– Нет. Я хочу сказать, что его ведет разведгруппа Налогового управления.
Мне пришлось сделать еще одну попытку:
– Ну хорошо. Скажите тогда, вы предупредите агентов, которые занимаются этим делом, что эти люди могут иметь отношение к похищению ребенка Линдберга?
Он надолго замолчал. Потом сказал:
– Я благодарен вам за ваши усилия. Геллер, Я знаю, вы испытываете разочарование, как и я, как и шеф Айри. И вы сообщали нам то, что полковник Линдберг неблагоразумно утаивал. Я признателен вам за это. Мы благодарны вам.
Я почувствовал, что сейчас он скажет «но».
– Но... я не собираюсь вмешиваться в дело, которое ведет другой агент. Ради всего святого, я не стану делать этого из-за голословного утверждения Гастона Буллока Минза! Геллер, вы полицейский связной из Чикаго. Не лезьте в дела федеральной юрисдикции.
– Как насчет дела в Нью-Джерси?
– С каких это пор графство Кук переместилось в Нью-Джерси? Позвоните лучше полковнику Шварцкопфу. Я уверен, он будет очень рад вашему звонку. У вас еще что-нибудь?
Мерзавец.
– Как насчет парня Капоне, Боба Конроя? – спросил я. – Вы, кажется, собирались выследить его.
– Нам это не удалось сделать. Если он на Восточном побережье, то, значит, очень хорошо прячется. Или его вообще уже нет в живых.
В этом отношении Уилсон, возможно, был прав.
– А как насчет спиритуалистстой церкви? Мне кажется, что Маринелли – который «пророчествовал» о Джефси еще до того, как сам Джефси изобрел Джефси – теперь, когда старик заплатил пятьдесят тысяч Бог знает кому, может быть ключом к решению нашей трудной задачи.
– Геллер, Пэт О'Рурке тайно проник в эту церковь и в течение трех недель участвовал во всех происходящих в ней бессмысленных ритуалах, но ни черта не обнаружил.
Я не знал, что сказать. О'Рурке был хорошим агентом. Может быть, там действительно нечего искать.
– Ну и что вы предлагаете? – спросил я Уилсона.
– Я думаю, вам пора возвращаться в Чикаго. У нас здесь циркулируют пятьдесят тысяч в меченых купюрах – они выведут нас на похитителей.
Я поблагодарил его язвительным тоном, он таким же тоном сказал: «Всегда к вашим услугам» и положил трубку. Эвелин, которая слушала мои слова и, кажется поняла суть разговора, смотрела на меня широко раскрытыми, удивленными глазами. Я чувствовал себя так, словно меня высекли.
Она подняла чашку, чтобы цветная служанка налила ей кофе.
– Я не могу поверить, что власти не примут никаких мер в отношении этих двух Максов.
– Я могу. Разве имеют шанс слова Гастона Минза, который способен барона Мюнхгаузена превратить в Авраама Линкольна, произвести впечатление на махровых бюрократов?
– Что же теперь нам делать?
Я набрал еще один междугородный номер. Позвонил полковнику Шварцкопфу в имение Линдберга. Но о двух Максах я ему не сказал ни слова.
– Один человек, пожелавший остаться неизвестным, – сказал я, – дал мне сведения о Вайолет Шарп.
– Это надежный источник? – с сомнением в голосе спросил Шварцкопф.
– Весьма надежный, – сказал я, осознавая, что, возможно, был первым человеком в истории, назвавшим Гастона Минза «весьма надежным» источником.
– Очевидно, она является тем «своим» человеком, который содействовал похитителям, – сказал я, – хотя, возможно, что она не отдавала себе отчета в своих действиях.
– Я попрошу инспектора Уэлча заняться этим.
– Хорошо, только, пожалуйста, скажите этому сукиному сыну, чтобы он проявил хоть немного такта, и если он не знает, что это такое, объясните ему.
Шварцкопф ничего не ответил; ни один из нас не нашел, чем заполнить наступившую тишину, и разговор тем и закончился.
– Еще один звонок, – сказал я Эвелин, которая по-прежнему слушала, затаив дыхание. Я снова вызвал телефонистку междугородной связи и позвонил Элиоту Нессу в Транспортейшн Билдинг в Чикаго.
– Что ты можешь мне сказать, – спросил я – о Максе Гринберге и Максе Хэсселе?
– Настоящее имя Хэссела – Мендел Гассел. Русский иммигрант, по профессии перевозчик нелегальных спиртных напитков, который шесть или семь лет назад заплатил крупный штраф за неуплату налогов, – деловитым тоном проговорил Элиот. – Гринберг – это головорез из Сент-Луиса, который, если так можно выразиться, остепенился. Они оба опасны, но у Гринберга к тому же есть мозги.
– Еще что-нибудь о них можешь сказать?
– Обычный материал, – сказал он спокойно. – В 24-м или в 25-м наше подразделение по борьбе с наркотиками обвинило Гринберга в перевозке двух чемоданов героина в Дулут. Однако добиться его осуждения мы не смогли. Ему также удалось избежать наказания в связи с несколькими обвинениями в поджогах и нападениях. Потом Большой Мэкси зарабатывал на проститутках, которых держал в своей гостинице где-то в Нью-Йорке, пока не обратил свой взор на незаконную торговлю спиртными напитками.
– Похоже, он настоящий капиталист. Вы бы с ним чудесно сошлись, ведь вы оба республиканцы.
– Должно быть, тебе неплохо там живется, если ты можешь позволить себе оскорблять меня во время междугородного разговора.
– Я звоню за чужой счет. Послушай, почему Уэкси Гордон и Датчанин Шульц разругались? Я думал, что они союзники.
– Ирвинг Векслер и Артур Флегенхеймер, – насмешливо проговорил Элиот, используя их настоящие имена, – ожидают, что в относительно недалеком будущем ваш покорный слуга останется без работы.
– Что?
– Они знают, что производство и торговля пивом скоро станут законным бизнесом, и теперь нацелились на большой открытый рынок, который даст им больше клиентов, чем их теперешние пивоварни. У Шульца есть пивоварни в Йонкерсе и Манхеттене, у Уэкси – в Патерсоне, в Юнион-Сити и в Элизабете. Оба хотят заполучить оборудование и территорию другого.
– И поэтому их банды стреляют друг в друга?
– Да. И это хорошо.
– Фрэнк Уилсон согласился бы с тобой. А что, разве нельзя просто закрыть пивоварни, о которых ты сказал?
Элиот ответил с ярко выраженным сарказмом:
– Да как же, Нейт?! Они же там делают безалкогольное пиво. Разве ты не знал об этом? Варят круглые сутки, и за неделю одну пивоварню покидает только один или два грузовика с их продукцией. Без сомнения, сотни галлонов настоящего пива текут по канализационным трубам на тайные заводы, где его разливают по бутылкам и бочкам.
– Элиот, как ты думаешь, с кем у Капоне более близкие отношения, с Шульцем или Гордоном?
Последовало короткое молчание.
– Интересный вопрос. Честно говоря, мне неизвестно, имеет ли Снорки какие-либо сношения с Векслером, хотя я бы удивился, если б не имел. – Потом с напускной вежливостью он добавил: – Но не так давно Флегенхеймер навещал Аля Капоне в тюрьме графства Кук.
Я подскочил на стуле.
– Что?
– Да. Снорки вызвал Датчанина. Я слышал, встреча их получилась довольной шумной. Аль выступал в роли посредника в какой-то перепалке на Восточном побережье. Тюремное начальство позволило этим парням воспользоваться для своей беседы камерой, где приводится в исполнение смертный приговор... Аль сидел на электрическом стуле, как король на своем троне.
– Боже. – Даже для Чикаго это выходило за пределы допустимого.
– Впрочем, это не страшно. Снорки ничего не добьется своей последней апелляцией, – резко сказал Элиот. – И в федеральной тюрьме ему не будет так же уютно, как в тюрьме графства Кук. Почему ты задаешь мне эти вопросы?
– У меня есть основание думать, что ребенка Линдберга похитили Гринберг и Хэссел.
– И ты хотел выяснить, мог ли Капоне из тюрьмы повлиять на них?
– Да, – сказал я.
– Мог, – сказал он.
Последовала короткая тишина, нарушаемая лишь треском помех на линии.
Потом я сказал:
– О'кей. Только теперь я не знаю, что мне делать с этим.
– Я бы на твоем месте сообщил об этом Айри и Уилсону.
– Ах да... Ладно, спасибо, Элиот.
– Я еще могу что-нибудь сделать для тебя?
– Конечно. Ты можешь извиниться, что втянул меня в это дерьмовое дело.
Он засмеялся и сказал:
– Приношу свои извинения. Ты уже пробыл там чертовски много времени. Наверно, пора тебе возвращаться домой.
– Уже скоро, – сказал я и, поблагодарив его, положил трубку.
Так я решил сам поговорить с Гринбергом и Хэсселом.
Эвелин хотела, чтобы я пошел к ним и выяснил, могу ли я вести с ними переговоры от ее имени о благополучном возвращении ребенка. Я сказал, что эта мысль мне самому пришла в голову, но пообещал, что если эти двое признаются, что совершили похищение, я позову федералов и мы арестуем этих ублюдков.
– Не надо больше швырять деньги на ветер, – сказал я. – Схватим этих сукиных сынов, если они виноваты, и скажем, что если их люди не отдадут ребенка, то им будет предъявлено обвинение в совершении тяжкого преступления.
– Разве таких людей запугаешь?
– Запугаешь, если сунешь пистолет им в рот.
– Но сделает ли это полиция?
– Эвелин, я и есть полиция.
* * *
Было почти четыре часа, когда я спустился по лестнице в задней части отеля на один этаж вниз, на восьмой, где, как сказал Минз, я смогу найти двух Максов. Я надеялся, что там будут телохранители, которых я, так или иначе заставлю повести меня туда, куда я хотел попасть, тем более что пивная война была в разгаре. Я сделал глубокий вдох, достал браунинг, спрятал его за спину и толкнул дверь, помеченную цифрой 8. Я был уверен, что мне понадобится применить силу, чтобы войти, однако за дверью никого не оказалось...
Коридор был пуст.
На мгновение я растерялся, потом потихоньку меня стало охватывать раздражение.
Неужели Гастон Минз снова сделал это? Отправил меня, как недавно Эвелин в Эль-Пасо, в охоту за химерами. Я спрятал пистолет в кобуру и медленно, уверенный в бессмысленности дальнейших поисков, двинулся по коридору.
Потом я увидел дверь номера 824, на которой висела дощечка с надписью «Old Neidelberg». Буквы были написаны в немецком стиле – передо мной было название марки пива. Или, по крайней мере, безалкогольного пива.
Но и эти двери никто не охранял. Я вытащил пистолет, выставил его перед собой и постучался. Ответа не последовало, я постучался еще раз, и наконец дверь со скрипом приоткрылась, и поверх цепочки на меня скептически уставилось одутловатое рябое лицо с глазами, которые были маслянистее и безжизненнее, чем хорошо приготовленный бифштекс.
– Что? – спросил он, и в этом единственном слове уместились у него угроза и подозрение.
– Полиция, – сказал я. – У меня есть ордер.
Черные безжизненные глаза сузились, я сунул носок ноги в приоткрытую дверь и нажал на нее плечом. Цепочка с треском лопнула.
Хозяин встал у меня на пути. Он был невысоким и плотным, но с худым лицом; его губы имели цвет сырой печенки, его короткие белые несмазанные волосы казались такими же безжизненными, как и его глаза. На нем были светло-коричневый великолепно сшитый костюм и белая рубашка, вокруг расстегнутого воротника которой висел расслабленный галстук; пиджак костюма тоже был расстегнут. Казалось, он был без оружия.
– Давайте посмотрим на ордер, – сказал он неуверенным, но громким голосом, как будто хотел предупредить кого-то в соседней комнате.
– Вот он, – сказал я и показал ему свой браунинг; пистолет слегка дрожал в моей руке, но этого не было заметно.
– Черт, – сказал он, и слово это у него получилось трехсложным. Вращая своими черными безжизненными маслянистыми глазами, похожими на пуговицы, он медленно и неохотно поднял руки.
Захлопнув дверь за собой пяткой, я окинул взглядом огромную гостиную, обставленную современной плюшевой мебелью, раскрашенную всеми оттенками зеленого цвета: от пастельных желтовато-зеленых тонов до цвета денег.
Он слегка дрожал, но видно было, что обозлен больше, чем испуган.
– Как вы прошли мимо Луи и Сэла? – поинтересовался он.
– Я не видел Луи, – сказал я, похлопав его одной рукой, чтобы убедиться, что у него нет оружия, и едва не задохнулся от резкого запаха лосьона, которым он себя густо оросил после бритья, – и Сэла тоже не видел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84