нем говорилось: «Джефси получил известие от Джона».
Глава 20
Я сидел в удобном кресле возле потрескивающего в мраморном камине огня в роскошной библиотеке с высокими потолками, достойной особняка Эвелин Уолш Мак-Лин на Массачусетс Авеню; только я находился не в Вашингтоне, округ Колумбия. Я был в Манхэттене, в величественном сером доме неподалеку от Центрального парка, на Восточной 72-й стрит, нью-йоркской резиденции сенатора Морроу, тестя Линди.
Рядом за круглым столом из красного дерева с суровым видом сидели Элмер Айри и Фрэнк Уилсон, агенты Налогового управления, чьи одинаковые очки с черной оправой, черные костюмы и темные галстуки делали их зеркальными отражениями друг друга; только, глядя друг на друга, они почему-то не улыбались. Уилсон выглядел более беспокойным из этой пары: он непрестанно барабанил по столу пальцами и поглаживал свою лысеющую голову в поисках остатков волос. Айри сидел неподвижно, как статуя. Но нервничали оба.
Я тоже нервничал.
Мы ждали.
Всю вторую половину дня я с Линдбергом, Брекинриджем и профессором Кондоном находился в доме профессора; Айри и Уилсон туда не пошли, опасаясь, что за домом ведется наблюдение. У Кондона мы занимались окончательными приготовлениями, в том числе запихивали два свертка с деньгами, перевязанные шнуром, в копию старинной избирательной урны – продолговатую деревянную коробку с медными петлями и зажимами. Не знаю, делал ее первоклассный столяр из Бронкса или нет, но она не выдержала массы денег, и одна сторона ее треснула. Сверток с двадцатью тысячами пришлось нести отдельно, а коробку обмотали веревкой.
Наши действия были ответом на письмо, которое пришло Джефси с первоапрельской почтой, когда меня в Нью-Йорке не было. Содержание было следующее:
Дорогой сэр!
Приготовьте денги вечером, в субботу. Мы сообщим вам, куда и как послать их. Денги должны быдь в одной пагете; мы хотетьу чтобы вы положить их определенное место. Не бойтес, что кто-то другой заберет их; мы наблюдать внимательно. Пожалуйста дайте нам знать, если вы согласны и готовы действовать субботу вечером – если да – поместите в газету это: «Да, все в порядке».
Дело очень простой, но мы очень скоро выясним, если есть какой-нибудь ловушка. Через 8 часов вы получить адрес ребенок. Там вы найдете две женщины. Они ни в чем не виноваты.
Внизу стоял знакомый знак.
– Если передача выкупа состоится завтра ночью, – сказал я Слиму, – то я пойду с профессором.
Мы сидели в гостиной Кондона и пили чай, который подала нам жена профессора, встревоженная до того, что была сама не своя; была там и младшая Майра, на редкость неприветливая, беспокоящаяся за своего папочку. Она как раз помогала ему и Брекинриджу укладывать деньги.
Объявление со словами «Да. Все в порядке. Джефси» появилось в утреннем выпуске газеты «Америкэн».
– Я не хочу, чтобы вы пошли с ним, Нейт, – сказал Линдберг. – Возможно, они запомнили вас в первый раз и могут теперь узнать. Теперь они могут знать, что вы коп.
– Вы не должны позволить профессору сделать это одному.
– Я и не позволю. Я сам пойду с ним.
– Разумно ли это? Вы сами являетесь превосходной мишенью для похитителей.
– В таком случае окажите мне одну услугу.
– Да?
Он пожал плечами.
– Я знал, что Энн будет беспокоиться, если увидит, что я ухожу из дома с оружием.
– Я тоже так думаю.
– Поэтому я не принес его. Можно одолжить у вас ваш браунинг?
– Конечно, можно.
– Значит, вы не возражаете?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84