— Филлис действительно могла наплести Орвалу с три короба, но единственно ради того, чтобы позлить его.
По её тону я понял, что это обычное дело. Насочинять черт знает какой чепухи и огорошить мужа.
Хотя, надо признаться, моя Клодзилла превзошла Филлис. В день ухода она поведала мне обо всех своих изменах, только, в отличие от Филлис, она их не выдумала.
— В том-то все и дело, — продолжала Имоджин. — Филлис просто отомстила этому подонку за все его мерзкие пакости.
Я немедленно внес эту поправку в свои суждения. Вероятно, Имоджин считает, что врать мужу насчет несуществующих любовных связей не выходит за пределы нормы, если муж, как она изящно выразилась — подонок.
Я неуверенно оглянулся на Верджила и подонка. Орвал слезливо диктовал шерифу имена и адреса, а доблестный страж порядка с запредельной скоростью заносил их в свой блокнот. Имоджин проследила за моим взглядом.
— Точно говорю, — подонок. Вы это знаете, и я это знаю. Могу поклясться, даже сам Орвал это знает.
Вот это вряд ли. Опыт подсказывает мне обратное. Подонки обычно себя таковыми не считают. Но я с Имоджин спорить не стал.
— Так вы собираетесь доложить шерифу о том, что знаете? — вкрадчиво спросила она, придвинувшись ко мне поближе.
Вообще-то я ничего не знал, но зачем же докладывать об этом шерифу? Посему ответил более чем уклончиво:
— А?
Но Имоджин довольно странно отреагировала на мой блестящий ответ: отступила на шаг и молча уставилась на меня, будто задаваясь вопросом, намного ли мой коэффициент умственного развития превышает братьев Гантерманов.
— Я спросила, собираетесь ли вы рассказать шерифу о том, что знаете? О Филлис и обо всем прочем, — Имоджин говорила теперь очень медленно и отчетливо. Примерно так люди говорят, когда обращаются к Джебу или Фрэду.
Я поневоле покосился на близнецов. Они стояли недалеко от шерифа. Верджил настолько увлекся допросом, что забыл отослать их караулить дверь. Так что близнецы, выражаясь на армейском жаргоне, выполняли сейчас команду «вольно». Фред проводил раскопки в носу. Джеб, по сравнению с Фредом настоящий интеллектуал, сидел на корточках с выражением крайней сосредоточенности на лице. Он завязывал шнурок на правом ботинке. Когда Джеб сосредотачивался на чем-то, язык у него высовывался изо рта сантиметра на два. Казалось, этот процесс может занять у Джеба добрую половину дня.
Мне не хотелось бы иметь ничего общего с образом профессионала, который воплощала эта парочка. Так что на этот раз я ответил без промедления. Почти мгновенно.
— Вообще-то, все, что рассказала мне Филлис — это конфиденциальная информация, и я вправе разглашать её только в случае крайней необходимости.
Имоджин распахнула глаза. Она, наверное, не подозревала, что я знаю слова с таким количеством букв — «конфиденциальная». Я торопливо добавил:
— Или, другими словами, когда в действие вступают взаимоотношения между частным детективом и клиентом, конфиденциальность должна соблюдаться строжайшим образом. — Теперь в глазах Имоджин появилось новое выражение. Словно она боялась, что я в любую минуту могу вытащить из кармана словарь синонимов. Довольный, я продолжал шпарить без остановки: — И уж конечно, единственное обстоятельство, при котором я могу разгласить эту информацию, будет повестка в суд, которую я склонен рассматривать…
Слава Богу, при слове «повестка» Имоджин подпрыгнула. Иначе мне пришлось бы использовать такие слова, как «визави» и «вышеизложенное». И через одну-две секунды я потерял бы свою мысль. Навсегда.
— Да я не предлагаю выбалтывать то, о чем вы с Филлис говорили наедине! Наоборот!
Имоджин одарила меня многозначительным взглядом, значение осталось вне моего понимания. Я смотрел на Имоджин, опасаясь, что выражение моего лица подозрительно похоже на выражение Джеба. Он в это время с тупым недоумением таращился на колтун, образовавшийся на месте шнурка.
— Филлис была совсем не такой, как вы думаете, Хаскелл, — проговорила Имоджин, склоняясь к самому моему уху и понижая голос до шепота. — Просто в последние дни она совсем потеряла голову. Вот почему она это сделала.
Меня терзал один-единственный вопрос: что Филлис сделала? Имоджин, наверное, считала, что я понимаю, о чем она толкует. И все оттого, что я применил к Орвалу выражение «Жеребчик».
— Понимаю, — солгал я.
Имоджин взъерошила волосы.
— Филлис думала, что эти записи помогут ей найти выход.
Я старался справиться со своими бровями, которые неодолимо ползли вверх. Записи? Во множественном числе? А я-то думал, что мы располагаем только одной. Можно было и самому догадаться, правда? Раз диктофонов три штуки, не логично ли предположить, что должно было остаться три кассеты? Но неужели это Филлис подложила диктофоны, самолично? Ну, знаете, записать собственного мужа в постели с любовницей…
Невозможно, абсурд. А если правда? Значит, Филлис действительно была женщиной довольно широких взглядов, как и говорил Орвал. И успешно скрывала свои ультрасовременные убеждения под старомодным зеленым платьем?
Имоджин мягко дотронулась до моей руки.
— Я знаю, о чем вы думаете.
Сильно сомневаюсь, подумалось мне.
— Но вы должны понять, Хаскелл, Филлис требовались деньги, чтобы уйти от Орвала. Это был шаг отчаяния, понимаете?
Я изо всех сил стиснул зубы, чтобы у меня не отвалилась челюсть. Это что же значит, господа хорошие? Что Филлис делала порнозаписи с Ковбоем-Ремонтником Орвалом в главной роли — на продажу? Ух ты, вот это действительно широкие взгляды. Шире просто некуда. Похоже, старушка Филлис открыла в этой области новые широты.
Я улыбнулся Имоджин, не без труда, правда, поскольку должен был следить за челюстью.
— Знаете что, — сказал я, незаметно ущипнув себя за руку, — не волнуйтесь. Я её не осуждаю. Не судите, да не судимы будете.
Я не стал объяснять, что не осуждаю Филлис только потому, что не понимаю, о чем, черт подери, Имоджин разглагольствует. Но заверение подействовало, она успокоилась.
— Я знала, что вы не станете говорить об этом шерифу. Я знала, что мы с Филлис можем вам доверять.
— Можете, я ни словом не Обмолвлюсь.
И в самом деле, как можно рассказать то, чего не знаешь.
Имоджин снова взглянула на Орвала, который — невероятно, но до сих пор! — диктовал Верджилу имена и адреса. Вероятно, у Орвала обнаружились пробелы в правописании некоторых фамилий.
— Это все он виноват, — говорила Имоджин. — Он её вынудил, — в её голосе сквозила ненависть. — Если бы этот болван лучше с ней обращался, Филлис никогда в жизни не пошла бы на такое.
И тут, как будто вторя её словам, из дверей дома Филлис вышел парень-криминалист, и взглянув на его руки, Имоджин побледнела.
Руки его в резиновых перчатках держали три диктофона.
— Мы нашли их на кухне, — сообщил парень Верджилу. — Два пустые… глаза Имоджин метнулись в мою сторону. Во взгляде её сквозил безмолвный вопрос, но она отвернулась, прежде чем я успел ответить. — … Но в третьем была кассета. Я подумал, что вы захотите её послушать, шериф.
При других обстоятельствах так оно и было бы. Но в данном случае парень явно ошибся. Верджил не желал слушать никаких кассет, могу поклясться. Особенно когда рядом стоит Имоджин.
Криминалист включил запись, но прошла целая минута, прежде, чем Верджила дошло, что за звуки он слышит. Наверное, слух у шерифа давно уже не тот, что раньше. Верджил придвинулся на пару шагов, наклонился к самому диктофону и закатил глаза, — чтобы лучше слышать, я полагаю.
Это было одно из самых интересных мест на кассете. Неизвестная Хохотушка не переставая повторяла: «О, да, о, да, о-о-о, ДА-А-А!» И задыхалась от жесточайшей астмы.
Уверен, что все, кроме Верджила, сразу поняли, в чем дело.
Даже Джеб и Фред. Фред мгновенно вытащил палец из носа и навалился на брата, дабы оказаться как можно ближе к источнику звуков. Джеб оставил в покое шнурки и пытался отпихнуть Фрэда. Несколько секунд они молча и сосредоточенно боролись, как два школьника в очереди. Потом замерли плечо к плечу и обратились в слух. На их лицах расцвели улыбки, которые становились все шире и шире, словно близнецы проходили пробы для съемок в рекламе жевательной резинки «Двойная свежесть».
Зато Орвалу было не до смеха. Он-то сразу опознал эти астматические хрипы. — Эй, что за чертовщина, вы где это взяли, а? — ошалело проговорил он. — Вы что же творите-то?
Для человека, утверждающего, что это обыкновенные гимнастические упражнения, Орвал как-то слишком разволновался. Подумаешь, послушают, как он аэробикой занимается!
— А ну дай сюда! — взвыл свежеиспеченный вдовец диким голосом и потянулся к диктофону.
Это все равно, что попытаться переключить телевизор с любимой программы близнецов-братьев. Их двойные мятные улыбки погасли, и оба зама угрожающе двинулись на бедолагу Орвала. Осознав свою тактическую ошибку, он так резво отдернул руку, будто диктофон раскалился, как чайник.
А ведь и впрямь раскалился, в известном смысле, от него разве что пар не валил.
Попятившись от грозных близнецов, Орвал заныл, явно вознамерившись снова пустить слезу:
— Ну где вы взяли пленку, а? Она, между прочим, не для чужих ушей.
Уж это мы заметили.
— Мы нашли это в шкафу за холодильником, — ответил криминалист, адресуясь, разумеется не любителю аэробики, а Верджилу.
Тут Неизвестная Хохотушка перешла от «о-да-о-да» к серии «Орвал-Орвал-Орвал», скандируя, как заядлая болельщица, и задыхаясь от фанатичного восторга.
Вот тут-то и до Верджила, наконец, дошло, к чему он с таким вниманием прислушивается. Смекнув, что запись предназначена отнюдь не для прослушивания в присутствии дам, шериф не просто порозовел, — он заалел и зыркнул на Имоджин.
— Выключите! — рявкнул он. — Прошу прощения, мэм. Прошу прошения… Даже его волосы цвета «соль с перцем» приобрели красноватый оттенок. Верджил повернулся к Орвалу. — Это… эта… этот… — тут он сдался, видимо, заразившись от вдовца нехваткой слов в организме. — Это вот ваша работа?
Лицо опозоренного ковбоя скривилось. «Как вы могли подумать!» — как бы говорило это лицо.
— Нет! — вскрикнул Орвал. — Нет! Я бы никогда, никогда не стал такую гадость записывать. Никогда! Боже правый, это отвратительно! Это… просто мерзопакость!
По-видимому, он запамятовал, что на кассете в главной роли выступает он сам, и вся эта гадость и мерзопакость, которую мы выслушали — его рук дело. И не только рук.
— А разве это не вы на кассете… того…
— Ну… да, вообще-то, я. Но я никогда в жизни этой кассеты не видел и слыхом не слыхивал.
— Так-таки и никогда? — недоверчиво прищурился Верджил.
Голос у Орвала был честнее некуда.
— Да что вы, шериф, неужто я стал бы собственноручно такое записывать, да ещё дома держать? Интересно, где её могла раздобыть моя женушка?
А вот это Орвал брякнул, не подумав. Шериф глубоко вздохнул и угрюмо прошептал:
— Орвал, мне показалось, вы говорили, что ваша жена не возражает против ваших упражнений.
— Ну, э-э… как это… Одно дело — знать, но слушать — это уж, знаете ли, слишком.
Тут шериф прочистил горло и спросил уже во весь голос:
— Кто эта дама, Орвал?
Вдовец мялся, жался, скрутил свою шляпу в бесформенный узел, и наконец выпалил:
— Фло!
Коротко и ясно. Верджил, Джеб, Фред, я, и даже парень из криминалистической лаборатории, кивнули. В Пиджин-Форке все мужчины старше шестнадцати знают Фло Педиго. Это дамочка чуть за сорок, с пышными волосами гранатового цвета, фигурой двадцатипятилетней девушки, и очень, как бы это выразиться, дружелюбная. Она ни разу не встречалась с мужчинами, которые ей не нравились. А понравиться ей мог любой, у кого в кармане звякали двадцать пять долларов. А то и поболее, если мужчина рассчитывал нравиться ей дольше одного часа.
Прошу заметить, я вовсе не по собственному опыту это знал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32