Алёха-то знал дома все ходы и выходы. В подполье из-под крыльца под полом пролез. А там чего? — открыл крышку, и в кухне. Отца с мачехой в постели зарубил, и братовьев кто где под руку попал. Остались Афонька да Стёпка. Афоньку невеста спасла, где-то шухарили всю ночь, а Стёпка, самый младший, удрать успел. Соседи слышали крик, да уж только утром Манька Грохотова натокалась. Пошла в огород огурцов к завтраку нарвать и видит — свесился человек через прясло, и живого места на нём нет. Весь в крови, как баран. Голова и руки, значит, в Манькином огороде, а ноги в соседнем. Уж забыла, кто и висел на прясле. Однако Федька. Не успел перескочить. Догнал его здесь Алёха. Манька-то, бедная, до чего перепугалась. Заорала на всю деревню. Лихоматом. Сбежались люди, пошли смотреть. Ну кого же тут! — кто в обморок, кого тошнит, а кто орёт как под ножом. Шутка ли — по всей ограде и по всему дому убитые валяются. Алёха наделал делов и сам повесился. Прямо у входа, в сенях. А Стёпка, пока вся деревня не собралась, не вылезал из сарая. Сидел там, зарывшись в соломе. Когда все-то собрались, стали искать виноватого. Бабы это дело быстро сообразили. Собрались гурьбой и пошли к Нэльке. Разорвали бы её на части, кабы не мужики. Взяли её мужики под охрану и повели казать, что наделал Алёха, рехнувшись умом по её милости. Когда в сени-то её завели, где Алёха висел, она как коленгор сделалась белой — до того побледнела. А рядом курятник стоял, а на курятнике кухонный нож лежал. Она схватила этот нож и хоп себе в сердце. И готово дело. Управилась. Или уж испугалась так сильно, что её тоже повесят, или в чём дело — никто понять не мог. Словом, появился ещё один покойник, десятый по счету. Девятерых-то, в том числе и Алёху, хоронили вместе, на Воробьевском кладбище. Кресты до сих пор рядышком стоят с самого краю у дороги. А для Нэльки никто и гроб не делал. Мать увезла её куда-то на тележке, да, наверно, и закопала втихомолку подальше от глаз людских. Жить в деревне не стала. Бросила свою избёнку и пошла собирать куски по деревням. Долго нищенствовала. Кто-то сказывал — сдохла где-то под забором.
Старуха умолкла и все затихли, прислушиваясь к торопливым шагам. К костру шёл Ромка. Подошёл и, окинув взглядом всех присутствующих, уставился на огонь. Костёр догорал, обугленные головешки дымились.
— Есть хочешь? — спросила старуха, обращаясь к внуку.
— Поужинал один. Дожидаться вас буду что ли.
— Ну и правильно. А то тут нашим разговорам конца не видно.
— Я что-то квас не нашёл, — сказал Ромка.
— В погребе квас, — сказала бабка Анисья. — Надо было слазить.
— Да ну! — полезу в погреб, — недовольно ответил внук.
Лениво передвигаясь с боку на бок, он подошёл к воде, лёг на живот, и, упёршись руками в траву, стал пить. Пил долго, не отрываясь, как телята пьют молоко. Приподнялся на руках, отдышался немного и снова лёг на живот.
— Ромка, а Ромка! — крикнул дед Антип. — По столько будешь пить, Ангара-то высохнет.
— Не высохнет, — ответил внук. Пыхтя, он еле поднялся на ноги и подошёл к костру.
— Садись, Рома, послушаем, — сказал Нифон.
— Кого слушать-то?
— А вот, — Нифон кивнул в сторону деда с посохом. — Послушаем, что дядя Тимофей добавит. Ухаживал, небось, за Нэлькой-то.
Все уставились на старика.
— Семена Калистратовича кто помнит нет ли? — загундел дед Тимофей, посматривая из-под мохнатых бровей на всех, и отвесил толстую губу, ожидая ответа, и вдруг спохватился и добавил: — В соседях у нас жил.
— Который с крыши-то упал? — спросила старуха.
— Ну.
— Вскоре после Алёхи, однако, дело было.
— Вскоре, вскоре, — поддакнул дед.
— Я слышала, ты, Тимофей, его испугал.
— Я спугнул. Невзначай.
— Как тебя угораздило?
— Абнаковенно, — ответил старик и, проглотив слюну, продолжал неторопясь, в паузах каждый раз оттопыривая нижнюю губу: — Ночью на двор вышел. Аккурат перед этим ковша три бражки выпил. Меня с бражки и потянуло. Выхожу на двор, а месяц светит — как днём все видно. Зашёл в тень, в уголок. Стою и наблюдаю кругом. А он, Семён-то Калистратович, ходит по крыше, по самой кромке… Под конец уж на охлупень залез… Кричу ему: «Семён Калистратович! Чего там забыл?..» Он, видать, проснулся… Сорвался с охлупня-то. Вниз головой…
— Разбился насмерть, — добавила старуха. — Лунатик был.
Наступила тишина. Нифон поднялся и, посмотрев на берег, вдруг побежал к своему перемету, леска которого ходила ходуном.
— Пошли, старик, и вы, гости дорогие, домой, — сказала бабка Анисья, обращаясь к деду Антипу и молодым гостям. — Ужинать надо да и спать пора.
Она еле-еле, с помощью Марины, поднялась с доски.
— Ой, господи! Старость — не радость, — бормотала она, кряхтя и пристанывая.
Нифон вытащил на берег крупного налима.
— Вот это жареха! — воскликнул дед Антип.
— Хорошая жареха, — весело ответил Нифон. Он с трудом снял скользкого налима с крючка и положил на песок.
Олег тоже пошёл к воде промочить горло и потревожил кулика-перевозчика. Кулик полетел через Ангару, выкрикивая свою непрерывную звонкую песню.
Олег и Марина отказались от ужина — были сыты. Марина спросила, где это самое Воробьевское кладбище и могилы погибших.
— А вот через гору — рукой подать, — ответила бабка Анисья. — Ехать по этой дороге. Три километра всего делов-то.
Марина взглянула на Олега. Тот кивнул.
— Бабуся, нам можно сегодня ночевать на прежних местах? — спросила Марина.
— Можно, — ответила старуха. — Хоть каждый день ночуйте.
Пожелав старикам покойной ночи, Марина и Олег остались у костра и посидели ещё немного в обществе Нифона, который распотрошил пойманного налима, посолил, достал из сумки ещё двух налимов, тоже распотрошил и посолил, вздел каждого на отдельный прут с сучком и стал их жарить на угольях. Отказаться от такого угощенья было невозможно. Как не были сыты гости, а обглодали своих налимов до последней косточки. Но у Марины никак не проходило возбуждение от рассказа старухи, и она нетерпеливо посматривала на Олега. Олег, поблагодарив Нифона за угощенье, завёл мотоцикл и поставил на малые обороты, чтобы прогреть мотор.
— Спасибо, дедушка, за все, — сказала Марина, надевая шлем. — Мы немного прокатимся.
Наблюдательный Нифон понял, куда они собрались ехать.
— Я эту историю раньше слышал и знаю где могилы, — сказал он. — Они на самом краю кладбища у дороги. Но если ехать отсюда, то надо проехать все кладбище до конца в сторону Воробьевки. Не страшно вам среди ночи? — с едва заметной улыбкой спросил Нифон, попыхивая трубкой.
— Может отложим на завтра? — спросил Олег, обращаясь к Марине.
Но впечатлительная Марина, настроенная романтически с самого начала, не могла отложить такое дело на завтра. Она молча и решительно возгнездилась на заднем сиденьи. Олег включил свет, вырулил на дорогу, которую показала бабка Анисья, и покатил на Воробьевское кладбище.
Кладбище было в лесу, и густая темень под сенью деревьев производила жутковатое впечатление. Ближние могилы при свете фары видно было хорошо. Олег проехал кладбище до конца и остановился. Выключил мотор — тарахтение его казалось кощунственным в такой обстановке. Зажигание оставил, чтобы горела фара, питаемая аккумулятором.
— Мне страшно, — прошептала Марина, глядя на ветхие кресты и свежие тумбочки, обвешанные венками.
— Повернуть назад? — спросил Олег.
— Не знаю.
— Решай.
— Нифон сказал, что они у самой дороги.
— Вон стоят кресты в один ряд, совсем сгнившие. Наверно они.
— Иди посмотри.
Олег слез с мотоцикла, подкатил его к могилам и направил фару на ближний полуразвалившийся крест.
На нём вырезана чёткая надпись:

Безродный
Дементий Софронович
1883-1932
— Вот он, Безродный, — сказал Олег. — А рядом сыновья.
Марина схватила Олега за руку и со страху прижалась к нему. Теперь у неё не оставалось сомнений. Всё, что рассказала старуха, была чистая правда.
— Алексея среди них нет, — сказал Олег. Он был озадачен.
— Наверно в стороне где-нибудь. Нельзя же их хоронить вместе.
— Пойду посмотрю поблизости.
— Ради Бога! — взмолилась Марина. — Не исчезай из виду.
— Ни в коем случае.
Олег поставил мотоцикл на боковую опору и пошёл вглубь кладбища до ближайшей оградки, освещённой светом фары. Потом свернул налево и замер у чёрной потрескавшейся крестовины со сгнившими и обвалившимися краями. Зажёг спичку и прочитал надпись:

Безродный
Алексей Дементьевич
1910-1932
— Здесь. — Олег держал догорающую спичку у надписи. — Иди сюда.
Марине было боязно, и она колебалась, не зная что делать — идти или не идти. Однако желание довести дело до конца и жгучее любопытство взяли всё-таки верх. И она пошла. Внимательно глядя себе под ноги и осторожно ступая, приблизилась к могиле мученика. Олег зажёг другую спичку, и Марина удостоверилась, что здесь лежит Алексей.
— Сибирский Ромео, — в ужасе прошептала она. — Надо же!
— А где, интересно знать, лежит виновница всей этой трагедии? — сказал Олег в полголоса.
— Где-нибудь здесь же, — тихо произнесла Марина, словно боялась разбудить спящих, и съёжилась от страха.
— Нет, — возразил Олег. — Старуха сказала, что её закопали как собаку где-то вне кладбища. Даже в гроб не положили.
— Какой ужас!
Постояли. Помолчали. И пошли назад. Когда сели на мотоцикл и тронулись, Олег обернулся, и ещё раз посмотрел на могилы.
Не знал он, да и не мог пока знать, что рассказ старухи и эти могилы будут иметь прямое отношение к его дальнейшей судьбе.
XII
При спуске с горы Олег сбросил газ и стал слегка притормаживать.
— Поедем к Нифону? — спросил он, кивнув в сторону костра и рыбака, проверяющего переметы.
— Нет, — ответила Марина. — Я хочу к нашей лавочке. К той, которая в бурьяне.
— Хорошо, — сказал Олег. Свернул с дороги и на малой скорости по узкой тропинке подрулил к лавочке и заглушил мотор.
— Вот она моя любимая! — воскликнула Марина с неподдельной радостью. Села лицом к реке и стала расстёгивать ремешок шлема. Сняла шлем и положила рядом на лавочку.
Олег тоже снял шлем и повесил на руль мотоцикла. Сел справа от Марины.
— Наслушаешься таких вот историй, насмотришься могил, — сказала Марина. — И вовсе не хочется отпускать тебя даже ни на один день. Знаешь как я скучала без тебя эти сутки! Но ведь, наверно, скоро в армию?
— Послезавтра.
— Как?!
— Уже повестка на руках.
— Ну почему?
— А что я могу поделать?
— И нельзя отсрочить?
— Мне и так дали отсрочку на три месяца, чтобы закончил школу.
— А разве ты нынче заканчивал?
— Нынче.
— Ты ведь на недоросля вроде не похож. Как же так, закончить школу в девятнадцать лет. Что, сидел по два года?
— Нет. — Олег немного смутился. — Ни в одном классе по два года я не сидел. И аттестат без троек. Я пошёл с восьми лет. И год потерял из-за воспаления лёгких.
— Что ты хоть вчера-то об этом не сказал?
— Не до того было. Да и расстраивать не хотел ни тебя, ни себя.
Марина сникла.
— Значит, свадьба после армии, — произнесла она разочарованно.
— Через два года. Пролетят незаметно.
— Знаешь о чём я сегодня думала весь день. Где будем жить и как жить.
— Об этом не беспокойся. Жить будем в Иркутске, пока не окончишь университет. Снимем квартиру, я буду работать. Силёнка есть. Быка могу завалить.
— В этом не сомневаюсь.
— После экзаменов я на две недели подрядился в леспромхоз, в столярный цех. За две недели приобрёл специальность. Так что не пропадём.
— Но ведь тебе тоже надо учиться, не вечно же столярничать.
— Поступлю на вечернее или заочное.
— Когда скажешь обо мне своим родителям?
— Не родителям, а бабушке. Ну и деду, конечно.
— Что значит — бабушке и деду?
— Я у них живу.
— А где мать, отец?
— Отца нет. Мать в Москве. Я её не помню. Мы с ней расстались, когда мне было два года.
— Постой, постой, постой! — Марина схватилась за голову. — Я что-то не пойму.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70