— Спасать так до конца.
— Честное слово, — сказала Марина ликующим голосом, — я чувствую себя как за каменной стеной.
— Ладно, спи. Завтра рано разбужу.
V
… Они лежали в разных концах поляны головами к кустам, ногами друг к другу. Марина на боку, укутавшись с головой, Олег на спине, вытянув ноги и накрыв их брезентом. Она тихонько посапывала в своём уютном, теплом мешке, он тщетно пытался унять свои расходившиеся нервы. Но не смог этого сделать. Приподнявшись на локоть, посмотрел на Марину, потом сел и скрючился, как говорят в сибирских деревнях, в три погибели. Спокойно вынести присутствие рядом спящей красивой девушки было невозможно. Его и прежде при одной мысли о ней и о том, как они будут ночевать, бросало в дрожь, а теперь ещё и холод способствовал, и Олег трясся как в лихорадке. Но он, как уже успел сам заметить, ни за кем никогда не ухаживал, ни с кем не был близок, воспитание получил деревенское, нахальничать не умел и страшился даже одной мысли о близости с женщиной. А тут ещё ситуация необычная: как-никак спас от смерти. Что ж теперь пользоваться её безвыходным положением? Он тут же прогнал подленькую мысль.
Марина зашевелилась. Поскольку она лежала на боку, вполне отчётливо и даже слишком рельефно вырисовывалась её тонкая талия и бедра. У Олега невольно опять появилась мысль, что такое бывает только раз в жизни и больше случая не представится, и от этой мысли его затрясло ещё сильнее. Он отвернулся, лёг на живот, схватился обеими руками за влажный брезент и изо всех сил, до боли сжал его пальцами. Кое-как успокоился и прогнал дурные мысли. Лежал долге не двигаясь. Теперь мечтал только об одном, чтобы скорее наступило утро. Закрыв глаза, считал до ста и до тысячи, и чем больше считал, тем сильнее дрожал. Плюс ко всем его переживаниям ночью похолодало. Стоило чуть пошевелиться, и начиналась сильная дрожь во всём теле, и поэтому он не менял положения. Как лёг на живот, так и лежал с ясным сознанием до тех пор, пока ветер не зашумел в кустах.
Олег почувствовал, что с боку поддувает, и открыл глаза. Лежать стало невмоготу, и он поднялся, прошёлся несколько раз по поляне и нечаянно задел ногой Марину. Она зашевелилась и, промычав что-то спросонья, выглянула из мешка.
— Ветер, что ли, — сказала она сонным голосом, чуть приоткрыв глаза и прислушиваясь. — Ты ещё не спишь?
— Нет, — ответил Олег.
— А звёзд-то сколько! — сказала Марина. — Наверно день будет жаркий.
Олег исподлобья взглянул на небо, усыпанное звёздами, и сел на своё место. Теперь уже холод пробирал его до костей. Посторонние мысли исчезли сами собой. Марина спряталась в мешке и затихла. Олег вспомнил о её часах и пожалел, что не успел спросить время. Тревожить снова не стал. Проклиная собачий холод и судьбу, устроившую ему эту ночёвку, и не в силах больше крепиться, он застучал зубами. Деваться было некуда, и Олег, опять в три погибели согнувшись, сидел на мокром брезенте и молил Бога, чтобы скорее наступил хотя бы рассвет.
— Олег Павлович, иди сюда, — позвала Марина.
— Что? — На мгновение он опешил. Сердце вздрогнуло, и горячая кровь хлынула по всему телу и в миг согрела его. Он вопросительно уставился на неё, не веря своим ушам.
Марина лежала на спине, подложив руку под голову, и улыбалась.
— Я не понял, что ты имеешь в виду, — сказал он изменившимся голосом.
— Тебе холодно?
— Холодно.
— Иди сюда, — сказала Марина. — Я сейчас вылезу, а ты сразу прыгай в мешок, пока он тёплый. Через каждые тридцать минут будем меняться. Я буду следить по часам.
— Не надо, — сказал Олег, сразу остыв и опять почувствовав, что зябнет. — Мой дед в войну по трое суток в снегу лежал. А это — пустяки. Скоро двинем в путь, до рассвета уже недолго.
— Не знаю долго или недолго, — сказала Марина и, повернувшись на бок, уткнулась носом в свои часики. — Во-первых, я не собираюсь тащиться по грязи ни свет ни заря и, во-вторых… во-вторых, пока всего лишь без пяти час.
— Что-то не то, — возразил Олег и от удивления выпучил глаза. — Не может этого быть.
Марина приложила часики к уху.
— Идут.
— Не верю.
— Посмотри сам, — она протянула ему руку с браслетом.
— Фу, чёрт! — воскликнул Олег, не двигаясь с места. — Как медленно идёт время. Тогда я, пожалуй, не прочь погреться, — признался он.
— Кое-как дождалась, — сказала Марина, — когда ты сам затрясёшься как заяц. Обозвал меня зайчишкой? — напомнила она, улыбаясь. — В следующий раз не будешь обзываться.
Олег встал и подошёл к ней. Ему было не до шуток.
— Ты в чём будешь ждать?
— В простыне, — ответила она. — Я так укуталась, что до утра с ней не расстанусь. А одежда на тебе сухая? — спросила она.
Олег пощупал ладонями рубаху и брюки.
— Кажется не совсем, — сказал он. Вышел за кусты и разделся. Брюки, рубаху и носки повесил там же на сучок, сандалии бросил на землю. Оставшись в одних плавках, замёрз ещё сильнее и скорее побежал на полянку. Марина сидела, укутавшись в простыню и закрыв ноги краем палатки. Олег залез в мешок. И — странно — теперь у него не было желания побыть в мешке вместе с Мариной. Теперь было одно желание — скорее согреться.
Ветер стих, и только на верхушках черёмуховых кустов чуть-чуть шелестела листва. Олег перестал дрожать от холода, и опять появилась нехорошая мысль, подогреваемая желанием.
— А я мог простудиться, — сказал он, прогоняя от себя эту мысль и стараясь отвлечься.
— Конечно, — согласилась Марина. — Ещё не хватало, чтобы слёг из-за меня.
Усилием воли заставил себя довольствоваться тем, что есть. Приятная истома сковывала все тело, и Олег задремал. Ему почудилось что-то такое, что бывает в состоянии полузабытья — какие-то обрывки впечатлений: будто бы рыбачит сидя в лодке, на дно падает ёрш и растопыривает свои колючки; затем вдруг сразу его новую моторку качает на волнах, а в ней сидит Марина, понурив голову и свесив сосульки волос, а в руке у неё блестит консервная банка. Тонкая загорелая рука, безнадёжно опущенная между колен, и блестящая консервная банка. Он проснулся и почувствовал сердцебиение. Немного полежал, пришёл в себя, открыл полу мешка и высунул голову. Начинало светать. Воздух был сырой и холодный. Марина сидела на брезенте, накинув поверх простыни байковое одеяло. Она с кислой улыбкой смотрела на Олега, зябко пошевеливая дрожащими плечами.
— Что же ты, — сказал он, — забыла, что через полчаса меняться надо?
— Я подумала и решила, что так часто меняться не стоит, — сказала она. — Лучше будем так: сколько можешь — терпи. Я ещё могу потерпеть.
— Довольно мёрзнуть, — сказал Олег вылезая из мешка. — Прыгай сюда скорее.
Олег побежал одеваться, и Марина, сбросив с себя одеяло, засеменила к мешку.
Одевшись, Олег вернулся на поляну и приготовил себе ложе, постелив на траву чехол спального мешка и сделав изголовье из черёмуховых веток (благо принёс их целую охапку. — хватило на двоих), запахнулся в одеяло и лёг, укрывшись палаткой. Снова появилась дрожь. Олег закутал ноги, накрылся с головой и стал чаще и глубже дышать. Своим дыханием Олег согрел воздух под брезентом и перестал дрожать.
Он проснулся от шума и крика, когда взошло солнце. Шумели лошади, проходя совсем близко и задевая кусты. Кричал конюх:
— Но-о! Проголодались. Орлик, куда! Орлик, Орлик, тпрё, тпрё! Куда тя понесло, леший! Но, шевелись!.. Но-о…
Позванивал колокольчик на шее караковой кобылы, заливисто ржал жеребёнок, фыркали лошади, пели птицы, высоко в голубом небе парил коршун, и капельки воды на траве и в чашечках цветов искрились от яркого солнца, подрагивали вместе со стебельками при малейшем движении воздуха. Слабый ветерок освежал лицо и шелестел черёмуховой листвой.
Марина лежала на боку, и Олег мог видеть только её волосы и мочку уха.
— Не спишь?
— Нет.
— Взгляни, какое утро.
— Я уже видела.
«Тоже, наверно, лошади разбудили», — подумал Олег.
Вставать не хотелось. Он долго смотрел на парящего коршуна, который кружил над серым утёсом, забираясь все выше и выше. Исчез звук колокольчика, и Олег не заметил, как снова уснул, и спал ещё долго. Под конец приснилась ему назойливая муха: будто она ползала по лицу, а он никак не мог прогнать её от себя. Вот вроде уж поймал возле носа, а она опять появилась ниже губ и стала щекотать. Мучился пока не проснулся. Марина водила по его лицу травинкой.
— Вот в чём дело, — заговорил он хрипловатым голосом, протирая глаза. — А мне снилось, будто муха ползёт по лицу.
— . Крепкий у тебя сон, — сказала Марина.
— Да, — согласился Олег. — На сон не жалуюсь.
— А я сегодня плохо спала. Одолевали кошмары. — Марина села на брезент возле Олега.
На свежую голову с непривычки всё казалось странно и просто не верилось, что ещё вчера утром в это же время не знал Марины. Невольно возник вопрос: а что было вчера? — и стал ворошить в памяти прожитые сутки. Что было? С утра и вплоть до самой грозы всё было нормально. Трудился в цехе, делая оконные рамы. Дома обычные торопливые сборы, как всегда — проводы бабушки — вечно со своими советами, чтобы соблюдал осторожность на воде. Смотался поскорее за ворота, а через полчаса был уже на заливе. Встал на якорь, рыбачил — словом, всё было нормально, привычно, по-житейски обыденно, и вот тебе на — сюрприз.
Он перевёл взгляд на Марину. Лицо Марины было совершенно чистое, и только одна крошечная родинка величиной с булавочную головку украшала её левую щеку.
«Девушка, что надо, — подумал он, отворачиваясь и устремив взгляд в одну точку. — Вот бы закадрить. Но замуж за меня вряд ли пошла бы. Кто я для неё? Шпана. Неуч. А в перспективе что? Армейская служба. Потом может быть институт. На кой чёрт ей солдат или студент. Вот двоюродный брат Михаил — другое дело. Защищает на днях дипломный проект. Можно сказать, без пяти минут инженер. Наверно, много бы дал, чтобы оказаться вместо меня сейчас. И какого чёрта не приехал на выходной? Ведь обещался же. Поплыл бы на рыбалку. Невеста, можно сказать, Богом послана. Эх, Миша, Миша! А вот интересно, если бы я был не я, а Мишка — заканчивал институт — что было бы? Ничего бы, наверно, не было. Отбросим, конечно, в сторону всякие вчерашние её любезности, а так, положа руку на сердце, ну чем я могу ей понравиться? Кое-кто говорит, что если бы мне кожу темнее и волосы покурчавей — в точности арап. Заливают, конечно. Африканцы в большинстве, сколько их видел в кино, длинные как жерди, а у меня рост чуть выше среднего. Глаза у них чёрные, а у меня голубые. Вот только нос приплюснутый и широкий, как у негра, зубы белые и рот до ушей, когда смеюсь».
Так рассуждая про себя, он смотрел на голую сухую ветку, которая нелепо торчала на самой верхушке куста среди сплошной массы зелёных листьев и бурых гроздьев ягод, кое-где уже начинающих чернеть.
— Год нынче урожайный. Черёмухи много, — сказал Олег.
Марина нагибала к себе чашечки цветков и смотрела в них, наблюдая, как возились в пыльце какие-то очень маленькие насекомые. Она сорвала стебель кровохлёбки с бордовой шишечкой на конце и, убедившись что на ней нет насекомых стала мять её в пальцах.
— Скажи откровенно, тебе страшно было вчера? — спросила она.
— А разве это было заметно?
— Нет.
— Тогда зачем спрашиваешь?
— Ну как же. Ты ведь тоже молодой. Наверно мне ровесник. Умирать в такие годы никому неохота. И вообще, хочу знать, какой самый трудный момент пришлось тебе пережить. Только откровенно, или уж совсем ничего не говори.
— Был такой момент, — ответил Олег.
— Какой? Скажи, и я о себе скажу.
— Постарайся скорее забыть все это.
— Рада бы, — сказала Марина и слегка коснулась рукой его груди. Олег вздрогнул, и грудь его поднялась и опустилась.
— Такие вздохи укорачивают жизнь, — пошутила она.
— Пора вставать, однако, — сказал он.
VI
Марина попробовала неспелую черёмуху и пошла умываться. Пока умывалась на берегу, Олег затолкал в брезентовые чехлы палатку и спальный мешок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70