— Я вот шоколадку привезла, чтобы, так сказать, не с пустыми руками…
Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку — она ни разу не видела, чтобы Голицына приехала в гости с гостинцем. Должно быть хитрющая старушенция что-то задумала… Но раздумывать об этом Ане было некогда — нужно было спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие, раньше закончат). Когда она ставила на плитку промятый по бокам эмалированный чайник, в голове мелькнула мысль, — эх, как бы сейчас «Филипс» пригодился! — которая тут же была изгнана из сознания прочь.
Когда чайник был водружен на плитку, Аня села за стол. Но тут вспомнила, что чай пить не из чего — стаканы она по Стасову совету выкинула, а только что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. По этому пришлось извиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кровати котомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать и снова возвращаться на кухню.
— Какие миленькие кружки, — промурлыкала Вета, придвигая к себе красную в белый горох посудину. — Конечно, это не то, из чего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда было принято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас все по другому…
Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы, но ничем не выдала своего веселого удивления, напротив, вежливо улыбнулась и кивнула головой.
— Это Линочкины кружки? — не отставала от Ани Лизавета.
— Нет, мои.
— Я так и думала — У Линочки никогда не было такой кричащей… то есть я хотела сказать, яркой посуды… И вообще она любила пить чай из обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде? Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно это… — После этой фразы старуха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила. — У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?
— Видела, — осторожно сказала Аня, — а что?
— Хотела попросить у тебя… — На ее лицо вернулась приторная улыбка. — В память о дорогой подружке… Подари их мне, а? Все равно они бросовые, копейки стоят, тебе ни к чему, а мне память…
Аня чуть не задохнулась от возмущения. Вот старая нахалка! Судя по алчному блеску глаз, она прекрасно знает, что «бросовые» подстаканники сделаны из чистого серебра, знает, и мудрит, потому что решила обдурить глупую девчонку. И обдурила бы, если бы Аня не взялась вчера подстаканники чистить…
— Ну так как, Анечка? — нетерпеливо вопрошала Вета. — Подаришь бабушке сувенирчик? Линочка была бы рада, мы с ней как сестры были, честное слово, как сестры…
— Боюсь, что не получится, — развела руками Аня.
— Тебе что жалко алюминиевых безделушек? — окрысилась старуха.
— Не жалко, просто…
— Ты все равно их выкинешь! Я знаю, как вы молодые презираете все, что было для нас дорого…
— Уже.
— Что «уже»?
— Уже выкинула.
— Как? — ошалела Вета.
— Просто. Сложила в полиэтиленовый мешок и бросила в мусорный бак. Вместе с прочей дребеденью… — С тайным злорадством врала Аня. — А что?
— Да как ты… Как? — старуха не находила слов. — Разве можно… Выбрасывать-то… Как же так…
— Так копеечные же, не жалко! — невинно улыбнулась Аня. — Но вы не расстраивайтесь, я могу в память о Элеоноре Григорьевне вам подарить что-нибудь другое… Например, вот эту сахарницу. — И она достала из ящика ту самую плошку, на дне которой красовалась цена «3-50». — Она самая красивая, я ее оставила…Берите…
— Нет, спасибо, — пролепетала Лизавета Петровна, вяло отмахиваясь от памятного презента.
— Тогда чайку.
— Да, чайку…
— Или кофе.
— Или кофе…
— А вам можно?
— Не знаю… — совсем сникла она, вероятно, утрата «бросовых» подстаканников ранила ее в самое сердце.
— Лизавета Петровна вам нехорошо? — всерьез обеспокоилась Аня.
— Нет, все в порядке… Просто устала… — Она медленно поднялась с табурета. — Я, пожалуй, пойду…
— Вас проводить?
— Не надо, деточка… Я сама… Ты, кстати, когда подстаканнички выкинула? Недавно?
— Вчера.
— Вчера, — с тоской повторила Голицына и, горестно вздохнув, вышла в прихожую.
Спустя каких-то пару минут, Аня осталась в квартире одна. Наконец-то! Теперь можно спокойно разобрать вещи…
Но не тут-то было! Как только Аня выволокла сумки из-под кровати, в дверь опять позвонили.
Ева
Ева надавила на звонок еще раз. Что за черт! Почему не открывают? Она не намерена стоять здесь до скончания веков, тем более что воняет тут так, будто скончание уже свершилось, причем, не веков, а пары бездомных кошек.
Наконец, дверь открыли. Как и ожидалось, на пороге квартиры нарисовалась бабкина приживалка, Анька Железнова. На сей раз выглядела она получше: в джинсах, футболке, спортивной кофте нараспашку девчонка уже не производила впечатления рано состарившейся колхозницы. Скорее, приодевшейся бюджетницы, потому что вещички на ней были новенькими, дешевенькими и совершенно безликими.
— Ой, — испуганно ойкнула девчонка, увидев, кто к ней пришел в гости. — Здрасьте.
— Здорово, — с растягом проговорила Ева и, не дожидаясь приглашения, вошла в тесную прихожку. — Давно переехала?
— Вчера.
— Вчера значит… — Она заглянула в комнату и, увидев на полу гору сумок, хохотнула. — Это все, что ты привезла с собой? Чайник да кучу тряпья?
— А вам какое дело? — неожиданно смело огрызнулась Аня.
Ева удивленно приподняла свою тонко выщипанную бровку.
— У щеночка прорезались зубки?
— Что вам нужно? — спросила Аня, резко закрыв дверь в комнату.
— Хотела предупредить, — лениво протянула Ева, — чтобы ты не обживалась тут… Все равно квартира тебе не достанется…
— Это еще почему?
— Потому что ее намереваюсь заполучить я. А меня еще никому не удавалось переиграть! Даже бабке. Уж что была за ведьма, а все же я ее перехитрила…
— Вы думаете? А, по-моему, в конечном итоге перехитрили именно вас. Ведь вам в наследство досталось лишь коллекция фантиков.
Ева нарочито беспечно рассмеялась, хотя саму немного заело замечание девчонки. Как не крути, а она права — бабка перед смертью здорово ей насолила.
— Не обольщайся, — отсмеявшись, сказала Ева. — В любом случае, я своего добьюсь. А знаешь, почему? Потому что не перед чем не остановлюсь!
— В этом я ни сколько не сомневаюсь, — упавшим голосом проговорила Аня.
— Вот и славно! Тогда у меня к тебе предложение. — Евины глаза сверкнули. — Выгодное!
— Если вы о подстаканниках, то их нет…
— Какие, на фиг, подстаканники? Ты чего, девочка, с катушек слетела? Я тебе о серьезных вещах… — Она зло махнула своей холеной пятерней. — Короче, вот что я предлагаю. Ты пока из квартиры выметываешься… На недельку, другую, а когда я тут все осмотрю, можешь вселяться обратно. Я даже обещаю, что не буду оспаривать завещание…
— Зачем вам это?
— А ты не понимаешь? — Ева досадливо поморщилась. — Мне не нужна эта халупа. И будки с сараями не нужны! Меня интересуют только фамильные драгоценности…
— А причем тут…
— Притом, что они спрятаны где-то в квартире. Но спрятаны так, что хрен найдешь… Может, придется линолеум поднимать, стены простукивать, но это не твоя беда — если что найду, ремонт тебе оплачу.
— А если не найдете?
— Найду, должна найти! — Ева носком сапога подцепила деревянный плинтус, рванула на себя, когда он оторвался, заглянула в образовавшуюся щель. — Одна пылища… Черт!
— Почему вы решили…
— Цацки тут, больше им деться некуда! Когда бабка от меня съехала, я все квартиру перерыла. Там ничего нет! Значит, она их забрала с собой… — Ева шмыгнула в кладовку, но тут же выскочила оттуда, отряхиваясь и чихая. — Блин, авгиевы конюшни, а не квартира! Работы не меньше чем на неделю, так что собирай манатки и выметывайся…
— Мне некуда выметываться, — растеряно проговорила Аня.
— Где-то ты раньше жила, вот и дуй туда!
И так Аню разозлил этот повелительный тон, что она грубо (оказывается, она и так может!) крикнула:
— Никуда я отсюда не уеду!
— Не хочешь, не надо, — неожиданно быстро согласилась Ева. — Тогда просто дай мне ключи, я буду сюда приходить днем, а ты можешь тут ночевать.
— Не получите вы никаких ключей, — тихо, но твердо сказала Аня. — И квартиру крушить я вам не дам. Бабуся не хотела, чтобы вы тут хозяйничали, по этому она свой дом мне и завещала…
— Дура, — выплюнула Ева, сощурив свои огромные синие глаза так, что они превратились в щелки. — Ты еще ничего не поняла… Старуха завещала все тебе, чтобы отомстить нам, своим родственникам! Ты всего лишь средство для достижения ее цели. А цель у нее была одна — после смерти показать нам кукиш!
— Бабуся меня любила, — еле сдерживая слезы, прошептала Аня.
— Любила, как же! Да ей было плевать на тебя! Как и на всех… Они никого жизни не любила! Для нее все мы были статистами!
— Уходите, — сипло выговорила Аня, — уходите отсюда, слышите?
— Значит, по-хорошему договориться ты не хочешь?
— Уходите, уходите, уходите… — как заведенная, твердила Аня.
Ева в сердцах выругалась и вылетела из квартиры.
Из-за закрывшейся двери послышались громкие надрывные рыдания.
День третий
Елена
Проснулась Лена в шесть утра — на целый час раньше обычного. Проснулась сама, не дождавшись звонка будильника, хотя раньше ее не могла добудиться даже любимая собака Дуля, которой иногда приспичивало в неурочный час.
Лена тихонько вылезла из кровати, стараясь не разбудить Алекса, прошлепала в кухню. Спящая у плиты Дульцинея тихонько гавкнула, завидев хозяйку, но тут же уткнула морду в лапы и засопела.
Что ж, раз даже собака не хочет мне составить компанию, значит, буду коротать время в одиночестве, — подумала Лена, включая чайник. Пока он закипал, она вяло размышляла о том, что не страдала бессонницей без малого двадцать лет, с тех пор, как вышла замуж за Алекса. До этого ее часто мучили страшные воспоминания, угрызения совести, приступы сумасшедшей любви, по этому она не могла спать, а только лежала с закрытыми глазами, орошая подушку слезами, но все изменилось, когда в ее постели обосновался Александр Бергман — он прогнул все тревоги и подарил Лене покой…
И вот все изменилось! Спокойной, размеренной жизни пришел конец! Ее опять стали мучить воспоминания, угрызения и приступы сумасшедшей любви…
— Леночка, — раздался за спиной сонный ото сна голос мужа. — Ты чего так рано?
Елена помрачнела — она не хотела сейчас разговаривать с Алексом, а тем более не хотела объяснять «чего она так рано»: правду она не скажет, а врать мужу она не привыкла.
— Иди ложись, — как можно мягче проговорила Лена, — я попью чаю и приду. — Она обернулась к мужу, стараясь улыбаться искренне, и добавила. — Честно— причестно!
— Что-то случилось? — встревожено спросил Алекс, подойдя вплотную к жене и заглянув ей в глаза.
— Все нормально, просто мне захотелось пить.
— Ленка, хватит темнить, я тебя сто лет знаю…
— Всего двадцать, не надо меня старить…
— Что слу-чи-лось? — по слогам произнес он, все больше хмурясь.
— Послушай, у меня умерла мать, я могу погрустить или нет? — довольно грубо воскликнула она.
— Ты из-за этого грустишь?
— Допустим.
— Так из-за этого или нет?
— Да, из-за этого.
— Точно?
— Это допрос? — нахмурилась Лена.
— Нет, это вопрос. Я спросил «точно»?
— Точно.
— Хорошо, — хмуро кивнул он. — А то я подумал…
— Что ты подумал?
— Не важно…
— Нет, ты скажи! — все больше кипятилась она, сама на себя удивляясь — за двадцать лет брака они ни разу серьезно не ссорились, и вот нате вам…
Алекс сдвинул брови, должно быть его тоже удивила Ленина вспышка, но он не стал заострять на этом внимание, а, выдержав томительную паузу, сказал:
— Я слышал, в столице объявился Серж Отрадов.
Лена внутренне содрогнулась, но внешне никак свого волнения не выдала — думская закалка позволила выдержать удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Аня удивленно воззрилась на вынутую из кармана плитку — она ни разу не видела, чтобы Голицына приехала в гости с гостинцем. Должно быть хитрющая старушенция что-то задумала… Но раздумывать об этом Ане было некогда — нужно было спешно вскипятить воду (раньше начнут чаепитие, раньше закончат). Когда она ставила на плитку промятый по бокам эмалированный чайник, в голове мелькнула мысль, — эх, как бы сейчас «Филипс» пригодился! — которая тут же была изгнана из сознания прочь.
Когда чайник был водружен на плитку, Аня села за стол. Но тут вспомнила, что чай пить не из чего — стаканы она по Стасову совету выкинула, а только что купленные керамические кружки еще лежат в сумке. По этому пришлось извиняться перед старухой, возвращаться в комнату, выуживать из-под кровати котомки, искать в них завернутую в мягкую бумагу посуду, спешно ее протирать и снова возвращаться на кухню.
— Какие миленькие кружки, — промурлыкала Вета, придвигая к себе красную в белый горох посудину. — Конечно, это не то, из чего мы, аристократы, привыкли пить чай… В нашей семье, знаете ли, всегда было принято пользоваться фарфором, даже если мы просто перекусывали… Но сейчас все по другому…
Аня про себя фыркнула, типа, знаем мы, какие вы аристократы, но ничем не выдала своего веселого удивления, напротив, вежливо улыбнулась и кивнула головой.
— Это Линочкины кружки? — не отставала от Ани Лизавета.
— Нет, мои.
— Я так и думала — У Линочки никогда не было такой кричащей… то есть я хотела сказать, яркой посуды… И вообще она любила пить чай из обычных стаканов… Я ее еще за это ругала. Что ты, говорю, как в поезде? Гремишь стекляшками о подстаканники, вульгарно это… — После этой фразы старуха как-то подобралась, сосредоточилась, посерьезнела и вкрадчиво спросила. — У нее алюминиевые подстаканники были, ты их не видела?
— Видела, — осторожно сказала Аня, — а что?
— Хотела попросить у тебя… — На ее лицо вернулась приторная улыбка. — В память о дорогой подружке… Подари их мне, а? Все равно они бросовые, копейки стоят, тебе ни к чему, а мне память…
Аня чуть не задохнулась от возмущения. Вот старая нахалка! Судя по алчному блеску глаз, она прекрасно знает, что «бросовые» подстаканники сделаны из чистого серебра, знает, и мудрит, потому что решила обдурить глупую девчонку. И обдурила бы, если бы Аня не взялась вчера подстаканники чистить…
— Ну так как, Анечка? — нетерпеливо вопрошала Вета. — Подаришь бабушке сувенирчик? Линочка была бы рада, мы с ней как сестры были, честное слово, как сестры…
— Боюсь, что не получится, — развела руками Аня.
— Тебе что жалко алюминиевых безделушек? — окрысилась старуха.
— Не жалко, просто…
— Ты все равно их выкинешь! Я знаю, как вы молодые презираете все, что было для нас дорого…
— Уже.
— Что «уже»?
— Уже выкинула.
— Как? — ошалела Вета.
— Просто. Сложила в полиэтиленовый мешок и бросила в мусорный бак. Вместе с прочей дребеденью… — С тайным злорадством врала Аня. — А что?
— Да как ты… Как? — старуха не находила слов. — Разве можно… Выбрасывать-то… Как же так…
— Так копеечные же, не жалко! — невинно улыбнулась Аня. — Но вы не расстраивайтесь, я могу в память о Элеоноре Григорьевне вам подарить что-нибудь другое… Например, вот эту сахарницу. — И она достала из ящика ту самую плошку, на дне которой красовалась цена «3-50». — Она самая красивая, я ее оставила…Берите…
— Нет, спасибо, — пролепетала Лизавета Петровна, вяло отмахиваясь от памятного презента.
— Тогда чайку.
— Да, чайку…
— Или кофе.
— Или кофе…
— А вам можно?
— Не знаю… — совсем сникла она, вероятно, утрата «бросовых» подстаканников ранила ее в самое сердце.
— Лизавета Петровна вам нехорошо? — всерьез обеспокоилась Аня.
— Нет, все в порядке… Просто устала… — Она медленно поднялась с табурета. — Я, пожалуй, пойду…
— Вас проводить?
— Не надо, деточка… Я сама… Ты, кстати, когда подстаканнички выкинула? Недавно?
— Вчера.
— Вчера, — с тоской повторила Голицына и, горестно вздохнув, вышла в прихожую.
Спустя каких-то пару минут, Аня осталась в квартире одна. Наконец-то! Теперь можно спокойно разобрать вещи…
Но не тут-то было! Как только Аня выволокла сумки из-под кровати, в дверь опять позвонили.
Ева
Ева надавила на звонок еще раз. Что за черт! Почему не открывают? Она не намерена стоять здесь до скончания веков, тем более что воняет тут так, будто скончание уже свершилось, причем, не веков, а пары бездомных кошек.
Наконец, дверь открыли. Как и ожидалось, на пороге квартиры нарисовалась бабкина приживалка, Анька Железнова. На сей раз выглядела она получше: в джинсах, футболке, спортивной кофте нараспашку девчонка уже не производила впечатления рано состарившейся колхозницы. Скорее, приодевшейся бюджетницы, потому что вещички на ней были новенькими, дешевенькими и совершенно безликими.
— Ой, — испуганно ойкнула девчонка, увидев, кто к ней пришел в гости. — Здрасьте.
— Здорово, — с растягом проговорила Ева и, не дожидаясь приглашения, вошла в тесную прихожку. — Давно переехала?
— Вчера.
— Вчера значит… — Она заглянула в комнату и, увидев на полу гору сумок, хохотнула. — Это все, что ты привезла с собой? Чайник да кучу тряпья?
— А вам какое дело? — неожиданно смело огрызнулась Аня.
Ева удивленно приподняла свою тонко выщипанную бровку.
— У щеночка прорезались зубки?
— Что вам нужно? — спросила Аня, резко закрыв дверь в комнату.
— Хотела предупредить, — лениво протянула Ева, — чтобы ты не обживалась тут… Все равно квартира тебе не достанется…
— Это еще почему?
— Потому что ее намереваюсь заполучить я. А меня еще никому не удавалось переиграть! Даже бабке. Уж что была за ведьма, а все же я ее перехитрила…
— Вы думаете? А, по-моему, в конечном итоге перехитрили именно вас. Ведь вам в наследство досталось лишь коллекция фантиков.
Ева нарочито беспечно рассмеялась, хотя саму немного заело замечание девчонки. Как не крути, а она права — бабка перед смертью здорово ей насолила.
— Не обольщайся, — отсмеявшись, сказала Ева. — В любом случае, я своего добьюсь. А знаешь, почему? Потому что не перед чем не остановлюсь!
— В этом я ни сколько не сомневаюсь, — упавшим голосом проговорила Аня.
— Вот и славно! Тогда у меня к тебе предложение. — Евины глаза сверкнули. — Выгодное!
— Если вы о подстаканниках, то их нет…
— Какие, на фиг, подстаканники? Ты чего, девочка, с катушек слетела? Я тебе о серьезных вещах… — Она зло махнула своей холеной пятерней. — Короче, вот что я предлагаю. Ты пока из квартиры выметываешься… На недельку, другую, а когда я тут все осмотрю, можешь вселяться обратно. Я даже обещаю, что не буду оспаривать завещание…
— Зачем вам это?
— А ты не понимаешь? — Ева досадливо поморщилась. — Мне не нужна эта халупа. И будки с сараями не нужны! Меня интересуют только фамильные драгоценности…
— А причем тут…
— Притом, что они спрятаны где-то в квартире. Но спрятаны так, что хрен найдешь… Может, придется линолеум поднимать, стены простукивать, но это не твоя беда — если что найду, ремонт тебе оплачу.
— А если не найдете?
— Найду, должна найти! — Ева носком сапога подцепила деревянный плинтус, рванула на себя, когда он оторвался, заглянула в образовавшуюся щель. — Одна пылища… Черт!
— Почему вы решили…
— Цацки тут, больше им деться некуда! Когда бабка от меня съехала, я все квартиру перерыла. Там ничего нет! Значит, она их забрала с собой… — Ева шмыгнула в кладовку, но тут же выскочила оттуда, отряхиваясь и чихая. — Блин, авгиевы конюшни, а не квартира! Работы не меньше чем на неделю, так что собирай манатки и выметывайся…
— Мне некуда выметываться, — растеряно проговорила Аня.
— Где-то ты раньше жила, вот и дуй туда!
И так Аню разозлил этот повелительный тон, что она грубо (оказывается, она и так может!) крикнула:
— Никуда я отсюда не уеду!
— Не хочешь, не надо, — неожиданно быстро согласилась Ева. — Тогда просто дай мне ключи, я буду сюда приходить днем, а ты можешь тут ночевать.
— Не получите вы никаких ключей, — тихо, но твердо сказала Аня. — И квартиру крушить я вам не дам. Бабуся не хотела, чтобы вы тут хозяйничали, по этому она свой дом мне и завещала…
— Дура, — выплюнула Ева, сощурив свои огромные синие глаза так, что они превратились в щелки. — Ты еще ничего не поняла… Старуха завещала все тебе, чтобы отомстить нам, своим родственникам! Ты всего лишь средство для достижения ее цели. А цель у нее была одна — после смерти показать нам кукиш!
— Бабуся меня любила, — еле сдерживая слезы, прошептала Аня.
— Любила, как же! Да ей было плевать на тебя! Как и на всех… Они никого жизни не любила! Для нее все мы были статистами!
— Уходите, — сипло выговорила Аня, — уходите отсюда, слышите?
— Значит, по-хорошему договориться ты не хочешь?
— Уходите, уходите, уходите… — как заведенная, твердила Аня.
Ева в сердцах выругалась и вылетела из квартиры.
Из-за закрывшейся двери послышались громкие надрывные рыдания.
День третий
Елена
Проснулась Лена в шесть утра — на целый час раньше обычного. Проснулась сама, не дождавшись звонка будильника, хотя раньше ее не могла добудиться даже любимая собака Дуля, которой иногда приспичивало в неурочный час.
Лена тихонько вылезла из кровати, стараясь не разбудить Алекса, прошлепала в кухню. Спящая у плиты Дульцинея тихонько гавкнула, завидев хозяйку, но тут же уткнула морду в лапы и засопела.
Что ж, раз даже собака не хочет мне составить компанию, значит, буду коротать время в одиночестве, — подумала Лена, включая чайник. Пока он закипал, она вяло размышляла о том, что не страдала бессонницей без малого двадцать лет, с тех пор, как вышла замуж за Алекса. До этого ее часто мучили страшные воспоминания, угрызения совести, приступы сумасшедшей любви, по этому она не могла спать, а только лежала с закрытыми глазами, орошая подушку слезами, но все изменилось, когда в ее постели обосновался Александр Бергман — он прогнул все тревоги и подарил Лене покой…
И вот все изменилось! Спокойной, размеренной жизни пришел конец! Ее опять стали мучить воспоминания, угрызения и приступы сумасшедшей любви…
— Леночка, — раздался за спиной сонный ото сна голос мужа. — Ты чего так рано?
Елена помрачнела — она не хотела сейчас разговаривать с Алексом, а тем более не хотела объяснять «чего она так рано»: правду она не скажет, а врать мужу она не привыкла.
— Иди ложись, — как можно мягче проговорила Лена, — я попью чаю и приду. — Она обернулась к мужу, стараясь улыбаться искренне, и добавила. — Честно— причестно!
— Что-то случилось? — встревожено спросил Алекс, подойдя вплотную к жене и заглянув ей в глаза.
— Все нормально, просто мне захотелось пить.
— Ленка, хватит темнить, я тебя сто лет знаю…
— Всего двадцать, не надо меня старить…
— Что слу-чи-лось? — по слогам произнес он, все больше хмурясь.
— Послушай, у меня умерла мать, я могу погрустить или нет? — довольно грубо воскликнула она.
— Ты из-за этого грустишь?
— Допустим.
— Так из-за этого или нет?
— Да, из-за этого.
— Точно?
— Это допрос? — нахмурилась Лена.
— Нет, это вопрос. Я спросил «точно»?
— Точно.
— Хорошо, — хмуро кивнул он. — А то я подумал…
— Что ты подумал?
— Не важно…
— Нет, ты скажи! — все больше кипятилась она, сама на себя удивляясь — за двадцать лет брака они ни разу серьезно не ссорились, и вот нате вам…
Алекс сдвинул брови, должно быть его тоже удивила Ленина вспышка, но он не стал заострять на этом внимание, а, выдержав томительную паузу, сказал:
— Я слышал, в столице объявился Серж Отрадов.
Лена внутренне содрогнулась, но внешне никак свого волнения не выдала — думская закалка позволила выдержать удар.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41