Затем Чену подвели коня, и через несколько минут стук копыт уже стих за ближайшим степным пригорком.
Ханзы-чазоола в этот момент в ханской ставке не было, его ставка была южнее, у Батеневского кряжа, надвое разрезающего хакасские степи. Все свидетели посещения пещеры с золотым истуканом, кроме Андрея с Мастером, к тому моменту были уже мертвы.
Глава двадцать седьмая
Выбравшись из импровизированной палатки — куска войлока, натянутого на две кривые палки, — Андрей сел у входа, протирая заплывшие глаза и скребя в отросшей лохматой бороде. Ему не спалось. Рука болела. Да и холодно. Во рту было сухо, голова тяжелая. «» Пахпыр»у меня, похмелье. Тьфу, пакость, совсем окиргизился, по-ихнему заговорил «.
В сером тумане был неясно виден Белый, пощипывающий редкую траву.» Я хоть вел-то себя прилично?«— он быстро ощупал тело. Похоже, не совсем — один глаз заплыл, костяшки правого кулака сбиты вполне характерным образом — явно о чью-то морду.
Но вспомнить как-то не получалось.» Ладно, что за свадьба без драки «.
Помахивая тяжелым хвостом, подошла здоровенная овчарка-волкодав, охраняющая табун. Сунулась черной утюгообразной мордой, ткнув холодным носом, как своего.
— Чего тебе, собачка?
Овчарка лизнула его розовым языком, не торопясь, пошла вниз, где у реки, смазанные туманом, виднелись темные силуэты пасущихся лошадей.
— Умыться предлагаешь? Пр-р-а-авильная мысль!
Вслед за собакой Андрей спустился к речке, напился студеной воды, зачерпывая ее горстями, затем полил себе на затылок. Завершил все чисткой зубов с помощью сломанной веточки — рот наполнился водяной стынью, резким привкусом древесного сока. С мокрых волос капало, влажный утренний воздух выбил прокисший водочный смрад, заполнив грудь холодным запахом степи. Кое-как ополоснувшись до пояса, Андрей поднялся к палатке, соображая, что за день ему предстоит.» Так… а, вспомнил! — пацана подлечить надо. Ладно, сейчас и поедем «. Может быть, там же удастся и похмелиться, согласно закону магии:» Подобное воздействует на подобное «. Андрей свернул палатку, приторочил к седлу все, включая кривые палки, потом выехал на гору и двинулся в селение.
Постепенно всплывали картины вчерашней гулянки. Помнится, в компании воинов, с которыми Андрей шел на перевал, они взялись пить местную водку. Кистим сидел с невестой, так что переводчика у Шинкарева не было, он лишь пытался — на слух определить немногие знакомые слова. Чаще всего мелькало название Красноярского острога — Кзыл-Яр-Тура, при этом рты говоривших ощеривались с каким-то злобным сладострастием, черные глаза вспыхивали в предвкушении. Вся эта вековая, клокочущая ненависть к» орыс-ит»— «русским собакам» (Андрей уже знал это слово) как-то странно соотносилась с объектом этой ненависти — крохотными белыми бугорочками, стоящими на краю бескрайней тайги. В них-то и было все дело?
Внезапно до него дошло, что это самое слово обращено к нему — ощеренный рот орал ему что-то, горящие глаза-щелочки впились в его глаза. Тряхнув захмелевшей головой, Андрей узнал воина, который тащил его на аркане от озера — для того, чтобы сбросить в яму.
— Орыс-ит! — визжал кыргыз, тыча в него пальцем, затем ребром ладони провел себе по горлу.
И это было знакомо. Такое ему говорили не раз. Чеченцы, например, кричали: «гяске!»— «козел!». Какой-то пьяный финн назвал его «русея»— «русак», главное оскорбление времен Зимней войны. Эстонцы говорили «вене вярт»— «русское дерьмо»; хохлы и поляки — «кацап». Слова были разные, суть их одна — предлагалось почувствовать себя дерьмом, если ты имел несчастье родиться великороссом. Отвечал Андрей по-разному — иногда матом в лицо, иногда пулей в глотку, иногда кулаком в зубы. Но часто приходилось молчать.
Он и сейчас решил не связываться с дураком — уехать в степь, поставить палатку и завалиться спать, благо всю ночь провел в седле. Но просто так уйти не удалось — резко опустив руку от горла, кыргызин плеснул недопитую араку из своей чашки в лицо Андрею. Попади он — и Андрей ослеп бы на пару минут из-за действия спирта, а что бы сделали со слепым, можно только догадываться. Андрей успел отдернуть голову, и струя местной самогонки пролетела мимо. А вот его кулак попал точно — и кыргыз завалился назад, дрыгая ногами. Дальше Андрей помнил плохо: замелькали кулаки, руки, ноги, кто-то кричал, визжали бабы… потом хлопнула чья-то плеть, разгоняя дерущихся, в результате он все-таки уехал. Уехать-то он уехал, но при этом не заметил важной вещи. Один из воинов, тоже ходивший на перевал, быстро оседлал коня и поскакал на юг. Именно там, у одного из небольших озер, была в тот момент ставка чазоола.
Сейчас, подъезжая к селенью, Андрей решил сделать вид, будто накануне ничего не произошло. Спешившись у юрты, от которой лишь вчера увез невесту, он отодвинул войлочную полость, громко окликнув:
— Салям алейкум! Хозяева дома?
— Заходи, Адерей, — послышался спокойный голос Кистима, — садись, поешь.
Кроме Кистима, в юрте была мать Ханаа, с низко надвинутым платком на голове. Она готовила «корчик»— древний напиток Саяно-Алтая. Свежее коровье молоко, взбитое длинной палочкой с войлочным кружком на конце, женщина поставила на медленный огонь и перед самым кипеньем слила в большой глиняный горшок, который стала вращать до образования пены. Деревянная кружка «корчика», поданная Андрею, оказалась прекрасным завтраком, сразу утолив голод и жажду. Похмеляться не потребовалось.
— Ну что, посмотрим мальчишку? — предложил он Кистиму.
— Пойдем.
Саим тихо играл в соседней юрте, опасливо поглядев на вошедших. Андрей был не особенно силен в детском массаже, помнив лишь главное правило — массировать только кисть, не трогая основных точек тела. Но дело твое.
— Хорошо потеет? — спросил он Кистима. Тот перевел вопрос матери мальчика.
— Плохо, — ответил Кистим. Андрей объяснил, обращаясь к нему:
— Надо потеть, легче будет. Смотри. — Он взял круглую детскую ладошку, показывая способ массажа: мягкое нажатие большим пальцем от центральной ладонной точки «лао» ко второму и третьему межпальцевым промежуткам.
— Вот так делать, утром и вечером. Понял?
— Подожди, матери скажу. Мы-то уезжаем.
— Когда?
— Скоро — два дня, может, три. Надо быстро ехать, поздно будет.
— Что поздно будет?
Кистим насторожился от вопроса:
— Так, ничего… Пошли, араки выпьем.
Они перешли в большую юрту, устроившись у очага с горшком араки и большим куском кровяной колбасы.
— Почему ты ударил этого воина? — спросил Кистим через некоторое время.
— Не помню, — с ходу ответил Андрей, — пьяный был. А что, я кого-то ударил?
— Да. Того, кто назвал тебя «русской собакой».
— Вон оно что… а чему ты удивляешься?
— Почему ударил, если сам не русский? — пояснил Кистим. — На что обиделся?
Ну, на такие вещи Андрей уж лет пятнадцать не покупался.
— Потому и ударил, что не русский. Чего ради меня «русской собакой» обзывать?
Сейчас у него не было никакого чувства измены или внутреннего отречения от своих. Шла привычная игра, она всегда такая.
— Вот как. — Кистим покачал головой и отвернулся к очагу, по пепельно-черным поленьям которого перебегали рыжие язычки огня.
Через некоторое время на улице послышался стук копыт и русский оклик с явным китайским акцентом:
— Андрей! Ты слышишь меня, презренный раб?
— Чего орешь? — Андрей высунулся из юрты. Чен гарцевал посреди пыльной улицы на пегой киргизской лошадке. С ним был один из уланов хана.
— Слезай, тут выпить дают, — сказал Андрей.
— Вот, бери, — передал Чен повод своей пегой, — теперь ты на ней потрюхаешь. И барахло свое сам вези.
— Ну и рожа, — заметил он, разглядывая синяк Андрея, — хорошо погуляли?
— Как положено.
Сбросив притороченную палатку, Чен прошептал Белому что-то по-китайски, погладил по шее, оправил потник, подтянул подпругу. Белый склонил к Чену тонкую морду, довольно фыркая.
— Господи, настоящий китайский конь! — воскликнул довольный Чен. — На местных клячах ездить, все равно что спать с кем попало… Ладно, где тут наливают?
Он вошел в юрту, приветствуя молодого мужа:
— Ну здорово, как там тебя — Кистим, что ли?
— Много говоришь, — спокойно ответил тот.
— Да? А кто тут считает? Ну, за новобрачных! — Чен единым махом осушил большую чашку араки. — Собирайся, мы уезжаем, — это уже Андрею.
— Что за срочность? А Ши-фу?
— Ши-фу не приедет. Поднимай задницу, кому сказано!
— Тоном ниже! А то сейчас подниму, в три переворота полетишь!
Чен, несколько удивленный, глянул в глаза Андрею.
— Чего это ты разгавкался? Забыл, кто тебе в будку хлеб кидает?
— А тебе кто?
На это Чен не сообразил, что ответить. Андрей тоже промолчал, отвернулся и стал подтягивать подпругу пегой киргизской лошадки. Хочет Чен ехать на Белом, да и хрен с ним, пусть едет! Для Андрея лошадь была и осталась лишь средством передвижения, некоторые чувства он начал испытывать к Рыжему, но тот пропал. Сев в седло, Андрей задержался, желая что-то сказать Кистиму и не зная что.
— Ладно, может, увидимся еще. Ты не думай, что я враг.
— Счастливой дороги! — пожелал Кистим обоим, никак не откликнувшись на последнюю фразу Андрея. По тону было ясно, что Андрею он по-прежнему не верил. Молодая жена его так и не показалась. Трое всадников тронули коней, и скоро и юрты, и холмы, и озеро — все исчезло за длинной горой.
Спустя несколько часов после их отъезда, когда солнце уже стало клониться на закат, отражаясь в багровой воде озера, в селенье ворвалась группа всадников на взмыленных конях, посланная чазоолом. Сам он спешно направился в ханскую ставку, куда ему, собственно, и так нужно было ехать в связи с походом на Кзыл-Яр-Туру. Отдохнув и переменив лошадей, посланные чазоолом воины поскакали вдогон Андрею с Ченом.
Вечером Мастер снова был в ханской юрте. По просьбе хана к нему привели на осмотр одну из новых наложниц, жалующуюся на боли в груди. Оставшись лишь в пестрых шелковых штанах, девушка уселась на пятки, в то время как Мастер обвел ладонями ее крепкий крестьянский торс. Неровный свет очага скользил по налитым, янтарного цвета грудям, чуть раскинутым на стороны и увенчанным тугими темными сосками. Жесткие пальцы китайца слегка ощупали груди, обнаружив в одной из них небольшое уплотнение.
— Красивая девушка, — улыбнулся господин Ли Ван Вэй. — Что, здесь болит? Надо рожать, кормить — тогда рассосется. Воина рожай, улана…
— Благодарю вас, господин посол, — прервал его хан, бесстрастно наблюдавший за процедурой. — А сейчас мы могли бы закончить наш разговор.
— Думаю, что утром конь будет здесь.
— Прекрасно, хотя я имел в виду не это.
— Очевидно, ваш поход на север?
— НАШ поход на север, — произнес хан с нажимом. — Если я правильно понял, нам была предложена помощь.
— Разумеется, достопочтимый хан, разумеется! Но что именно…
— Два дела. Первое: купить для нас на Красном Яру партию пищалей и припаса для огненного боя — пороха и пуль. Не будет припаса, шайтан с ним, купить хотя бы ружья. Второе: вывести конных урусов за крепостные стены, под наши сабли.
— Всех? — в голосе китайца сквозило сомнение.
— Как выйдет. Хоть сотней казаков меньше будет, и то нам легче.
— Если потребуется послать-получить известие — кто поможет?
— В Кзыл-Яр-Туре есть наши люди, они помогут.
— Кто они? Им можно доверять? — спросил господин Ли Ван Вэй.
— Они урусы, но доверять им можно, — кивнул хан.
— Почему же русские вам помогают?
— Нажились под московским царем, в степь хотят, в «кыргызы». А другие не так молятся, оттого и в леса уходят. Говорят, сами себя жгут. На Бирюсе такая артель стоит, лодки строит — и себе, и нам. До них доберетесь верхами, с нашим провожатым. Купите у них лодку, коней нам вернете. За белого коня даю товару на продажу, еды в дорогу. А поможете — век не забуду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
Ханзы-чазоола в этот момент в ханской ставке не было, его ставка была южнее, у Батеневского кряжа, надвое разрезающего хакасские степи. Все свидетели посещения пещеры с золотым истуканом, кроме Андрея с Мастером, к тому моменту были уже мертвы.
Глава двадцать седьмая
Выбравшись из импровизированной палатки — куска войлока, натянутого на две кривые палки, — Андрей сел у входа, протирая заплывшие глаза и скребя в отросшей лохматой бороде. Ему не спалось. Рука болела. Да и холодно. Во рту было сухо, голова тяжелая. «» Пахпыр»у меня, похмелье. Тьфу, пакость, совсем окиргизился, по-ихнему заговорил «.
В сером тумане был неясно виден Белый, пощипывающий редкую траву.» Я хоть вел-то себя прилично?«— он быстро ощупал тело. Похоже, не совсем — один глаз заплыл, костяшки правого кулака сбиты вполне характерным образом — явно о чью-то морду.
Но вспомнить как-то не получалось.» Ладно, что за свадьба без драки «.
Помахивая тяжелым хвостом, подошла здоровенная овчарка-волкодав, охраняющая табун. Сунулась черной утюгообразной мордой, ткнув холодным носом, как своего.
— Чего тебе, собачка?
Овчарка лизнула его розовым языком, не торопясь, пошла вниз, где у реки, смазанные туманом, виднелись темные силуэты пасущихся лошадей.
— Умыться предлагаешь? Пр-р-а-авильная мысль!
Вслед за собакой Андрей спустился к речке, напился студеной воды, зачерпывая ее горстями, затем полил себе на затылок. Завершил все чисткой зубов с помощью сломанной веточки — рот наполнился водяной стынью, резким привкусом древесного сока. С мокрых волос капало, влажный утренний воздух выбил прокисший водочный смрад, заполнив грудь холодным запахом степи. Кое-как ополоснувшись до пояса, Андрей поднялся к палатке, соображая, что за день ему предстоит.» Так… а, вспомнил! — пацана подлечить надо. Ладно, сейчас и поедем «. Может быть, там же удастся и похмелиться, согласно закону магии:» Подобное воздействует на подобное «. Андрей свернул палатку, приторочил к седлу все, включая кривые палки, потом выехал на гору и двинулся в селение.
Постепенно всплывали картины вчерашней гулянки. Помнится, в компании воинов, с которыми Андрей шел на перевал, они взялись пить местную водку. Кистим сидел с невестой, так что переводчика у Шинкарева не было, он лишь пытался — на слух определить немногие знакомые слова. Чаще всего мелькало название Красноярского острога — Кзыл-Яр-Тура, при этом рты говоривших ощеривались с каким-то злобным сладострастием, черные глаза вспыхивали в предвкушении. Вся эта вековая, клокочущая ненависть к» орыс-ит»— «русским собакам» (Андрей уже знал это слово) как-то странно соотносилась с объектом этой ненависти — крохотными белыми бугорочками, стоящими на краю бескрайней тайги. В них-то и было все дело?
Внезапно до него дошло, что это самое слово обращено к нему — ощеренный рот орал ему что-то, горящие глаза-щелочки впились в его глаза. Тряхнув захмелевшей головой, Андрей узнал воина, который тащил его на аркане от озера — для того, чтобы сбросить в яму.
— Орыс-ит! — визжал кыргыз, тыча в него пальцем, затем ребром ладони провел себе по горлу.
И это было знакомо. Такое ему говорили не раз. Чеченцы, например, кричали: «гяске!»— «козел!». Какой-то пьяный финн назвал его «русея»— «русак», главное оскорбление времен Зимней войны. Эстонцы говорили «вене вярт»— «русское дерьмо»; хохлы и поляки — «кацап». Слова были разные, суть их одна — предлагалось почувствовать себя дерьмом, если ты имел несчастье родиться великороссом. Отвечал Андрей по-разному — иногда матом в лицо, иногда пулей в глотку, иногда кулаком в зубы. Но часто приходилось молчать.
Он и сейчас решил не связываться с дураком — уехать в степь, поставить палатку и завалиться спать, благо всю ночь провел в седле. Но просто так уйти не удалось — резко опустив руку от горла, кыргызин плеснул недопитую араку из своей чашки в лицо Андрею. Попади он — и Андрей ослеп бы на пару минут из-за действия спирта, а что бы сделали со слепым, можно только догадываться. Андрей успел отдернуть голову, и струя местной самогонки пролетела мимо. А вот его кулак попал точно — и кыргыз завалился назад, дрыгая ногами. Дальше Андрей помнил плохо: замелькали кулаки, руки, ноги, кто-то кричал, визжали бабы… потом хлопнула чья-то плеть, разгоняя дерущихся, в результате он все-таки уехал. Уехать-то он уехал, но при этом не заметил важной вещи. Один из воинов, тоже ходивший на перевал, быстро оседлал коня и поскакал на юг. Именно там, у одного из небольших озер, была в тот момент ставка чазоола.
Сейчас, подъезжая к селенью, Андрей решил сделать вид, будто накануне ничего не произошло. Спешившись у юрты, от которой лишь вчера увез невесту, он отодвинул войлочную полость, громко окликнув:
— Салям алейкум! Хозяева дома?
— Заходи, Адерей, — послышался спокойный голос Кистима, — садись, поешь.
Кроме Кистима, в юрте была мать Ханаа, с низко надвинутым платком на голове. Она готовила «корчик»— древний напиток Саяно-Алтая. Свежее коровье молоко, взбитое длинной палочкой с войлочным кружком на конце, женщина поставила на медленный огонь и перед самым кипеньем слила в большой глиняный горшок, который стала вращать до образования пены. Деревянная кружка «корчика», поданная Андрею, оказалась прекрасным завтраком, сразу утолив голод и жажду. Похмеляться не потребовалось.
— Ну что, посмотрим мальчишку? — предложил он Кистиму.
— Пойдем.
Саим тихо играл в соседней юрте, опасливо поглядев на вошедших. Андрей был не особенно силен в детском массаже, помнив лишь главное правило — массировать только кисть, не трогая основных точек тела. Но дело твое.
— Хорошо потеет? — спросил он Кистима. Тот перевел вопрос матери мальчика.
— Плохо, — ответил Кистим. Андрей объяснил, обращаясь к нему:
— Надо потеть, легче будет. Смотри. — Он взял круглую детскую ладошку, показывая способ массажа: мягкое нажатие большим пальцем от центральной ладонной точки «лао» ко второму и третьему межпальцевым промежуткам.
— Вот так делать, утром и вечером. Понял?
— Подожди, матери скажу. Мы-то уезжаем.
— Когда?
— Скоро — два дня, может, три. Надо быстро ехать, поздно будет.
— Что поздно будет?
Кистим насторожился от вопроса:
— Так, ничего… Пошли, араки выпьем.
Они перешли в большую юрту, устроившись у очага с горшком араки и большим куском кровяной колбасы.
— Почему ты ударил этого воина? — спросил Кистим через некоторое время.
— Не помню, — с ходу ответил Андрей, — пьяный был. А что, я кого-то ударил?
— Да. Того, кто назвал тебя «русской собакой».
— Вон оно что… а чему ты удивляешься?
— Почему ударил, если сам не русский? — пояснил Кистим. — На что обиделся?
Ну, на такие вещи Андрей уж лет пятнадцать не покупался.
— Потому и ударил, что не русский. Чего ради меня «русской собакой» обзывать?
Сейчас у него не было никакого чувства измены или внутреннего отречения от своих. Шла привычная игра, она всегда такая.
— Вот как. — Кистим покачал головой и отвернулся к очагу, по пепельно-черным поленьям которого перебегали рыжие язычки огня.
Через некоторое время на улице послышался стук копыт и русский оклик с явным китайским акцентом:
— Андрей! Ты слышишь меня, презренный раб?
— Чего орешь? — Андрей высунулся из юрты. Чен гарцевал посреди пыльной улицы на пегой киргизской лошадке. С ним был один из уланов хана.
— Слезай, тут выпить дают, — сказал Андрей.
— Вот, бери, — передал Чен повод своей пегой, — теперь ты на ней потрюхаешь. И барахло свое сам вези.
— Ну и рожа, — заметил он, разглядывая синяк Андрея, — хорошо погуляли?
— Как положено.
Сбросив притороченную палатку, Чен прошептал Белому что-то по-китайски, погладил по шее, оправил потник, подтянул подпругу. Белый склонил к Чену тонкую морду, довольно фыркая.
— Господи, настоящий китайский конь! — воскликнул довольный Чен. — На местных клячах ездить, все равно что спать с кем попало… Ладно, где тут наливают?
Он вошел в юрту, приветствуя молодого мужа:
— Ну здорово, как там тебя — Кистим, что ли?
— Много говоришь, — спокойно ответил тот.
— Да? А кто тут считает? Ну, за новобрачных! — Чен единым махом осушил большую чашку араки. — Собирайся, мы уезжаем, — это уже Андрею.
— Что за срочность? А Ши-фу?
— Ши-фу не приедет. Поднимай задницу, кому сказано!
— Тоном ниже! А то сейчас подниму, в три переворота полетишь!
Чен, несколько удивленный, глянул в глаза Андрею.
— Чего это ты разгавкался? Забыл, кто тебе в будку хлеб кидает?
— А тебе кто?
На это Чен не сообразил, что ответить. Андрей тоже промолчал, отвернулся и стал подтягивать подпругу пегой киргизской лошадки. Хочет Чен ехать на Белом, да и хрен с ним, пусть едет! Для Андрея лошадь была и осталась лишь средством передвижения, некоторые чувства он начал испытывать к Рыжему, но тот пропал. Сев в седло, Андрей задержался, желая что-то сказать Кистиму и не зная что.
— Ладно, может, увидимся еще. Ты не думай, что я враг.
— Счастливой дороги! — пожелал Кистим обоим, никак не откликнувшись на последнюю фразу Андрея. По тону было ясно, что Андрею он по-прежнему не верил. Молодая жена его так и не показалась. Трое всадников тронули коней, и скоро и юрты, и холмы, и озеро — все исчезло за длинной горой.
Спустя несколько часов после их отъезда, когда солнце уже стало клониться на закат, отражаясь в багровой воде озера, в селенье ворвалась группа всадников на взмыленных конях, посланная чазоолом. Сам он спешно направился в ханскую ставку, куда ему, собственно, и так нужно было ехать в связи с походом на Кзыл-Яр-Туру. Отдохнув и переменив лошадей, посланные чазоолом воины поскакали вдогон Андрею с Ченом.
Вечером Мастер снова был в ханской юрте. По просьбе хана к нему привели на осмотр одну из новых наложниц, жалующуюся на боли в груди. Оставшись лишь в пестрых шелковых штанах, девушка уселась на пятки, в то время как Мастер обвел ладонями ее крепкий крестьянский торс. Неровный свет очага скользил по налитым, янтарного цвета грудям, чуть раскинутым на стороны и увенчанным тугими темными сосками. Жесткие пальцы китайца слегка ощупали груди, обнаружив в одной из них небольшое уплотнение.
— Красивая девушка, — улыбнулся господин Ли Ван Вэй. — Что, здесь болит? Надо рожать, кормить — тогда рассосется. Воина рожай, улана…
— Благодарю вас, господин посол, — прервал его хан, бесстрастно наблюдавший за процедурой. — А сейчас мы могли бы закончить наш разговор.
— Думаю, что утром конь будет здесь.
— Прекрасно, хотя я имел в виду не это.
— Очевидно, ваш поход на север?
— НАШ поход на север, — произнес хан с нажимом. — Если я правильно понял, нам была предложена помощь.
— Разумеется, достопочтимый хан, разумеется! Но что именно…
— Два дела. Первое: купить для нас на Красном Яру партию пищалей и припаса для огненного боя — пороха и пуль. Не будет припаса, шайтан с ним, купить хотя бы ружья. Второе: вывести конных урусов за крепостные стены, под наши сабли.
— Всех? — в голосе китайца сквозило сомнение.
— Как выйдет. Хоть сотней казаков меньше будет, и то нам легче.
— Если потребуется послать-получить известие — кто поможет?
— В Кзыл-Яр-Туре есть наши люди, они помогут.
— Кто они? Им можно доверять? — спросил господин Ли Ван Вэй.
— Они урусы, но доверять им можно, — кивнул хан.
— Почему же русские вам помогают?
— Нажились под московским царем, в степь хотят, в «кыргызы». А другие не так молятся, оттого и в леса уходят. Говорят, сами себя жгут. На Бирюсе такая артель стоит, лодки строит — и себе, и нам. До них доберетесь верхами, с нашим провожатым. Купите у них лодку, коней нам вернете. За белого коня даю товару на продажу, еды в дорогу. А поможете — век не забуду!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55