Только с двумя «п».
Она действительно немного смахивала на чайный пакетик. Теперь, когда она о нем упомянула, это стало особенно заметно. Загорелая почти до черноты и какая-то припухшая. Не хочу показаться грубияном, но я не мог не заметить, что у Руты прямо впереди имелись две весьма внушительных припухлости. Одной из причин, почему я не мог не заметить этих припухлостей, была форменная блузка Руты, которая застегивалась спереди. По крайней мере, она пыталась выглядеть застегнутой. Пуговицы на её пышной груди держались из последних сил, и между ними проглядывали две ощутимых бреши. В помощь пуговицам Рута добавила две английские булавки, стянув края брешей. Булавки находились под тем же страшным давлением, что и пуговицы. Честно говоря, вид у них был такой, будто они готовы в любую секунду расстегнуться и выстрелить. И попасть кому-нибудь в глаз. Я намеревался вытереть пол, но Рута сидела лицом к луже. Решив, что разумнее держаться подальше от английских булавок, я обогнул стол и сел.
— Рад познакомиться, — сказал я, честно стараясь не смотреть на булавки.
— Я владелица «Веселых Кудряшек», — тон Руты свидетельствовал, что если я этого до сих пор не знаю, то не имею морального права претендовать на звание частного детектива.
Я снова кивнул и проявил осведомленность:
— Парикмахерской.
— Салона красоты, — поправила она.
Глаза Руты ясно и отчетливо говорили о том, что я нанес ей тяжкое оскорбление.
Что тут сказать. Заведение, которое Рута окрестила салоном красоты, располагалось в двух кварталах отсюда, если повернуть налево у парикмахерской Пола Мейтни. Я частенько пробегал мимо, мотаясь по делам. Это была старая белая постройка с длинными, узкими окнами, единственная на весь квартал, у которой просело крыльцо. Еще бы ему не просесть, когда на него водрузили автомат с кока-колой. Мне достоверно известно, что некоторые обитатели нашего города заключали пари о точной дате, когда он провалится сквозь Рутино крыльцо. Этот древний автомат до сих пор утверждал, будто бутылка коки стоит десять центов. Рута, а может, какая-нибудь из её работниц, приклеила над щелью для монет записку: «Не 10, а 45 центов!».
Вдобавок к доисторическому автомату, окна заведения были заклеены рекламами различных причесок. Одна из них поразила воображение большинства женского населения Пиджин-Форка и прочно вошла в обиход. Пучок с начесом под названием «Осиное гнездо». А также на двери были вывешены два объявления, написанные вручную. «Стрижка, 5 долларов» и «Постоянная распродажа». Очевидно, объявления говорят правду, раз их не снимают.
Но фотографии причесок и вышеупомянутые объявления — вещи вполне заурядные. Имелось там ещё несколько вывесок, они-то и делали окна заведения Руты действительно уникальными. Вот что гласили эти вывески: «Классы керамики, дважды в неделю» и «ЗАПИШИТЕСЬ СЕЙЧАС: керамические изделия — дополнительный штрих к убранству вашей квартиры!»
Вот что представлял собой салон Руты. Салон красоты «Веселые Кудряшки» и Школа керамики.
— Извините, Салон красоты, — поправился я. — Конечно же.
Рута тряхнула темными кудряшками в знак прощения.
— Короче, я пришла к вам, потому что меня ограбили, а Верджил ни черта не делает по этому поводу.
Верджил, на которого жаловалась Рута, это не кто иной, как шериф Пиджин-Форка, Верджил Минрат. Это обвинение никак не могло относиться к Верджилу, которого я знал, а знал я Верджила очень даже хорошо, потому что он был школьным другом моего отца. Преступления, совершенные на территории Пиджин-Форка и его окрестностей, Верджил воспринимал как личное оскорбление.
— В вашу парикмахерскую проникли воры?
Рута снова тряхнула кудряшками.
— Ой, да нет же! Домой. Нынче утром кто-то влез ко мне в дом, когда я ушла на работу. Я только что узнала об этом, потому как у меня чулок поехал, и мне пришлось вернуться, чтобы переодеться. Захожу я, значит, и вижу, что меня, как у вас говорят, взломали и проникнули!
Насколько я понимаю, Рута жалуется на «взлом и проникновение». Я смолчал.
— И Верджил, — продолжала она, — ни черта не делает по этому поводу!
Похоже, эта фраза будет у нас рефреном проходить через весь разговор.
— А почему не делает? — спросил я резонно.
Рута хмыкнула и дернула плечиком.
— А кто его знает! — она облокотилась о стол и принялась накручивать «мокрый» завиток на палец. Ногти у Руты были розовые, под цвет униформы. Наверное, ему просто лень. Я его вызываю, говорю, мол, ограбили меня, а он ни черта не делает…
— …по этому поводу, — закончил я за нее.
И тут же понял, что зря, надо было позволить ей самой договорить, потому что Рута одарила меня мрачным взглядом.
— Этот ваш Верджил сделал все, что положено, но как-то без души. Сам даже в дом не зашел, — Рута снова завертела локон. — Прислал одного из своих замов-близнецов. А они собственную задницу в темноте не увидят!
Я промолчал, но, по сути, Рута была права: это весьма проблематично. Чтобы увидеть собственную задницу даже при свете дня, пришлось бы в бараний рог скрутиться!
Что касается замов Верджила — близнецов Гантерманов, Джеба и Фреда то они действительно больше славились своими мышцами, чем мозгами. На ярмарочном представлении округа Крейтон два года назад Гантерманы состязались между собой, кто скорее поднимет корову. Я, правда, был тогда в Луисвиле и пропустил это волнующее зрелище, но, говорят, закончилось вничью.
Рута, уже со слезами в голосе, торопливо бормотала:
— Даже не знаю, что и делать. Кто-то влезает ко мне в дом, Господи ты боже мой, и что же делает Верджил? Подсылает одного из своих громил-близнецов снять отпечатки пальцев! Ну и тот, надо думать, ничегошеньки не находит! — Вот теперь Рута здорово завелась. Она теребила свои булавки, ерзала в кресле и без конца разглаживала воображаемые складки на розовой юбке. — А муж мой, Ленард, он шофер грузовика… И я все время дергаюсь, как бы с ним чего не случилось по дороге. В общем, я просто жутко боюсь, а Верджил не хочет ничем помочь, вот почему я к вам пришла…
Почуяв, что дело близится к истерике, я вскочил. Вот чего не выношу, так это утешать рыдающих дамочек. Моя бывшая жена, Клодин, — несравненная Клодзилла, — утверждала, будто я просто не умею ладить с людьми. Может, она и права. Я всегда теряюсь, когда кто-то начинает всхлипывать у меня на плече, а под рукой как назло никогда не нет салфеток. Как, например, сейчас. Среди всех этих бумаг и прочей дряни, которой было в избытке на столе и на полу, не оказалось ни одной салфетки.
Я неуверенно потянулся через стол и похлопал Руту по руке.
— Ну, будет, будет. — Интересно, что я имел в виду? Надеюсь, слова мои прозвучали утешительно. — Уверен, что Верджил просто не понял…
Пожалуй, упоминание имени злополучного шерифа было не лучшим ходом. Рута отдернула руку, словно её ужалили.
— Верджил! — повторила она с отвращением. — Бросил меня на произвол судьбы только потому, что ничего не пропало!
Я оторопело вытаращился на неё и подвинулся поближе. Последнее заявление было, пожалуй, самой существенной частью истории.
— В каком смысле — ничего не пропало? — вкрадчиво спросил я.
Рута дернула плечиком.
— Ну, три моих телевизора, микроволновая печь и видеомагнитофон остались на месте. Потом, конечно, видеокамера, и мои…
Мне все больше становилось понятно, почему Верджил не горит желанием браться за расследование этого загадочного преступления. Я прервал Перечень Вещей, Которые Пропустил Вор.
— Вы хотите сказать, что взломщики проникли в дом и ничего не взяли?
У Руты на лице опять проступила неприязнь.
— Ну, что-то, конечно, они взяли. Что-то же они должны были взять. С чего бы им просто так ломиться в чужой дом, — голос её звучал так, будто она начала сомневаться, дружу ли я с мозгами. — Просто неизвестно, что именно. Для этого-то вы мне и нужны: сказать, что было украдено.
Первой моей реакцией было, разумеется, желание воскликнуть: «Я вам должен это сказать?» В смысле, разве не жертва ограбления обязана предъявить список пропавших вещей? Мне почему-то не доводилось слышать об альтернативных методах расследования. И каким образом, скажите на милость, я должен узнать, чего не хватает после вторжения, если я не знаю, что там было до него.
Я открыл было рот, чтобы все это выложить, но вдруг передумал. Должен признать, по причинам далеко не бескорыстным.
Видите ли, я открыл свое дело примерно год назад. Настоящие клиенты, если говорить начистоту, захаживали ко мне не часто, и перерывы между ними бывали порядочные. Но это не так страшно, хуже другое. У меня есть некая договоренность с моим братом Элмо, у которого на первом этаже аптека. Он согласился предоставить мне под кабинет надстройку над своей лавкой, а в обмен стребовал обещание, что в свободные от частного сыска минуты я буду мыть полы и заправлять автомат с газировкой.
Важно помнить, что перед тем, как дать это обещание, я восемь лет оттрубил в луисвильском отделе по расследованию убийств. И пребывая вдалеке от родного Пиджин-Форка, успел многое позабыть. В том числе, например, я и понятия не имел, как много свободного времени у частного детектива в таком крошечном городке. Так что через год после открытия детективного агентства выяснилось, что в основном я драю этот треклятый автомат с газировкой.
Так что ежели у Руты появилось желание нанять меня для расследования несостоявшегося ограбления, то я буду последним болваном, если начну кочевряжиться. Хотя один вопрос надо бы все-таки задать… Я набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:
— Прекрасно, я готов, но вы должны знать, что я беру тридцать долларов в час или двести за день…
Рута отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, достала из кармашка розовую авторучку и розовую чековую книжку и начала быстро писать.
— Вот, дневная плата, — сказала она, протягивая чек с изящной завитушкой на месте росписи. — Ну, теперь мы можем заняться делом?
И мы занялись делом. Я сунул чек в карман и не стал даже лужу вытирать.
Я ехал следом за Рутой в своем пикапе. От центра Пиджин-Форка до её дома было всего десять минут езды. Ехать за ней было исключительно просто, потому что Рута вела новехонький ярко-красный «понтиак», на номерном знаке которого было игриво выведено: «Жар-птица». Полное ощущение, что я следую за стоп-сигналом.
Не иначе как дела в «Веселых Кудряшках» шли недурно, или Ленард, муж Руты, нашел золотую жилу, разъезжая на своем грузовике. Дом, к которому мы подкатили, находился в одном из самых престижных районов Пиджин-Форка, именуемом Двенадцать Дубов.
Ну, вообще-то, я немного приврал, назвав Двенадцать Дубов одним из самых престижных районов. Двенадцать Дубов — это единственный престижный район в Пиджин-Форке. До тех пор, пока несколько лет назад не пустили автомагистраль между штатами, Пиджин-Форк был простым провинциальным городком. Городком, где все дома похожи друг на друга, как близнецы-братья, и лишь в некоторых дворах покоятся поднятые домкратом машины-развалюхи в разных стадиях починки.
Заполучив новую магистраль под боком, некоторые деятели, видимо, посчитали, что теперь Пиджин-Форку не хватает только престижного района. Настолько престижного, что стоит человеку обмолвиться, что у него там домишко, как у людей делаются квадратные глаза. Совсем как в Большом Городе. Так вот, район Двенадцати Дубов предназначался как раз для оквадрачивания глаз. Мельба считает, что его назвали по имени одной из плантаций в «Унесенных ветром». Наверное, говорит Мельба, архитекторам это название показалось «миленьким-премиленьким». Ну не знаю. По-моему, Двенадцать Дубов — это все, что осталось от дубовой рощи после того, как строители там пошуровали.
Огромный кирпичный особняк Руты, срисованный с почтовой марки, стоял в центре просторной лужайки, и вокруг не было ни единого деревца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Она действительно немного смахивала на чайный пакетик. Теперь, когда она о нем упомянула, это стало особенно заметно. Загорелая почти до черноты и какая-то припухшая. Не хочу показаться грубияном, но я не мог не заметить, что у Руты прямо впереди имелись две весьма внушительных припухлости. Одной из причин, почему я не мог не заметить этих припухлостей, была форменная блузка Руты, которая застегивалась спереди. По крайней мере, она пыталась выглядеть застегнутой. Пуговицы на её пышной груди держались из последних сил, и между ними проглядывали две ощутимых бреши. В помощь пуговицам Рута добавила две английские булавки, стянув края брешей. Булавки находились под тем же страшным давлением, что и пуговицы. Честно говоря, вид у них был такой, будто они готовы в любую секунду расстегнуться и выстрелить. И попасть кому-нибудь в глаз. Я намеревался вытереть пол, но Рута сидела лицом к луже. Решив, что разумнее держаться подальше от английских булавок, я обогнул стол и сел.
— Рад познакомиться, — сказал я, честно стараясь не смотреть на булавки.
— Я владелица «Веселых Кудряшек», — тон Руты свидетельствовал, что если я этого до сих пор не знаю, то не имею морального права претендовать на звание частного детектива.
Я снова кивнул и проявил осведомленность:
— Парикмахерской.
— Салона красоты, — поправила она.
Глаза Руты ясно и отчетливо говорили о том, что я нанес ей тяжкое оскорбление.
Что тут сказать. Заведение, которое Рута окрестила салоном красоты, располагалось в двух кварталах отсюда, если повернуть налево у парикмахерской Пола Мейтни. Я частенько пробегал мимо, мотаясь по делам. Это была старая белая постройка с длинными, узкими окнами, единственная на весь квартал, у которой просело крыльцо. Еще бы ему не просесть, когда на него водрузили автомат с кока-колой. Мне достоверно известно, что некоторые обитатели нашего города заключали пари о точной дате, когда он провалится сквозь Рутино крыльцо. Этот древний автомат до сих пор утверждал, будто бутылка коки стоит десять центов. Рута, а может, какая-нибудь из её работниц, приклеила над щелью для монет записку: «Не 10, а 45 центов!».
Вдобавок к доисторическому автомату, окна заведения были заклеены рекламами различных причесок. Одна из них поразила воображение большинства женского населения Пиджин-Форка и прочно вошла в обиход. Пучок с начесом под названием «Осиное гнездо». А также на двери были вывешены два объявления, написанные вручную. «Стрижка, 5 долларов» и «Постоянная распродажа». Очевидно, объявления говорят правду, раз их не снимают.
Но фотографии причесок и вышеупомянутые объявления — вещи вполне заурядные. Имелось там ещё несколько вывесок, они-то и делали окна заведения Руты действительно уникальными. Вот что гласили эти вывески: «Классы керамики, дважды в неделю» и «ЗАПИШИТЕСЬ СЕЙЧАС: керамические изделия — дополнительный штрих к убранству вашей квартиры!»
Вот что представлял собой салон Руты. Салон красоты «Веселые Кудряшки» и Школа керамики.
— Извините, Салон красоты, — поправился я. — Конечно же.
Рута тряхнула темными кудряшками в знак прощения.
— Короче, я пришла к вам, потому что меня ограбили, а Верджил ни черта не делает по этому поводу.
Верджил, на которого жаловалась Рута, это не кто иной, как шериф Пиджин-Форка, Верджил Минрат. Это обвинение никак не могло относиться к Верджилу, которого я знал, а знал я Верджила очень даже хорошо, потому что он был школьным другом моего отца. Преступления, совершенные на территории Пиджин-Форка и его окрестностей, Верджил воспринимал как личное оскорбление.
— В вашу парикмахерскую проникли воры?
Рута снова тряхнула кудряшками.
— Ой, да нет же! Домой. Нынче утром кто-то влез ко мне в дом, когда я ушла на работу. Я только что узнала об этом, потому как у меня чулок поехал, и мне пришлось вернуться, чтобы переодеться. Захожу я, значит, и вижу, что меня, как у вас говорят, взломали и проникнули!
Насколько я понимаю, Рута жалуется на «взлом и проникновение». Я смолчал.
— И Верджил, — продолжала она, — ни черта не делает по этому поводу!
Похоже, эта фраза будет у нас рефреном проходить через весь разговор.
— А почему не делает? — спросил я резонно.
Рута хмыкнула и дернула плечиком.
— А кто его знает! — она облокотилась о стол и принялась накручивать «мокрый» завиток на палец. Ногти у Руты были розовые, под цвет униформы. Наверное, ему просто лень. Я его вызываю, говорю, мол, ограбили меня, а он ни черта не делает…
— …по этому поводу, — закончил я за нее.
И тут же понял, что зря, надо было позволить ей самой договорить, потому что Рута одарила меня мрачным взглядом.
— Этот ваш Верджил сделал все, что положено, но как-то без души. Сам даже в дом не зашел, — Рута снова завертела локон. — Прислал одного из своих замов-близнецов. А они собственную задницу в темноте не увидят!
Я промолчал, но, по сути, Рута была права: это весьма проблематично. Чтобы увидеть собственную задницу даже при свете дня, пришлось бы в бараний рог скрутиться!
Что касается замов Верджила — близнецов Гантерманов, Джеба и Фреда то они действительно больше славились своими мышцами, чем мозгами. На ярмарочном представлении округа Крейтон два года назад Гантерманы состязались между собой, кто скорее поднимет корову. Я, правда, был тогда в Луисвиле и пропустил это волнующее зрелище, но, говорят, закончилось вничью.
Рута, уже со слезами в голосе, торопливо бормотала:
— Даже не знаю, что и делать. Кто-то влезает ко мне в дом, Господи ты боже мой, и что же делает Верджил? Подсылает одного из своих громил-близнецов снять отпечатки пальцев! Ну и тот, надо думать, ничегошеньки не находит! — Вот теперь Рута здорово завелась. Она теребила свои булавки, ерзала в кресле и без конца разглаживала воображаемые складки на розовой юбке. — А муж мой, Ленард, он шофер грузовика… И я все время дергаюсь, как бы с ним чего не случилось по дороге. В общем, я просто жутко боюсь, а Верджил не хочет ничем помочь, вот почему я к вам пришла…
Почуяв, что дело близится к истерике, я вскочил. Вот чего не выношу, так это утешать рыдающих дамочек. Моя бывшая жена, Клодин, — несравненная Клодзилла, — утверждала, будто я просто не умею ладить с людьми. Может, она и права. Я всегда теряюсь, когда кто-то начинает всхлипывать у меня на плече, а под рукой как назло никогда не нет салфеток. Как, например, сейчас. Среди всех этих бумаг и прочей дряни, которой было в избытке на столе и на полу, не оказалось ни одной салфетки.
Я неуверенно потянулся через стол и похлопал Руту по руке.
— Ну, будет, будет. — Интересно, что я имел в виду? Надеюсь, слова мои прозвучали утешительно. — Уверен, что Верджил просто не понял…
Пожалуй, упоминание имени злополучного шерифа было не лучшим ходом. Рута отдернула руку, словно её ужалили.
— Верджил! — повторила она с отвращением. — Бросил меня на произвол судьбы только потому, что ничего не пропало!
Я оторопело вытаращился на неё и подвинулся поближе. Последнее заявление было, пожалуй, самой существенной частью истории.
— В каком смысле — ничего не пропало? — вкрадчиво спросил я.
Рута дернула плечиком.
— Ну, три моих телевизора, микроволновая печь и видеомагнитофон остались на месте. Потом, конечно, видеокамера, и мои…
Мне все больше становилось понятно, почему Верджил не горит желанием браться за расследование этого загадочного преступления. Я прервал Перечень Вещей, Которые Пропустил Вор.
— Вы хотите сказать, что взломщики проникли в дом и ничего не взяли?
У Руты на лице опять проступила неприязнь.
— Ну, что-то, конечно, они взяли. Что-то же они должны были взять. С чего бы им просто так ломиться в чужой дом, — голос её звучал так, будто она начала сомневаться, дружу ли я с мозгами. — Просто неизвестно, что именно. Для этого-то вы мне и нужны: сказать, что было украдено.
Первой моей реакцией было, разумеется, желание воскликнуть: «Я вам должен это сказать?» В смысле, разве не жертва ограбления обязана предъявить список пропавших вещей? Мне почему-то не доводилось слышать об альтернативных методах расследования. И каким образом, скажите на милость, я должен узнать, чего не хватает после вторжения, если я не знаю, что там было до него.
Я открыл было рот, чтобы все это выложить, но вдруг передумал. Должен признать, по причинам далеко не бескорыстным.
Видите ли, я открыл свое дело примерно год назад. Настоящие клиенты, если говорить начистоту, захаживали ко мне не часто, и перерывы между ними бывали порядочные. Но это не так страшно, хуже другое. У меня есть некая договоренность с моим братом Элмо, у которого на первом этаже аптека. Он согласился предоставить мне под кабинет надстройку над своей лавкой, а в обмен стребовал обещание, что в свободные от частного сыска минуты я буду мыть полы и заправлять автомат с газировкой.
Важно помнить, что перед тем, как дать это обещание, я восемь лет оттрубил в луисвильском отделе по расследованию убийств. И пребывая вдалеке от родного Пиджин-Форка, успел многое позабыть. В том числе, например, я и понятия не имел, как много свободного времени у частного детектива в таком крошечном городке. Так что через год после открытия детективного агентства выяснилось, что в основном я драю этот треклятый автомат с газировкой.
Так что ежели у Руты появилось желание нанять меня для расследования несостоявшегося ограбления, то я буду последним болваном, если начну кочевряжиться. Хотя один вопрос надо бы все-таки задать… Я набрал в легкие побольше воздуха и выпалил:
— Прекрасно, я готов, но вы должны знать, что я беру тридцать долларов в час или двести за день…
Рута отмахнулась от меня, как от назойливой мухи, достала из кармашка розовую авторучку и розовую чековую книжку и начала быстро писать.
— Вот, дневная плата, — сказала она, протягивая чек с изящной завитушкой на месте росписи. — Ну, теперь мы можем заняться делом?
И мы занялись делом. Я сунул чек в карман и не стал даже лужу вытирать.
Я ехал следом за Рутой в своем пикапе. От центра Пиджин-Форка до её дома было всего десять минут езды. Ехать за ней было исключительно просто, потому что Рута вела новехонький ярко-красный «понтиак», на номерном знаке которого было игриво выведено: «Жар-птица». Полное ощущение, что я следую за стоп-сигналом.
Не иначе как дела в «Веселых Кудряшках» шли недурно, или Ленард, муж Руты, нашел золотую жилу, разъезжая на своем грузовике. Дом, к которому мы подкатили, находился в одном из самых престижных районов Пиджин-Форка, именуемом Двенадцать Дубов.
Ну, вообще-то, я немного приврал, назвав Двенадцать Дубов одним из самых престижных районов. Двенадцать Дубов — это единственный престижный район в Пиджин-Форке. До тех пор, пока несколько лет назад не пустили автомагистраль между штатами, Пиджин-Форк был простым провинциальным городком. Городком, где все дома похожи друг на друга, как близнецы-братья, и лишь в некоторых дворах покоятся поднятые домкратом машины-развалюхи в разных стадиях починки.
Заполучив новую магистраль под боком, некоторые деятели, видимо, посчитали, что теперь Пиджин-Форку не хватает только престижного района. Настолько престижного, что стоит человеку обмолвиться, что у него там домишко, как у людей делаются квадратные глаза. Совсем как в Большом Городе. Так вот, район Двенадцати Дубов предназначался как раз для оквадрачивания глаз. Мельба считает, что его назвали по имени одной из плантаций в «Унесенных ветром». Наверное, говорит Мельба, архитекторам это название показалось «миленьким-премиленьким». Ну не знаю. По-моему, Двенадцать Дубов — это все, что осталось от дубовой рощи после того, как строители там пошуровали.
Огромный кирпичный особняк Руты, срисованный с почтовой марки, стоял в центре просторной лужайки, и вокруг не было ни единого деревца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32