в ее родной коммуналке соседи постоянно друг у друга что-то занимали.
— На кой мне соль? — недовольно буркнула та. — Что у меня своей нету? Я к тебе по делу…
Аня мысленно застонала, и приготовилась выслушать какую-нибудь просьбу, она знала — коль одинокая пенсионерка заговорила с тобой о деле, значит, хочет «развести» тебя на помощь себе. Интересно, что понадобилось этой?
— Слышала, у нас сараи вскрыли? — деловито осведомилась бабка, выуживая из кармана сложенный вчетверо лист.
— Нет.
— Я так и думала, — она кивнула обвязанной платком головой. — Вот я тебе сообщаю. Все семь сараев вскрыли, еще вчерашней ночью…
— Что-то украли?
— Что-то украли, — поддакнула она. — Например, у меня стыбзили коробку с елочными игрушками. А еще банку с огурцами…
— Какая жалость, — выдавила из себя Аня.
Бабка кивнула головой, соглашаясь с тем, что потеря огурцов и битых игрушек (небитые обычно хранятся дома на антресолях) большая потеря. Потом развернула свою бумаженцию и подсунула девушке под нос.
— Что это? — спросила Аня, разглядев на ней надписи, сделанные чьей-то нетвердой рукой.
— Список украденного. Мы, пострадавшие, составили. Для милиции.
— А мне с ним что делать? — растерянно спросила Аня, пробежав глазами по списку. Чего в нем только не было: и соленья, и варенья, и строй инструменты, и игрушки, и книги, имелось даже колесо от велосипеда «Салют». Одно не понятно: зачем ворам весь этой хлам понадобился?
— Иди осмотри свой сарай, глянь, что пропало… — Бабка выудила из кармана шариковую ручку. — И впиши… Потом список в милицию отнесешь.
— Я не знаю, что хранила в сарае Элеонора Георгиевна, но моего там нет ничего, так что осматривать его мне не за чем.
— Ну… — Старуха, которую, как выяснилось из списка, звали Серафима Андреевна, выпятила морщинистую губу и обиженно пробормотала. — Могла бы тогда просто помочь старикам… По-соседски. А то нести, понимаешь, некому…
Аня собралась, было, согласиться, даже не смотря на то, что ей совершенно не хотелось тащиться в милицию, но в последний момент передумала. Хватит, прошли те времена, когда на ней ездили все, кому не лень (не лень было всем девятнадцати обитателям коммуналки, включая соседского кота Пафнутия — какашки за ним убирала только Аня), теперь она начала новую жизнь, а это значит, что от привычки беспрекословно выполнять чьи-то просьбы надо избавляться.
— Ну так что? — нетерпеливо спросила бабка. — Сбегаешь, по-молодецки?
Собрав волю в кулак, Аня твердо проговорила:
— Извините, Серафима Андреевна, мне некогда.
— Дэк недалеко это… Минут десять… — Бабка заискивающе улыбнулась. — Сгоняй, а?
— Мне некогда, извините.
Серафима Андреевна недовольно запыхтела, но больше уговаривать не стала, наверное, поняла, что бесполезно.
— Ну ладно, некогда так некогда, — смиренно проговорила она, пряча список в бездонный карман халата. — Тогда принеси мне из магазина топленого молока к обеду. Это-то ты можешь сделать?
— Это могу, — радостно согласилась Аня: ей все же было немного не по себе оттого, что она отказала пожилому человеку.
— Вот и ладно… Кстати, можешь называть меня тетей Симой.
Аня собралась ответить, что бабка, если ей так нравится коверкать имена, может величать ее «Нюркой», но тут входная дверь распахнулась, и в подъезд ввалился чертыхающийся молодой человек.
— Чьи там собаки? — истерично завопил он, узрев стоящих на площадке Аню с тетей Симой. — Они меня чуть не покусали!
— Ничейные, — ответила Аня. — И они не кусаются.
— Как же! Зубами клацали, будто сожрать меня хотели! — воскликнул парень, начав подъем по лестнице.
— Вы к кому? — проявила бдительность старуха.
— К кому надо, — не любезно буркнул тот, очевидно, не мог простить жильцам дома, что они развели в своем дворе таких злющих псин.
— Я щас милицию вызову, — рыкнула тетя Сима и, глядя на Аню, добавила. —Ходют тут всякие, а потом дома на воздух взлетают! — Она ткнула крючковатым пальцем в объемную сумку, которую парень нес в руке. — Вон и бомба у него есть.
Парень закатил глаза, беззвучно выругался, но путь свой продолжил, то есть двинулся прямо на тетю Симу, которая застыла на площадке, подобно памятнику защитнику отечества — только автомата не хватало.
— Не пущу! — предостерегла бабка, расправив плечи. — Пока не скажет, к кому идет, не пущу…
— В семидесятую квартиру, — гаркнул парень, потеряв терпение. — К гражданке Железновой.
Тетя Сима вопросительно уставилась на Аню:
— Ты его знаешь?
— Я посыльный, — устало проговорил парень. — Должен доставить в семидесятую квартиру вот это… — С этими словами он выудил из своей сумки довольно крупный сверток, перевязанный красивым бантом, протянул его Ане. — Как я понимаю, это вы гражданка Железнова?
— Она, — поддакнула тетя Сима, внимательно разглядывая посылку через двойные стекла своих парных очков. — Что там?
— Понятия не имею.
— А от кого?
— Не знаю, — процедил парень. Затем протянул Ане блокнот и ручке. — Распишитесь.
Она поставила в квитанции свою роспись, и он удалился.
Когда за парнем захлопнулась входная дверь, тетя Сима подскочила к Ане.
— Не открывай, — зашептала бабка, косо глядя на посылку. — Вдруг там бомба.
— Да бросьте вы! — засмеялась Аня, сдирая с нее оберточную бумагу.
— Послушай хотя бы, не тикает ли…
Но Аня уже развернула посылку. Оказалось, что под блестящей бумагой скрывалась роскошная коробка шоколада.
— Ух ты! — восхитилась бабка. — Красотища какая!
Аня кивнула головой — коробка действительно была настоящим произведением искусства: высокая, золоченая, похожая на ларец. Если бы на крышке не были нарисованы шоколадные трюфели, можно было бы подумать, что это шкатулка для драгоценностей.
— От кого это? — полюбопытствовала бабка.
— Не знаю, — растеряно проговорила Аня.
— А ты глянь, может, где записочка засунута.
Девушка послушно осмотрела коробку со всем сторон — никаких записок не нашла, тогда она развернула смятую в ком оберточную бумагу и обнаружила маленькую, слегка погнутую открыточку. На ней был изображен потешный рыжий кот: толстый, полосатый, с умильной мордой и торчащим трубой хвостом. Под жирным кошачьим брюхом имелась надпись: «Держи хвост пистолетом!».
С обратной стороны открытка была девственно чистой.
— Без подписи, — констатировала факт тетя Сима. — Знать какой-то тайный поклонник у тебя, Нюрка, завелся… — Бабка задорно подмигнула. — Или не тайный, а? Чай тот, кто тебя вчерась на машине привозил…
Аня смущенно улыбнулась — ей было приятно, что старуха допустила мысль о том, что такой красивый мужчина, как Петр Моисеев (почитай Адонис или Аполлон Бельведерский), мог стать поклонником столь неказистой девушки, как Анна Железнова.
— Значит, он, — по-своему расценила Анино смущение тетя Сима. — Хороший мужик, видный, и машина красивая… Только дурацкую какую-то открытку прислал. Нет бы с цветочками, ангелочками, сердечками, а то с котищей бесстыжим… Глянь, у него из-под хвоста яйца видно! Срамота, не открытка!
На самом деле ничего срамного в открытке не было, обычная веселая картинка, поднимающая настроение. Именно поэтому Петр (ведь это он, больше некому!) ее и прислал — хотел Аню подбодрить. Конечно, она была бы несказанно рада, если б он пришел сам, можно даже без конфет, но за открытку тоже была благодарная: внимание всегда приятно, это раз, голова от этой неожиданной приятности прошла, это два.
— Я пойду, отнесу конфеты, — сказала Аня, переложив коробку в другую руку — шоколад тянул килограмма на два.
— Давай, я у себя оставлю, — предложила тетя Сима. — Чего тебе туда, сюда бегать. Все равно мне молоко заносить будешь, за одно и заберешь… Ага?
Аня радостно кивнула головой.
— Спасибо, тетя Сима. Когда приду, будем с ними чай пить…
— Ладно, только ты быстрее возвращайся, конфетки попробовать охота — сил нет… — Бабка двинулась к своей двери. — А своему кавалеру передай, чтоб в следующий раз ангелочка прислал… Слышь, Нюрка? Так и скажи, мне кошаков с мудями больше не надо!
Аня счастливо рассмеялась и выскочила из подъезда на свежий ранне-весенний воздух.
Ева
Ева сидела в просторной приемной адвокатской конторы, занимая глубокое кресло возле окна. Новое манто из шиншилы она снимать не стала, не смотря на то, что в помещении было достаточно тепло: ей ужасно нравилось, что хорошенькая секретарша не сводит с него восхищенного взгляда. Конечно, под шубкой у нее не менее шикарная вещь (платье от Лагерфельда), но всему свое время, им она будет хвастать, когда выйдет из адвокатского кабинета. Пусть девчонка обзавидуется.
В приемной Ева сидела уже больше четверти часа, а Петр пока не спешил ее принимать. То ли был занят, то ли боялся встретиться с ней тет-а-тет. Скорее последнее, потому что большинство мужчин, считающих себя крепкими орешками, начинали сильно нервничать в ее присутствии. И не потому, что робкие, просто, им было страшно терять контроль над собой. Они понимали — Ева та женщина, которая любого мужика может сделать своим рабом.
Наконец селектор на столе у секретарши заработал, и Ева услышала знакомый голос:
— Катя, пригласите госпожу Новицкую ко мне.
Девушка жестом показала госпоже Новицкой, что она может идти, Ева царственно ей кивнула и прошествовала к двери кабинета.
Петр сидел за столом, делал вид, что работает на компьютере.
— Здравствуйте, Петр, — промурлыкала Ева, приостанавливаясь у порога, она хотела, чтобы он хорошенько рассмотрел ее безупречные ноги, обтянутые белой лайкой сапог.
— Здравствуйте, — буркнул он и, не отрывая глаз от монитора, кивнул на стул. — Присаживайтесь.
Ева и не подумала садиться.
— Почему вы на меня не смотрите? — добавив в голос немного чувственной хрипотцы, спросила она.
Петр вскинул на нее глаза, спокойно оглядел с головы до ног, скупо улыбнулся.
— Отличная шубка, она вам очень идет. Не хотите ее снять, тут жарко?
Ева грациозно скинула манто. Роскошное Лагерфельдово творение обтягивало ее стан, как вторая кожа, подчеркивая все достоинства фигуры (впрочем, Евино тело состояло из одних достоинств), а вырез на груди был настолько глубок, что богатый силиконовый бюст буквально вываливался наружу. Однако взгляд Петра на прелестях госпожи Новицкой не остановился, он взметнулся вверх и уперся в ее лицо. Что ж тоже не плохо, уж чем-чем, а фейсом своим Ева гордилась, как некоторые козлики гордились непомерно большим мужским достоинством.
— Что привело вас ко мне? — спросил Петр, переведя взгляд с Евиного лица на свои сцепленные пальцы.
— Я хотела бы проконсультироваться с вами, как с адвокатом, — выдала она за ранее заготовленный текст. — Можно?
— Почему нет? Присаживайтесь, рассказывайте. Только в следующий раз, когда соберетесь со мной советоваться, запишитесь у секретарши…
Как все официально! — подумала Ева раздраженно. — Разве он не понимает, что мне его консультации ни к чему? Разве не видит, что я пришла только потому, что хочу встретиться с ним?
Но Петр не понимал и не видел, либо делал вид, что глуп и слеп. Это было неприятно. Потому что так открыто Ева себя никогда не предлагала — обычно ее добивались: преследовали, умоляли, задаривали подарками, а она ускользала, капризничала, требовала еще и еще… Теперь же она набивается в любовницы, как последняя шлюха, и как последняя дура готова отдаться за просто так…
Что с ней? Неужели любовь?
Нет, не может быть! Ева Новицкая никогда ни в кого не влюблялась! Это табу! Мужчины не достойны любви, она годны только для того, чтобы скрашивать ее жизнь: старые козлики роскошью, молодые сексуальными удовольствиями!
Тут взгляд ее упал на освещенный лампой дневного света профиль Петра: на его крупный прямой нос, на сведенные брови, на плотно сжатый четкий рот. Подумала — настоящий мужчина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
— На кой мне соль? — недовольно буркнула та. — Что у меня своей нету? Я к тебе по делу…
Аня мысленно застонала, и приготовилась выслушать какую-нибудь просьбу, она знала — коль одинокая пенсионерка заговорила с тобой о деле, значит, хочет «развести» тебя на помощь себе. Интересно, что понадобилось этой?
— Слышала, у нас сараи вскрыли? — деловито осведомилась бабка, выуживая из кармана сложенный вчетверо лист.
— Нет.
— Я так и думала, — она кивнула обвязанной платком головой. — Вот я тебе сообщаю. Все семь сараев вскрыли, еще вчерашней ночью…
— Что-то украли?
— Что-то украли, — поддакнула она. — Например, у меня стыбзили коробку с елочными игрушками. А еще банку с огурцами…
— Какая жалость, — выдавила из себя Аня.
Бабка кивнула головой, соглашаясь с тем, что потеря огурцов и битых игрушек (небитые обычно хранятся дома на антресолях) большая потеря. Потом развернула свою бумаженцию и подсунула девушке под нос.
— Что это? — спросила Аня, разглядев на ней надписи, сделанные чьей-то нетвердой рукой.
— Список украденного. Мы, пострадавшие, составили. Для милиции.
— А мне с ним что делать? — растерянно спросила Аня, пробежав глазами по списку. Чего в нем только не было: и соленья, и варенья, и строй инструменты, и игрушки, и книги, имелось даже колесо от велосипеда «Салют». Одно не понятно: зачем ворам весь этой хлам понадобился?
— Иди осмотри свой сарай, глянь, что пропало… — Бабка выудила из кармана шариковую ручку. — И впиши… Потом список в милицию отнесешь.
— Я не знаю, что хранила в сарае Элеонора Георгиевна, но моего там нет ничего, так что осматривать его мне не за чем.
— Ну… — Старуха, которую, как выяснилось из списка, звали Серафима Андреевна, выпятила морщинистую губу и обиженно пробормотала. — Могла бы тогда просто помочь старикам… По-соседски. А то нести, понимаешь, некому…
Аня собралась, было, согласиться, даже не смотря на то, что ей совершенно не хотелось тащиться в милицию, но в последний момент передумала. Хватит, прошли те времена, когда на ней ездили все, кому не лень (не лень было всем девятнадцати обитателям коммуналки, включая соседского кота Пафнутия — какашки за ним убирала только Аня), теперь она начала новую жизнь, а это значит, что от привычки беспрекословно выполнять чьи-то просьбы надо избавляться.
— Ну так что? — нетерпеливо спросила бабка. — Сбегаешь, по-молодецки?
Собрав волю в кулак, Аня твердо проговорила:
— Извините, Серафима Андреевна, мне некогда.
— Дэк недалеко это… Минут десять… — Бабка заискивающе улыбнулась. — Сгоняй, а?
— Мне некогда, извините.
Серафима Андреевна недовольно запыхтела, но больше уговаривать не стала, наверное, поняла, что бесполезно.
— Ну ладно, некогда так некогда, — смиренно проговорила она, пряча список в бездонный карман халата. — Тогда принеси мне из магазина топленого молока к обеду. Это-то ты можешь сделать?
— Это могу, — радостно согласилась Аня: ей все же было немного не по себе оттого, что она отказала пожилому человеку.
— Вот и ладно… Кстати, можешь называть меня тетей Симой.
Аня собралась ответить, что бабка, если ей так нравится коверкать имена, может величать ее «Нюркой», но тут входная дверь распахнулась, и в подъезд ввалился чертыхающийся молодой человек.
— Чьи там собаки? — истерично завопил он, узрев стоящих на площадке Аню с тетей Симой. — Они меня чуть не покусали!
— Ничейные, — ответила Аня. — И они не кусаются.
— Как же! Зубами клацали, будто сожрать меня хотели! — воскликнул парень, начав подъем по лестнице.
— Вы к кому? — проявила бдительность старуха.
— К кому надо, — не любезно буркнул тот, очевидно, не мог простить жильцам дома, что они развели в своем дворе таких злющих псин.
— Я щас милицию вызову, — рыкнула тетя Сима и, глядя на Аню, добавила. —Ходют тут всякие, а потом дома на воздух взлетают! — Она ткнула крючковатым пальцем в объемную сумку, которую парень нес в руке. — Вон и бомба у него есть.
Парень закатил глаза, беззвучно выругался, но путь свой продолжил, то есть двинулся прямо на тетю Симу, которая застыла на площадке, подобно памятнику защитнику отечества — только автомата не хватало.
— Не пущу! — предостерегла бабка, расправив плечи. — Пока не скажет, к кому идет, не пущу…
— В семидесятую квартиру, — гаркнул парень, потеряв терпение. — К гражданке Железновой.
Тетя Сима вопросительно уставилась на Аню:
— Ты его знаешь?
— Я посыльный, — устало проговорил парень. — Должен доставить в семидесятую квартиру вот это… — С этими словами он выудил из своей сумки довольно крупный сверток, перевязанный красивым бантом, протянул его Ане. — Как я понимаю, это вы гражданка Железнова?
— Она, — поддакнула тетя Сима, внимательно разглядывая посылку через двойные стекла своих парных очков. — Что там?
— Понятия не имею.
— А от кого?
— Не знаю, — процедил парень. Затем протянул Ане блокнот и ручке. — Распишитесь.
Она поставила в квитанции свою роспись, и он удалился.
Когда за парнем захлопнулась входная дверь, тетя Сима подскочила к Ане.
— Не открывай, — зашептала бабка, косо глядя на посылку. — Вдруг там бомба.
— Да бросьте вы! — засмеялась Аня, сдирая с нее оберточную бумагу.
— Послушай хотя бы, не тикает ли…
Но Аня уже развернула посылку. Оказалось, что под блестящей бумагой скрывалась роскошная коробка шоколада.
— Ух ты! — восхитилась бабка. — Красотища какая!
Аня кивнула головой — коробка действительно была настоящим произведением искусства: высокая, золоченая, похожая на ларец. Если бы на крышке не были нарисованы шоколадные трюфели, можно было бы подумать, что это шкатулка для драгоценностей.
— От кого это? — полюбопытствовала бабка.
— Не знаю, — растеряно проговорила Аня.
— А ты глянь, может, где записочка засунута.
Девушка послушно осмотрела коробку со всем сторон — никаких записок не нашла, тогда она развернула смятую в ком оберточную бумагу и обнаружила маленькую, слегка погнутую открыточку. На ней был изображен потешный рыжий кот: толстый, полосатый, с умильной мордой и торчащим трубой хвостом. Под жирным кошачьим брюхом имелась надпись: «Держи хвост пистолетом!».
С обратной стороны открытка была девственно чистой.
— Без подписи, — констатировала факт тетя Сима. — Знать какой-то тайный поклонник у тебя, Нюрка, завелся… — Бабка задорно подмигнула. — Или не тайный, а? Чай тот, кто тебя вчерась на машине привозил…
Аня смущенно улыбнулась — ей было приятно, что старуха допустила мысль о том, что такой красивый мужчина, как Петр Моисеев (почитай Адонис или Аполлон Бельведерский), мог стать поклонником столь неказистой девушки, как Анна Железнова.
— Значит, он, — по-своему расценила Анино смущение тетя Сима. — Хороший мужик, видный, и машина красивая… Только дурацкую какую-то открытку прислал. Нет бы с цветочками, ангелочками, сердечками, а то с котищей бесстыжим… Глянь, у него из-под хвоста яйца видно! Срамота, не открытка!
На самом деле ничего срамного в открытке не было, обычная веселая картинка, поднимающая настроение. Именно поэтому Петр (ведь это он, больше некому!) ее и прислал — хотел Аню подбодрить. Конечно, она была бы несказанно рада, если б он пришел сам, можно даже без конфет, но за открытку тоже была благодарная: внимание всегда приятно, это раз, голова от этой неожиданной приятности прошла, это два.
— Я пойду, отнесу конфеты, — сказала Аня, переложив коробку в другую руку — шоколад тянул килограмма на два.
— Давай, я у себя оставлю, — предложила тетя Сима. — Чего тебе туда, сюда бегать. Все равно мне молоко заносить будешь, за одно и заберешь… Ага?
Аня радостно кивнула головой.
— Спасибо, тетя Сима. Когда приду, будем с ними чай пить…
— Ладно, только ты быстрее возвращайся, конфетки попробовать охота — сил нет… — Бабка двинулась к своей двери. — А своему кавалеру передай, чтоб в следующий раз ангелочка прислал… Слышь, Нюрка? Так и скажи, мне кошаков с мудями больше не надо!
Аня счастливо рассмеялась и выскочила из подъезда на свежий ранне-весенний воздух.
Ева
Ева сидела в просторной приемной адвокатской конторы, занимая глубокое кресло возле окна. Новое манто из шиншилы она снимать не стала, не смотря на то, что в помещении было достаточно тепло: ей ужасно нравилось, что хорошенькая секретарша не сводит с него восхищенного взгляда. Конечно, под шубкой у нее не менее шикарная вещь (платье от Лагерфельда), но всему свое время, им она будет хвастать, когда выйдет из адвокатского кабинета. Пусть девчонка обзавидуется.
В приемной Ева сидела уже больше четверти часа, а Петр пока не спешил ее принимать. То ли был занят, то ли боялся встретиться с ней тет-а-тет. Скорее последнее, потому что большинство мужчин, считающих себя крепкими орешками, начинали сильно нервничать в ее присутствии. И не потому, что робкие, просто, им было страшно терять контроль над собой. Они понимали — Ева та женщина, которая любого мужика может сделать своим рабом.
Наконец селектор на столе у секретарши заработал, и Ева услышала знакомый голос:
— Катя, пригласите госпожу Новицкую ко мне.
Девушка жестом показала госпоже Новицкой, что она может идти, Ева царственно ей кивнула и прошествовала к двери кабинета.
Петр сидел за столом, делал вид, что работает на компьютере.
— Здравствуйте, Петр, — промурлыкала Ева, приостанавливаясь у порога, она хотела, чтобы он хорошенько рассмотрел ее безупречные ноги, обтянутые белой лайкой сапог.
— Здравствуйте, — буркнул он и, не отрывая глаз от монитора, кивнул на стул. — Присаживайтесь.
Ева и не подумала садиться.
— Почему вы на меня не смотрите? — добавив в голос немного чувственной хрипотцы, спросила она.
Петр вскинул на нее глаза, спокойно оглядел с головы до ног, скупо улыбнулся.
— Отличная шубка, она вам очень идет. Не хотите ее снять, тут жарко?
Ева грациозно скинула манто. Роскошное Лагерфельдово творение обтягивало ее стан, как вторая кожа, подчеркивая все достоинства фигуры (впрочем, Евино тело состояло из одних достоинств), а вырез на груди был настолько глубок, что богатый силиконовый бюст буквально вываливался наружу. Однако взгляд Петра на прелестях госпожи Новицкой не остановился, он взметнулся вверх и уперся в ее лицо. Что ж тоже не плохо, уж чем-чем, а фейсом своим Ева гордилась, как некоторые козлики гордились непомерно большим мужским достоинством.
— Что привело вас ко мне? — спросил Петр, переведя взгляд с Евиного лица на свои сцепленные пальцы.
— Я хотела бы проконсультироваться с вами, как с адвокатом, — выдала она за ранее заготовленный текст. — Можно?
— Почему нет? Присаживайтесь, рассказывайте. Только в следующий раз, когда соберетесь со мной советоваться, запишитесь у секретарши…
Как все официально! — подумала Ева раздраженно. — Разве он не понимает, что мне его консультации ни к чему? Разве не видит, что я пришла только потому, что хочу встретиться с ним?
Но Петр не понимал и не видел, либо делал вид, что глуп и слеп. Это было неприятно. Потому что так открыто Ева себя никогда не предлагала — обычно ее добивались: преследовали, умоляли, задаривали подарками, а она ускользала, капризничала, требовала еще и еще… Теперь же она набивается в любовницы, как последняя шлюха, и как последняя дура готова отдаться за просто так…
Что с ней? Неужели любовь?
Нет, не может быть! Ева Новицкая никогда ни в кого не влюблялась! Это табу! Мужчины не достойны любви, она годны только для того, чтобы скрашивать ее жизнь: старые козлики роскошью, молодые сексуальными удовольствиями!
Тут взгляд ее упал на освещенный лампой дневного света профиль Петра: на его крупный прямой нос, на сведенные брови, на плотно сжатый четкий рот. Подумала — настоящий мужчина!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41