С другой стороны, в Крылатом за ним измен не знают. Прикладывался — это да…
— Жульничал. С билетами.
— Как посмотреть. А может, его подчинённый, Ципов?
Наверняка сказать невозможно. И все равно она простила бы его в любом случае.
Иван Васильевич пожал плечами:
— Тебе должно знать лучше. Даром, что ли, столько времени ухлопал? И в душах русских женщин разбираешься, — он чуть усмехнулся. — Насколько я понимаю, есть ещё одна загадка. Кто этот самый «коробейник» и зачем он приезжал к супругам? Да, чтобы не забыть. Ты упомянул, что до возвращения блудного отца в лоно семьи он торчал некоторое время в Москве. Из-за какой-то или у какой-то женщины. Было?
— Эти сведения получила Ищенко в Одессе.
— Эту женщину нашли?
— Пока нет. — Я почувствовал, что Иван Васильевич подбирается к уязвимому месту моих исследовательских действий.
— Сколько времени Залесский обретался в Москве?
— Около полугода.
— И ты прекрасно осведомлён, чем он занимался?.. — не удержался он от иронии.
— Здесь, в столице?
— И здесь.
— Здесь, честно говоря, не знаю. До этого работал в газете в Одессе, Львове, потом плавал. Сначала на внутренних линиях, потом за границу. Последние четыре месяца жил в Москве. Наверное, были деньги. У моряков часть зарплаты переводится на лицевой счёт… Кончились деньги, поехал в Вышегодск.
— Скорее всего, именно поэтому, — согласился Иван Васильевич. И замолчал.
— Так мы говорили о «коробейнике»..
— К этому и веду.
Хотите сказать, что через московскую приятельницу Залесского я мог выйти на «этого типа», как назвала его убитая?
— Отчасти. Тут может здорово повезти или не повезти совсем. Меня удивляет другое: ты прошёл мимо такого важного момента, как пребывание За.тесского в Москве. Чем он занимался в.Одессс, Львове и так далее, известно. А вот почему его потянуло в столицу? С кем он здесь общался?
Насколько я понимаю, решение вернуться к Ане возникло в Москве. В результате чего? Это очень серьёзный шаг.
Я бы даже сказал — отчаянный. Может быть, у него здесь что-то произошло? Вот тут, возможно, и выяснится, что же все-таки за человек этот Залесскии. Правда, найдёшь ли ты женщину, у которой он жил… Думаю, это возможно…
— Занимаюсь этим, — не выдержал я. — Сделал запрос в паспортный стол. Может, Залесский был прописан временно…
— Хорошо. Очень хорошо. Ведь интересно, как проводит время молодой человек, нигде не работая, не имея ни близких, ни родственников в Москве. Если мы берём на вооружение женские души, они уж нашу, мужскую, чувствуют и понимают отлично. Какие планы были у Залесского здесь, какие намерения? Ведь ему пришлось по какой-то причине уехать все-таки из Москвы. Познав его характер, можно строить предположение, какую роль в его жизни играет «коробейник»… Ты сам что собираешься делать?
К его неожиданным вопросам я привык.
— Займусь «предсмертным» письмом. И приятельницей Залесского. Как только получу сведения от Ищенко, буду думать. Может быть, придётся ехать в Одессу. Или ещё куда.
Иван Васильевич молча кивал головой. Это был жест одобрения.
— Ты ничего не знаешь о «коробейнике»… Во всяком случае, с какого он бока припёка. Но направление мне импонирует. Письмо… Игорь Андреевич, исследуй его со всех сторон. Правдиво ли оно? Начать… Бросить и написать снова. Почему?
— Оно у меня самого как гвоздь в голове. Я знаю в нем каждую строчку, каждую букву. Вообще мне странно. Ухватиться за человека, который бросил её когда-то. Вступить с ним в брак, обрести мужа, отца своего ребёнка — и изменять ему… Не могу я этого понять.
Мы засиделись до тех пор, пока Иван Васильевич вдруг не сказал:
— Вот что, голубчик. Говорить с тобой приятно. Но надо пожалеть мою старушку. Заждалась небось. Звони, звони почаще. У меня определённого графика нет. Кончаются продукты — я приезжаю. Сие зависит от аппетита. Скажу честно, думаю о твоих делах. Сдаётся, сейчас ты на правильном пути.
Распушить, «потрясти за грудки», а петом похвалить, если дело движется,
— излюбленная манера Ивана Васильевича. Мы это называли тренировкой мозгов.
Я не удержался:
— Все-таки, Иван Васильевич, жаль… — Я не договорил:
«…что вы ушли на пенсию». Он понял сам. — Сколько ещё пороху в пороховницах!
— Не береди старые раны, — шутливо погрозил бывший зампрокурора. — Они самые болезненные.
— У вас есть возможность ещё здорово действовать.
— Какая?
— Писать, писать и ещё раз писать. Сколько опыта, сколько случаев. Я же знаю, рвали все редакции на части…
Иван Васильевич махнул рукой:
— Теперь никто не звонит.
— Как же так?
Когда он был зампрокурора, то его буквально одолевали просьбами выступить по телевидению, по радио, консультировать кинофильмы. А редакции газет и журналов стремились заполучить от него хоть статейку, заметку, любой материал…
— Вот так, голубчик. Оказывается, нужен был не я, а вывеска. —Вывески теперь пет. Простой персональный пенсионер. Ну а насчёт писать… Признаюсь, пробую, пишу. Но это все равно не заменит живого дела.
Он замолчал, посмотрел грустно куда-то мимо меня.
И я понял, что не все так полно в его жизни, как пытается представить Иван Васильевич. Хотя бы тот факт, с каким интересом он говорил со мной. Он словно угадал мои мысли.
— Но, видно, не так просто отделаться, — он улыбнулся. — Вот ты приходишь… Нет, я рад, честное слово. Кстати, Екатерина Паъловна ждала тебя на седьмое ноября. Есть шансы оправдаться в её глазах — Новый год. Запиши, кстати, адрес дачи…
Дело, начатое ещё мест, назад, принесло неожиданно хорошие результаты. Я имею в виду просьбу к знакомым и просто знавшим Залесскую прислать её письма.
Пришло немного. От одной школьной подруги, от Анфисы Семёновны, от подруг по работе в институте.
Совершенно неожиданно откликнулись Нырковы. То, что прислали они, было редкостной удачей. К увесистой посылке, которую мне передали из канцелярии, было приложено письмо.
«Уважаемый тов. Чикуров! Вы просили прислать вам письма, открытки или телеграммы, если мы получали от Ани. Мы ничего от неё не получали. Нам дали квартиру, а дом будут ломать. Когда мы собирали свои вещи, то на чердаке обнаружили старые Анины тетради. И решили послать вам. Не знаю, пригодятся ли. Извините за беспокойство. Г. Нырков».
Я развернул посылку. Стопка пожелтевших от времени тетрадей, школьных и общих.
Я взял наугад одну из них. Ученицы десятого класса «В» Ангелины Кирсановой. По литературе. Перелистал. Сочинение на тему: «Образ нашего современника в произведениях Фадеева». Или ещё: «От Павки Корчагина до Юрия Гагарина». Одна из общих тетрадей в ледериновой обложке — конспекты по курсу растениеводства. Наверное, лекции профессора Шаламова.
Так я просматривал их, пока не наткнулся «а фразу:
«В. мне очень нравится. Он нравится многим девчонкам в институте. Что происходит между нами, похоже это на настоящую л.? Не знаю. Если он пригласит меня в свою компанию на 1 Мая, значит, я ему нравлюсь серьёзно…»
Дневник! Дневник Ани Залесской, когда она училась в сельскохозяйственном институте. Когда у них возникла любовь с Валерием. В. — это несомненно он…
Я углубился в чтение. Какая она была тогда, Лия?
Я впервые по-настоящему прикоснулся к тому, что её волновало, что заставляло радоваться или грустить, любить и ненавидеть. И поэтому старался не пропустить самое важное, что помогло бы понять, узнать её характер.
Ясный, ровный почерк. Совершенно такой же, каким было написано её последнее письмо. Что меня поразило — простота выражения мыслен… Например, она писала.
«29 мая. Только что ушёл В. Слушали старые пластинки.
В. говорил, что Хампердипк-очень современно, но иногда надо слушать Утесова. До войны люди были более сентиментальными и добрыми. А я считаю, после того, что все пережили и остались жить, надо быть лучше и добрее. В. удивляется, почему Н. перестал с ним здороваться. Не стала объяснять. Понятно и так. Вообще, жалею И., но ничего поделать не могу. Сказала ему вчера, не надо на меня обижаться, мы можем быть всегда друзьями. Н. ответил: «Я не обижаюсь и не хочу ссориться». Но все-таки видно, что он на меня обижен. За что? Ведь мы никогда даже не целовались. Томка тоже дуется. Сказала, что сразу после сессии съедет от меня. Странно, нам с В. хорошо, а всем остальным плохо. Надо готовиться к сессии, а я читаю учебник и ничего не могу запомнить. Если завалю хоть один экзамен, плакала стипендия. Что тогда делать?! Лучше об этом не думать. И заставить себя заниматься».
Н. — Николай Ильин. Томка — это Анина однокурсница, из деревни, которая снимала у Залесской комнату. Выходит, она также была влюблена в Валерия, поскольку увлечение Залесского будущей женой задело девушку за живое.
Дальше. «12 июня. Сдала растениеводство. На „хор.“.
Думала, будет «уд». Но впереди — политэкономия. Боюсь страшно. В. заявился сегодня в пять утра. Принёс большой букет ромашек. Он всю ночь не спал, был за городом, чтобы увидеть рассвет «в лугах». Сумасшедший. У него завтра почвоведение, а он ни в зуб ногой. Завалился спать. Пошли с Томкой на экзамен, оставив его одного в доме. В. хотел остаться на ночь, с трудом выпроводила. Очень неудобно перед Томкой. Ещё подумает, что у нас любовь совсем как у взрослых. Когда В. ушёл, она разревелась. Кричала, что невозможно готовиться к экзаменам. Истеричка. Но что и сделаю, если В. любит меня? Я тоже. Очень. Только бы не завалить политэкономию. Если бы верила в бога, попросила бы крёстную поставить свечку в церкви…»
Ситуация типично студенческая. Любовь и сессия. Но у Аня хватало здравого смысла проявить волю. А может быть — жизненная необходимость? Стипендия для неё — вопрос настолько важный, что пренебречь ею было нельзя.
«26 июня. Сессия позади. Проскочила. В. завалил экономику сельхоза. Переживаю больше него. Хвост, наверное, очень неприятная вещь. Все лето думать об этом. Томка уехала в деревню. Советовалась с крёстной, где лучше подгаработать: пионервожатой в лагере или поехать в колхоз?
Пока не решила. В. уедет на каникулы в Одессу. Мы ещё пе расстались, а хочется плакать. Сегодня они обмывают окончание сессии. Ходили по нашей улице геодезисты. Что-то измеряли. Хорошо бы, если бы нас к осени снесли. Здорово жить в новом доме, с горячен водой, паровым отоплением…»
Аня поверяла дневнику, события своей жизни не каждый день. Наверное, в самые знаменательные дни.
Следующая запись — через неделю.
«В. продал заграничный транзистор. Я получила за лето стипендию. Живём! Он не пускает меня на заработки и и Одессу пока не едет. Можно хоть один раз наплевать на всё и ни о чем не думать?! Была крёстная. Предостерегала от необдуманного шага. Сначала, по её мнению, надо сходить о загс. Смешная! Верю, знаю, В. никогда меня не бросит.
Соседи думают, что мы уже расписались. В. сказал, что мы это сделаем обязательно. Завтра едем в Таллин. В свадебное путешествие. В. — замечательный. Ему ничего для меня не жалко…»
Насколько я понял, Залесский переехал к Ане. Любопытно, с кем и как они проводили время в Прибалтике?
«б июля. Таллин-красивый, чистый город. Старинные средневековые улицы. Большой собор. Ночью — светло, можно читать книжку. Белые ночи. Устроил нас в гостиницу „Раниу“ знакомый В., Генрих. Дали отдельный двухместный номер, хотя мы ещё не расписались. В. спит. Очень хорошо посидели в ресторане „Палас“. Все очень необычно и здорово. Никогда не встречала таких умных и культурных людей, как Генрих. Он старше В. лет на пятнадцать.
Наверное, хорошо зарабатывает…»
Меня охватило волнение. А что, если Генрих и «коробейник» одно и то же лицо?
«…Неужели все это происходит со мной?! Я счастлива, счастлива, счастлива! Хочется поцеловать В., но боюсь его разбудить…»
Удивительная непосредственность, искренность.
«10 июля. Ходили купаться в заливе. Вода холодная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
— Жульничал. С билетами.
— Как посмотреть. А может, его подчинённый, Ципов?
Наверняка сказать невозможно. И все равно она простила бы его в любом случае.
Иван Васильевич пожал плечами:
— Тебе должно знать лучше. Даром, что ли, столько времени ухлопал? И в душах русских женщин разбираешься, — он чуть усмехнулся. — Насколько я понимаю, есть ещё одна загадка. Кто этот самый «коробейник» и зачем он приезжал к супругам? Да, чтобы не забыть. Ты упомянул, что до возвращения блудного отца в лоно семьи он торчал некоторое время в Москве. Из-за какой-то или у какой-то женщины. Было?
— Эти сведения получила Ищенко в Одессе.
— Эту женщину нашли?
— Пока нет. — Я почувствовал, что Иван Васильевич подбирается к уязвимому месту моих исследовательских действий.
— Сколько времени Залесский обретался в Москве?
— Около полугода.
— И ты прекрасно осведомлён, чем он занимался?.. — не удержался он от иронии.
— Здесь, в столице?
— И здесь.
— Здесь, честно говоря, не знаю. До этого работал в газете в Одессе, Львове, потом плавал. Сначала на внутренних линиях, потом за границу. Последние четыре месяца жил в Москве. Наверное, были деньги. У моряков часть зарплаты переводится на лицевой счёт… Кончились деньги, поехал в Вышегодск.
— Скорее всего, именно поэтому, — согласился Иван Васильевич. И замолчал.
— Так мы говорили о «коробейнике»..
— К этому и веду.
Хотите сказать, что через московскую приятельницу Залесского я мог выйти на «этого типа», как назвала его убитая?
— Отчасти. Тут может здорово повезти или не повезти совсем. Меня удивляет другое: ты прошёл мимо такого важного момента, как пребывание За.тесского в Москве. Чем он занимался в.Одессс, Львове и так далее, известно. А вот почему его потянуло в столицу? С кем он здесь общался?
Насколько я понимаю, решение вернуться к Ане возникло в Москве. В результате чего? Это очень серьёзный шаг.
Я бы даже сказал — отчаянный. Может быть, у него здесь что-то произошло? Вот тут, возможно, и выяснится, что же все-таки за человек этот Залесскии. Правда, найдёшь ли ты женщину, у которой он жил… Думаю, это возможно…
— Занимаюсь этим, — не выдержал я. — Сделал запрос в паспортный стол. Может, Залесский был прописан временно…
— Хорошо. Очень хорошо. Ведь интересно, как проводит время молодой человек, нигде не работая, не имея ни близких, ни родственников в Москве. Если мы берём на вооружение женские души, они уж нашу, мужскую, чувствуют и понимают отлично. Какие планы были у Залесского здесь, какие намерения? Ведь ему пришлось по какой-то причине уехать все-таки из Москвы. Познав его характер, можно строить предположение, какую роль в его жизни играет «коробейник»… Ты сам что собираешься делать?
К его неожиданным вопросам я привык.
— Займусь «предсмертным» письмом. И приятельницей Залесского. Как только получу сведения от Ищенко, буду думать. Может быть, придётся ехать в Одессу. Или ещё куда.
Иван Васильевич молча кивал головой. Это был жест одобрения.
— Ты ничего не знаешь о «коробейнике»… Во всяком случае, с какого он бока припёка. Но направление мне импонирует. Письмо… Игорь Андреевич, исследуй его со всех сторон. Правдиво ли оно? Начать… Бросить и написать снова. Почему?
— Оно у меня самого как гвоздь в голове. Я знаю в нем каждую строчку, каждую букву. Вообще мне странно. Ухватиться за человека, который бросил её когда-то. Вступить с ним в брак, обрести мужа, отца своего ребёнка — и изменять ему… Не могу я этого понять.
Мы засиделись до тех пор, пока Иван Васильевич вдруг не сказал:
— Вот что, голубчик. Говорить с тобой приятно. Но надо пожалеть мою старушку. Заждалась небось. Звони, звони почаще. У меня определённого графика нет. Кончаются продукты — я приезжаю. Сие зависит от аппетита. Скажу честно, думаю о твоих делах. Сдаётся, сейчас ты на правильном пути.
Распушить, «потрясти за грудки», а петом похвалить, если дело движется,
— излюбленная манера Ивана Васильевича. Мы это называли тренировкой мозгов.
Я не удержался:
— Все-таки, Иван Васильевич, жаль… — Я не договорил:
«…что вы ушли на пенсию». Он понял сам. — Сколько ещё пороху в пороховницах!
— Не береди старые раны, — шутливо погрозил бывший зампрокурора. — Они самые болезненные.
— У вас есть возможность ещё здорово действовать.
— Какая?
— Писать, писать и ещё раз писать. Сколько опыта, сколько случаев. Я же знаю, рвали все редакции на части…
Иван Васильевич махнул рукой:
— Теперь никто не звонит.
— Как же так?
Когда он был зампрокурора, то его буквально одолевали просьбами выступить по телевидению, по радио, консультировать кинофильмы. А редакции газет и журналов стремились заполучить от него хоть статейку, заметку, любой материал…
— Вот так, голубчик. Оказывается, нужен был не я, а вывеска. —Вывески теперь пет. Простой персональный пенсионер. Ну а насчёт писать… Признаюсь, пробую, пишу. Но это все равно не заменит живого дела.
Он замолчал, посмотрел грустно куда-то мимо меня.
И я понял, что не все так полно в его жизни, как пытается представить Иван Васильевич. Хотя бы тот факт, с каким интересом он говорил со мной. Он словно угадал мои мысли.
— Но, видно, не так просто отделаться, — он улыбнулся. — Вот ты приходишь… Нет, я рад, честное слово. Кстати, Екатерина Паъловна ждала тебя на седьмое ноября. Есть шансы оправдаться в её глазах — Новый год. Запиши, кстати, адрес дачи…
Дело, начатое ещё мест, назад, принесло неожиданно хорошие результаты. Я имею в виду просьбу к знакомым и просто знавшим Залесскую прислать её письма.
Пришло немного. От одной школьной подруги, от Анфисы Семёновны, от подруг по работе в институте.
Совершенно неожиданно откликнулись Нырковы. То, что прислали они, было редкостной удачей. К увесистой посылке, которую мне передали из канцелярии, было приложено письмо.
«Уважаемый тов. Чикуров! Вы просили прислать вам письма, открытки или телеграммы, если мы получали от Ани. Мы ничего от неё не получали. Нам дали квартиру, а дом будут ломать. Когда мы собирали свои вещи, то на чердаке обнаружили старые Анины тетради. И решили послать вам. Не знаю, пригодятся ли. Извините за беспокойство. Г. Нырков».
Я развернул посылку. Стопка пожелтевших от времени тетрадей, школьных и общих.
Я взял наугад одну из них. Ученицы десятого класса «В» Ангелины Кирсановой. По литературе. Перелистал. Сочинение на тему: «Образ нашего современника в произведениях Фадеева». Или ещё: «От Павки Корчагина до Юрия Гагарина». Одна из общих тетрадей в ледериновой обложке — конспекты по курсу растениеводства. Наверное, лекции профессора Шаламова.
Так я просматривал их, пока не наткнулся «а фразу:
«В. мне очень нравится. Он нравится многим девчонкам в институте. Что происходит между нами, похоже это на настоящую л.? Не знаю. Если он пригласит меня в свою компанию на 1 Мая, значит, я ему нравлюсь серьёзно…»
Дневник! Дневник Ани Залесской, когда она училась в сельскохозяйственном институте. Когда у них возникла любовь с Валерием. В. — это несомненно он…
Я углубился в чтение. Какая она была тогда, Лия?
Я впервые по-настоящему прикоснулся к тому, что её волновало, что заставляло радоваться или грустить, любить и ненавидеть. И поэтому старался не пропустить самое важное, что помогло бы понять, узнать её характер.
Ясный, ровный почерк. Совершенно такой же, каким было написано её последнее письмо. Что меня поразило — простота выражения мыслен… Например, она писала.
«29 мая. Только что ушёл В. Слушали старые пластинки.
В. говорил, что Хампердипк-очень современно, но иногда надо слушать Утесова. До войны люди были более сентиментальными и добрыми. А я считаю, после того, что все пережили и остались жить, надо быть лучше и добрее. В. удивляется, почему Н. перестал с ним здороваться. Не стала объяснять. Понятно и так. Вообще, жалею И., но ничего поделать не могу. Сказала ему вчера, не надо на меня обижаться, мы можем быть всегда друзьями. Н. ответил: «Я не обижаюсь и не хочу ссориться». Но все-таки видно, что он на меня обижен. За что? Ведь мы никогда даже не целовались. Томка тоже дуется. Сказала, что сразу после сессии съедет от меня. Странно, нам с В. хорошо, а всем остальным плохо. Надо готовиться к сессии, а я читаю учебник и ничего не могу запомнить. Если завалю хоть один экзамен, плакала стипендия. Что тогда делать?! Лучше об этом не думать. И заставить себя заниматься».
Н. — Николай Ильин. Томка — это Анина однокурсница, из деревни, которая снимала у Залесской комнату. Выходит, она также была влюблена в Валерия, поскольку увлечение Залесского будущей женой задело девушку за живое.
Дальше. «12 июня. Сдала растениеводство. На „хор.“.
Думала, будет «уд». Но впереди — политэкономия. Боюсь страшно. В. заявился сегодня в пять утра. Принёс большой букет ромашек. Он всю ночь не спал, был за городом, чтобы увидеть рассвет «в лугах». Сумасшедший. У него завтра почвоведение, а он ни в зуб ногой. Завалился спать. Пошли с Томкой на экзамен, оставив его одного в доме. В. хотел остаться на ночь, с трудом выпроводила. Очень неудобно перед Томкой. Ещё подумает, что у нас любовь совсем как у взрослых. Когда В. ушёл, она разревелась. Кричала, что невозможно готовиться к экзаменам. Истеричка. Но что и сделаю, если В. любит меня? Я тоже. Очень. Только бы не завалить политэкономию. Если бы верила в бога, попросила бы крёстную поставить свечку в церкви…»
Ситуация типично студенческая. Любовь и сессия. Но у Аня хватало здравого смысла проявить волю. А может быть — жизненная необходимость? Стипендия для неё — вопрос настолько важный, что пренебречь ею было нельзя.
«26 июня. Сессия позади. Проскочила. В. завалил экономику сельхоза. Переживаю больше него. Хвост, наверное, очень неприятная вещь. Все лето думать об этом. Томка уехала в деревню. Советовалась с крёстной, где лучше подгаработать: пионервожатой в лагере или поехать в колхоз?
Пока не решила. В. уедет на каникулы в Одессу. Мы ещё пе расстались, а хочется плакать. Сегодня они обмывают окончание сессии. Ходили по нашей улице геодезисты. Что-то измеряли. Хорошо бы, если бы нас к осени снесли. Здорово жить в новом доме, с горячен водой, паровым отоплением…»
Аня поверяла дневнику, события своей жизни не каждый день. Наверное, в самые знаменательные дни.
Следующая запись — через неделю.
«В. продал заграничный транзистор. Я получила за лето стипендию. Живём! Он не пускает меня на заработки и и Одессу пока не едет. Можно хоть один раз наплевать на всё и ни о чем не думать?! Была крёстная. Предостерегала от необдуманного шага. Сначала, по её мнению, надо сходить о загс. Смешная! Верю, знаю, В. никогда меня не бросит.
Соседи думают, что мы уже расписались. В. сказал, что мы это сделаем обязательно. Завтра едем в Таллин. В свадебное путешествие. В. — замечательный. Ему ничего для меня не жалко…»
Насколько я понял, Залесский переехал к Ане. Любопытно, с кем и как они проводили время в Прибалтике?
«б июля. Таллин-красивый, чистый город. Старинные средневековые улицы. Большой собор. Ночью — светло, можно читать книжку. Белые ночи. Устроил нас в гостиницу „Раниу“ знакомый В., Генрих. Дали отдельный двухместный номер, хотя мы ещё не расписались. В. спит. Очень хорошо посидели в ресторане „Палас“. Все очень необычно и здорово. Никогда не встречала таких умных и культурных людей, как Генрих. Он старше В. лет на пятнадцать.
Наверное, хорошо зарабатывает…»
Меня охватило волнение. А что, если Генрих и «коробейник» одно и то же лицо?
«…Неужели все это происходит со мной?! Я счастлива, счастлива, счастлива! Хочется поцеловать В., но боюсь его разбудить…»
Удивительная непосредственность, искренность.
«10 июля. Ходили купаться в заливе. Вода холодная.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46