Они осуществили его не сами, а воспользовались своими людьми. Людьми, которые продавали пиво слугам полковника Линдберга и прислуге в доме Морроу.
– Кто-нибудь из слуг принимал в этом участие?
Он кивнул.
– Вайолет Шарп. Но они только использовали ее. Эта маленькая сучка не знала, что делала.
Я дал ему хорошую оплеуху. Потом еще одну – покрепче.
– Что... что еще вы хотите знать? – с отчаянием спросил он.
– Ничего, – сказал я. – Просто захотелось врезать тебе, жирный мерзавец.
Его красные щеки со следами слез горели; стоя на коленях, он выглядел жалким – самый большой в мире мальчик, прислуживающий у алтаря, которого схватили за руку, когда он запустил ее в тарелку с пожертвованиями.
– Если про Хэссела и Гринберга ты наврал, – сказал я, – то тебе придется еще раз пройти проверку на моем детекторе лжи, и тогда я постараюсь, чтобы ты сказал правду, Минз.
– Я... я сказал правду, – еле ворочая языком, проговорил он.
– Если ты скажешь им или кому-то другому хоть слово о нашем разговоре, я убью тебя, понял?
Он кивнул.
– Повтори!
– Если я кому-нибудь скажу слово, вы меня убьете.
– Ты мне веришь?
Он закивал; его лицо все еще было измазано красной слюной.
– Хорошо. Ты в самом деле имеешь связь с бандой похитителей?
Он кивнул, не раздумывая.
– Мальчик жив?
Он кивнул без колебаний.
– Ты знаешь, где он находится?
Тут он ненадолго задумался, но потом покачал головой.
– Кто такой этот Лис?
Он сглотнул слюну.
– Норман Уитикэр. Мой друг. Мы с ним сидели в одной камере.
– Он имеет отношение к похищению?
– Нет. Он действует заодно со мной.
– В чем заключается его функция?
Минз пожал плечами.
– Придавать моим словам больше убедительности.
– Вот как. А как насчет денег Эвелин?
– Они по-прежнему у меня.
– Они по-прежнему у тебя, да?
– Клянусь. Я действительно пытался вести переговоры о возвращении этого прелестного ребенка.
– Перестань, а то я тебе еще врежу. Для чего нужны эти дополнительные тридцать пять тысяч?
Он прижал руки к груди.
– Это все правда, я говорил правду... Я действительно ездил в Чикаго. Банда не смогла избавиться от этих меченых денег... Богом клянусь.
Я ударил его по лицу плашмя пистолетом – он тяжело, словно неживой, повалился на пол, и мебель вокруг него затряслась.
Однако он не потерял сознания, и пистолет не рассек ему щеку: на этот раз он отделается одним синяком.
– Ну ладно, – сказал я, пнув его под зад. Он лежал на боку. Посмотрел на меня округленными, ввалившимися глазами. В выражении его лица было что-то детское. Я нетерпеливо махнул рукой с пистолетом.
– Вставай, – сказал я. – Иди домой. Чтоб никому ничего не вякал. Жди звонка Эвелин.
Он медленно поднялся. Лицо его было покорным и безвольным, но глаза стали жестокими и злыми. Если он и был ребенком в своих бесконечных, сплетенных из правды и лжи корыстных выдумках, то он был несомненно, злым и жадным ребенком – таким, который ворует игрушки у других детей и наступает на муравейники.
Я зашел далеко, чтобы показать ему, что я опасен; но несмотря на слезы и малодушие, Минз сам оставался чертовски опасным.
Я подал ему шляпу и его пистолет без патронов.
– Кто вы? – спросил Минз.
– Ну, скажем, тот, кого ты никак не ожидал встретить.
– В самом деле? – насмешливо и с некоторым достоинством проговорил он. – И кто же это, интересно?
– Твоя совесть, – сказал я.
Он фыркнул, кашлянул и тяжело пошел к выходу.
Я сел на диван и стал ждать Эвелин. Ждать мне пришлось недолго: она, несмотря на свой купальный халат, спускалась по лестнице с таким видом, словно делала торжественный выход на бал. Она поднялась на балкон по другой лестнице и подслушала весь наш разговор.
Она медленно приблизилась ко мне, на ней плясали тени, отбрасываемые огнем в камине. Лицо ее было торжественным, глаза сверкали.
– Ты был отвратителен, – сказала она.
– Я могу уйти, – смущенно проговорил я.
Она отбросила халат на пол. В свете камина кожа ее казалась золотой; соски приподнялись, тонкие голубые вены окрашивали под мрамор ее полные, цвета слоновой кости груди, талию, которую можно обхватить пальцами, красивые, округлые бедра, тонкие, но хорошо сложенные стройные ноги.
– Не смей уходить, – сказала она и протянула ко мне руки.
– Ах, Эвелин, – восхищенно проговорил я, обнимая ее нежное тело, – ты отвратительная женщина.
Глава 23
Во второй половине следующего дня к обочине перед шикарным, расположенным на окраине портового городка Элизабет, что в штате Нью-Джерси, отелем «Картерет» подкатил зеленовато-голубой «линкольн континенталь». Швейцар в щегольской форме торопливо спустился по красному ковру в тени навеса над входом в гостиницу и, опередив шофера, открыл заднюю правую дверцу для единственного пассажира «линкольна». Однако шофер, одетый в аккуратно сидящую на нем серую шерстяную форму с черными пуговицами, успел как раз вовремя, чтобы помочь пассажиру величественной даме, миссис Эвелин Уолш Мак-Лин, выйти из машины. На ней были черное бархатное платье, большой черно-белый шарф, туго завязанный у нее на шее, и черная же бархатная коническая шляпа, оригинальный покрой которой любопытным образом контрастировал с ее траурной окраской; если не считать бриллиантовых серег и бриллиантового браслета, надетого поверх белой перчатки, драгоценностей на ней не было – факт чрезвычайно нехарактерный для миссис Мак-Лин. Ее тонкие красивые губы были покрашены кроваво-красной помадой. Шофер, довольно симпатичный молодой человек лет двадцати пяти с рыжевато-каштановыми волосами, позволил швейцару ввести очаровательную миссис Мак-Лин в вестибюль отеля. Этим шофером, замечу попутно, был я.
Я вытащил из багажника наш багаж – свою простую дорожную сумку и большой кожаный чемодан Эвелин. Я сказал ей, что мы уезжаем лишь на одну ночь, и никак не мог понять, чем она умудрилась заполнить свой чемодан. Наши вещи я отдал старшему коридорному, который сообщил мне, что я за плату смогу поставить машину на частной стоянке за расположенным рядом банком. Возвращался я пешком и воспользовался этим, чтобы осмотреть гостиницу снаружи.
Отель «Картерет» в городе Элизабет представлял собой кирпичное девятиэтажное со множеством карнизов здание, стоящее между огромной пресвитерианской церковью и различными коммерческими учреждениями с выходящими на улицу витринами; диагонально через улицу был расположен театр «Риц». Слева и справа к отелю вели две узенькие улицы, причем по последней можно было выйти к боковому входу, где сидел посыльный. Служебный вход был сзади, и пожарных лестниц не было. Это был первоклассный дорогой отель с относительно строгими мерами безопасности. Я был рад, что приехал сюда тайно.
Эвелин ждала меня в отделанном мрамором красным деревом вестибюле, где бизнесмены и посыльные мешались с мягкой мебелью и комнатными растениями.
– У нас разные номера, – тихо проговорила она, подав мне ключ, – на девятом этаже.
– Смежные? – спросил я.
– Нет. Я рискую, путешествуя вот так, вдвоем с тобой. Если мой муж узнает, он сможет использовать это против меня на суде.
– Я понимаю.
– Но мой номер состоит из нескольких комнат, – она слегка озорно улыбнулась. – Нам с тобой места хватит.
Очутившись в, своем маленьком, но роскошном номере на девятом этаже, я в первую очередь снял водительскую форму и надел мой коричневый костюм, а также наплечную кобуру с браунингом девятого калибра. Конечно, мне его следовало прокипятить после того, как он побывал во рту Гастона Минза, но как-то руки не дошли. Я был очень занят со вчерашнего дня.
Прежде всего, я, разумеется, был занят Эвелин в ее гигантской кровати с балдахином и розовыми атласными простынями, такими же розовыми и атласными, как стены спальни. Кстати сказать, на Майка, датского дога, которого днем не было видно, я предостаточно насмотрелся ночью: он спал на полу у кровати и оглушительно храпел. Но будить я его не стал.
В каком-то смысле это даже было мне на руку, поскольку я должен был подумать. Я должен был точно решить, что делать с информацией, которую Гастон Минз буквально выплюнул изо рта.
Утром мы ели на завтрак яичницу с беконом в алькове, площади которого вполне бы хватило для проживания семьи из шести человек. Я сделал глоток свежевыжатого апельсинового сока и сказал:
– Ты позволишь мне сделать пару междугородных звонков?
Она несколько удивленно посмотрела на меня поверх чашечки с кофе.
– Ну конечно. Они имеют отношение к Минзу?
– Да.
– Как мне вести себя с этим мерзавцем?
– Пока что продолжай делать вид, что соглашаешься с ним. Только, ради Бога, не давай ему больше ни цента. Я в любой момент могу заставить тебя потребовать твои деньги обратно, и если он их не отдаст, ты обратишься в полицию.
– Ты думаешь, деньги пропали?
– А ты сомневаешься?
Она вздохнула.
– Дело не в деньгах. Дело в ребенке. Я думала, мы сможем вернуть ребенка.
– Еще не все потеряно. От Минза трудно узнать правду, даже когда он говорит ее. Его самые сумасбродные истории содержат двадцать-тридцать процентов истины, до которой можно добраться только после того, как отделишь шелуху лжи.
Она кивнула, печально улыбнувшись.
– Значит, он достаточно много знает об этом похищении, раз ему удалось заставить даже тебя поверить в то, что он имеет хоть какую-то связь с похитителями.
– Я тоже так думаю. С его знакомствами в правительстве и с известными людьми в округе Колумбия, с его связями в преступном мире он является для похитителей идеальным посредником в этом деле. Только доверить Гастону Минзу собирать и передавать деньги это все равно что, как мы говорим на Среднем Западе, доверить лисе сторожить курятник.
Она с усталым видом кивнула, потом неуверенно улыбнулась:
– Ты будешь звонить? Я могу попросить, чтобы тебе принесли телефон.
– Это было бы неплохо.
Я попытался дозвониться до Элмера Айри в его временный офис в Нью-Йорке, но трубку взял Фрэнк Уилсон. Коротко, опуская подробности, я сообщил ему, что Гастон Буллок Минз выдает себя за посредника, готового вести переговоры от имени похитителей. Я не упомянул о ста тысячах, которые дала ему Эвелин. Еще не пришло время отдавать Минза на растерзание местным копам или федералам.
– Минз величайший лжец на этой планете, – спокойно сказал Уилсон.
С этим я был согласен.
– Но он имеет связь с половиной бутлегеров в США.
– Что правда, то правда, – задумчиво проговорил Уилсон. – В 20-х годах, когда он еще работал в министерстве юстиции, он продавал бланки 1410-А, не выходя из своего офиса.
Бланк 1410-А был разрешением Федерального правительства на продажу и покупку спирта и предназначался для аптекарей и других законных пользователей.
– Знаете, – сказал я, решив выложить карты на стол, – Минз говорит, что похищение организовали два бутлегера.
– Вот как, – голос его почему-то сразу поскучнел.
– Их обоих зовут Максами. Макс Гринберг и Макс Хэссел. Вам что-нибудь известно о них?
– Знаю ли я о ближайших соратниках Уэкси Гордона? – в его вздохе я почувствовал скуку и раздражение. – Не думаю, что эти два крупнейших на Восточном побережье пивных короля станут связываться с похищением этого чертова ребенка Линдберга.
– Почему же?
Ответил он неохотно:
– Им не нужны деньги. Геллер. Они бизнесмены, и похищение людей не их профиль. Кроме того, они по уши заняты своей пивной войной.
– Да?
– Да. Бандиты Датчанина Шульца и Уэкси Гордона уже в течение нескольких месяцев регулярно постреливают друг друга, что меня вполне устраивает, пока они не застрелили каких-нибудь невинных свидетелей.
– Я думаю, Хэсселом и Гринбергом стоит заняться.
– Ими уже занимаются.
– В связи с делом Линдберга?
– Черт, нет. В связи с уклонением от уплаты налогов. И их боссом, Уэкси, мы тоже занимаемся.
– Вы хотите сказать, что лично ведете это дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84
– Кто-нибудь из слуг принимал в этом участие?
Он кивнул.
– Вайолет Шарп. Но они только использовали ее. Эта маленькая сучка не знала, что делала.
Я дал ему хорошую оплеуху. Потом еще одну – покрепче.
– Что... что еще вы хотите знать? – с отчаянием спросил он.
– Ничего, – сказал я. – Просто захотелось врезать тебе, жирный мерзавец.
Его красные щеки со следами слез горели; стоя на коленях, он выглядел жалким – самый большой в мире мальчик, прислуживающий у алтаря, которого схватили за руку, когда он запустил ее в тарелку с пожертвованиями.
– Если про Хэссела и Гринберга ты наврал, – сказал я, – то тебе придется еще раз пройти проверку на моем детекторе лжи, и тогда я постараюсь, чтобы ты сказал правду, Минз.
– Я... я сказал правду, – еле ворочая языком, проговорил он.
– Если ты скажешь им или кому-то другому хоть слово о нашем разговоре, я убью тебя, понял?
Он кивнул.
– Повтори!
– Если я кому-нибудь скажу слово, вы меня убьете.
– Ты мне веришь?
Он закивал; его лицо все еще было измазано красной слюной.
– Хорошо. Ты в самом деле имеешь связь с бандой похитителей?
Он кивнул, не раздумывая.
– Мальчик жив?
Он кивнул без колебаний.
– Ты знаешь, где он находится?
Тут он ненадолго задумался, но потом покачал головой.
– Кто такой этот Лис?
Он сглотнул слюну.
– Норман Уитикэр. Мой друг. Мы с ним сидели в одной камере.
– Он имеет отношение к похищению?
– Нет. Он действует заодно со мной.
– В чем заключается его функция?
Минз пожал плечами.
– Придавать моим словам больше убедительности.
– Вот как. А как насчет денег Эвелин?
– Они по-прежнему у меня.
– Они по-прежнему у тебя, да?
– Клянусь. Я действительно пытался вести переговоры о возвращении этого прелестного ребенка.
– Перестань, а то я тебе еще врежу. Для чего нужны эти дополнительные тридцать пять тысяч?
Он прижал руки к груди.
– Это все правда, я говорил правду... Я действительно ездил в Чикаго. Банда не смогла избавиться от этих меченых денег... Богом клянусь.
Я ударил его по лицу плашмя пистолетом – он тяжело, словно неживой, повалился на пол, и мебель вокруг него затряслась.
Однако он не потерял сознания, и пистолет не рассек ему щеку: на этот раз он отделается одним синяком.
– Ну ладно, – сказал я, пнув его под зад. Он лежал на боку. Посмотрел на меня округленными, ввалившимися глазами. В выражении его лица было что-то детское. Я нетерпеливо махнул рукой с пистолетом.
– Вставай, – сказал я. – Иди домой. Чтоб никому ничего не вякал. Жди звонка Эвелин.
Он медленно поднялся. Лицо его было покорным и безвольным, но глаза стали жестокими и злыми. Если он и был ребенком в своих бесконечных, сплетенных из правды и лжи корыстных выдумках, то он был несомненно, злым и жадным ребенком – таким, который ворует игрушки у других детей и наступает на муравейники.
Я зашел далеко, чтобы показать ему, что я опасен; но несмотря на слезы и малодушие, Минз сам оставался чертовски опасным.
Я подал ему шляпу и его пистолет без патронов.
– Кто вы? – спросил Минз.
– Ну, скажем, тот, кого ты никак не ожидал встретить.
– В самом деле? – насмешливо и с некоторым достоинством проговорил он. – И кто же это, интересно?
– Твоя совесть, – сказал я.
Он фыркнул, кашлянул и тяжело пошел к выходу.
Я сел на диван и стал ждать Эвелин. Ждать мне пришлось недолго: она, несмотря на свой купальный халат, спускалась по лестнице с таким видом, словно делала торжественный выход на бал. Она поднялась на балкон по другой лестнице и подслушала весь наш разговор.
Она медленно приблизилась ко мне, на ней плясали тени, отбрасываемые огнем в камине. Лицо ее было торжественным, глаза сверкали.
– Ты был отвратителен, – сказала она.
– Я могу уйти, – смущенно проговорил я.
Она отбросила халат на пол. В свете камина кожа ее казалась золотой; соски приподнялись, тонкие голубые вены окрашивали под мрамор ее полные, цвета слоновой кости груди, талию, которую можно обхватить пальцами, красивые, округлые бедра, тонкие, но хорошо сложенные стройные ноги.
– Не смей уходить, – сказала она и протянула ко мне руки.
– Ах, Эвелин, – восхищенно проговорил я, обнимая ее нежное тело, – ты отвратительная женщина.
Глава 23
Во второй половине следующего дня к обочине перед шикарным, расположенным на окраине портового городка Элизабет, что в штате Нью-Джерси, отелем «Картерет» подкатил зеленовато-голубой «линкольн континенталь». Швейцар в щегольской форме торопливо спустился по красному ковру в тени навеса над входом в гостиницу и, опередив шофера, открыл заднюю правую дверцу для единственного пассажира «линкольна». Однако шофер, одетый в аккуратно сидящую на нем серую шерстяную форму с черными пуговицами, успел как раз вовремя, чтобы помочь пассажиру величественной даме, миссис Эвелин Уолш Мак-Лин, выйти из машины. На ней были черное бархатное платье, большой черно-белый шарф, туго завязанный у нее на шее, и черная же бархатная коническая шляпа, оригинальный покрой которой любопытным образом контрастировал с ее траурной окраской; если не считать бриллиантовых серег и бриллиантового браслета, надетого поверх белой перчатки, драгоценностей на ней не было – факт чрезвычайно нехарактерный для миссис Мак-Лин. Ее тонкие красивые губы были покрашены кроваво-красной помадой. Шофер, довольно симпатичный молодой человек лет двадцати пяти с рыжевато-каштановыми волосами, позволил швейцару ввести очаровательную миссис Мак-Лин в вестибюль отеля. Этим шофером, замечу попутно, был я.
Я вытащил из багажника наш багаж – свою простую дорожную сумку и большой кожаный чемодан Эвелин. Я сказал ей, что мы уезжаем лишь на одну ночь, и никак не мог понять, чем она умудрилась заполнить свой чемодан. Наши вещи я отдал старшему коридорному, который сообщил мне, что я за плату смогу поставить машину на частной стоянке за расположенным рядом банком. Возвращался я пешком и воспользовался этим, чтобы осмотреть гостиницу снаружи.
Отель «Картерет» в городе Элизабет представлял собой кирпичное девятиэтажное со множеством карнизов здание, стоящее между огромной пресвитерианской церковью и различными коммерческими учреждениями с выходящими на улицу витринами; диагонально через улицу был расположен театр «Риц». Слева и справа к отелю вели две узенькие улицы, причем по последней можно было выйти к боковому входу, где сидел посыльный. Служебный вход был сзади, и пожарных лестниц не было. Это был первоклассный дорогой отель с относительно строгими мерами безопасности. Я был рад, что приехал сюда тайно.
Эвелин ждала меня в отделанном мрамором красным деревом вестибюле, где бизнесмены и посыльные мешались с мягкой мебелью и комнатными растениями.
– У нас разные номера, – тихо проговорила она, подав мне ключ, – на девятом этаже.
– Смежные? – спросил я.
– Нет. Я рискую, путешествуя вот так, вдвоем с тобой. Если мой муж узнает, он сможет использовать это против меня на суде.
– Я понимаю.
– Но мой номер состоит из нескольких комнат, – она слегка озорно улыбнулась. – Нам с тобой места хватит.
Очутившись в, своем маленьком, но роскошном номере на девятом этаже, я в первую очередь снял водительскую форму и надел мой коричневый костюм, а также наплечную кобуру с браунингом девятого калибра. Конечно, мне его следовало прокипятить после того, как он побывал во рту Гастона Минза, но как-то руки не дошли. Я был очень занят со вчерашнего дня.
Прежде всего, я, разумеется, был занят Эвелин в ее гигантской кровати с балдахином и розовыми атласными простынями, такими же розовыми и атласными, как стены спальни. Кстати сказать, на Майка, датского дога, которого днем не было видно, я предостаточно насмотрелся ночью: он спал на полу у кровати и оглушительно храпел. Но будить я его не стал.
В каком-то смысле это даже было мне на руку, поскольку я должен был подумать. Я должен был точно решить, что делать с информацией, которую Гастон Минз буквально выплюнул изо рта.
Утром мы ели на завтрак яичницу с беконом в алькове, площади которого вполне бы хватило для проживания семьи из шести человек. Я сделал глоток свежевыжатого апельсинового сока и сказал:
– Ты позволишь мне сделать пару междугородных звонков?
Она несколько удивленно посмотрела на меня поверх чашечки с кофе.
– Ну конечно. Они имеют отношение к Минзу?
– Да.
– Как мне вести себя с этим мерзавцем?
– Пока что продолжай делать вид, что соглашаешься с ним. Только, ради Бога, не давай ему больше ни цента. Я в любой момент могу заставить тебя потребовать твои деньги обратно, и если он их не отдаст, ты обратишься в полицию.
– Ты думаешь, деньги пропали?
– А ты сомневаешься?
Она вздохнула.
– Дело не в деньгах. Дело в ребенке. Я думала, мы сможем вернуть ребенка.
– Еще не все потеряно. От Минза трудно узнать правду, даже когда он говорит ее. Его самые сумасбродные истории содержат двадцать-тридцать процентов истины, до которой можно добраться только после того, как отделишь шелуху лжи.
Она кивнула, печально улыбнувшись.
– Значит, он достаточно много знает об этом похищении, раз ему удалось заставить даже тебя поверить в то, что он имеет хоть какую-то связь с похитителями.
– Я тоже так думаю. С его знакомствами в правительстве и с известными людьми в округе Колумбия, с его связями в преступном мире он является для похитителей идеальным посредником в этом деле. Только доверить Гастону Минзу собирать и передавать деньги это все равно что, как мы говорим на Среднем Западе, доверить лисе сторожить курятник.
Она с усталым видом кивнула, потом неуверенно улыбнулась:
– Ты будешь звонить? Я могу попросить, чтобы тебе принесли телефон.
– Это было бы неплохо.
Я попытался дозвониться до Элмера Айри в его временный офис в Нью-Йорке, но трубку взял Фрэнк Уилсон. Коротко, опуская подробности, я сообщил ему, что Гастон Буллок Минз выдает себя за посредника, готового вести переговоры от имени похитителей. Я не упомянул о ста тысячах, которые дала ему Эвелин. Еще не пришло время отдавать Минза на растерзание местным копам или федералам.
– Минз величайший лжец на этой планете, – спокойно сказал Уилсон.
С этим я был согласен.
– Но он имеет связь с половиной бутлегеров в США.
– Что правда, то правда, – задумчиво проговорил Уилсон. – В 20-х годах, когда он еще работал в министерстве юстиции, он продавал бланки 1410-А, не выходя из своего офиса.
Бланк 1410-А был разрешением Федерального правительства на продажу и покупку спирта и предназначался для аптекарей и других законных пользователей.
– Знаете, – сказал я, решив выложить карты на стол, – Минз говорит, что похищение организовали два бутлегера.
– Вот как, – голос его почему-то сразу поскучнел.
– Их обоих зовут Максами. Макс Гринберг и Макс Хэссел. Вам что-нибудь известно о них?
– Знаю ли я о ближайших соратниках Уэкси Гордона? – в его вздохе я почувствовал скуку и раздражение. – Не думаю, что эти два крупнейших на Восточном побережье пивных короля станут связываться с похищением этого чертова ребенка Линдберга.
– Почему же?
Ответил он неохотно:
– Им не нужны деньги. Геллер. Они бизнесмены, и похищение людей не их профиль. Кроме того, они по уши заняты своей пивной войной.
– Да?
– Да. Бандиты Датчанина Шульца и Уэкси Гордона уже в течение нескольких месяцев регулярно постреливают друг друга, что меня вполне устраивает, пока они не застрелили каких-нибудь невинных свидетелей.
– Я думаю, Хэсселом и Гринбергом стоит заняться.
– Ими уже занимаются.
– В связи с делом Линдберга?
– Черт, нет. В связи с уклонением от уплаты налогов. И их боссом, Уэкси, мы тоже занимаемся.
– Вы хотите сказать, что лично ведете это дело?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84