Его ни разу серьезно не ранило. Почему он ушел из жизни вот так? Юрий хотел знать ответ, потому что был уверен: его ждет нечто похожее. Верить в это не хотелось.
Там, в Завьялово, в лесу, в недостроенном доме, Юрий нашел множество книг религиозного содержания. Может, именно в них Алексей пытался найти спасение, но не успел?
Это была последняя подсказка командира. Дальше Юрию следовало жить самому.
И он жил вопреки своим мучениям.
Ему предстояло строка за строкой расшифровать свои боевые записи. Никто, кроме него, не мог этого сделать. И, возможно, никому, кроме него, то не было нужно. Переживая все это, он будет жить, он должен жить.
Тетрадь первая
АФГАНИСТАН
И вот я снова в Афгане. Как смешно, что в последний раз клялся и божился, мол, никогда сюда не попаду, никаким калачом сюда не заманят. Тогда операция полностью провалилась. Не по моей вине. Душманы хватанули наших гражданских специалистов. Человек пятнадцать. Стали водить их по кишлакам. Население в них плюет, камни бросает. В каждом кишлаке одного забивают насмерть. Остальных ведут дальше. Разведка доложила местонахождение. Надо было вызволить оставшихся в живых. Когда нас высадили на местность, «духи» прежде чем умереть самим – прикончили всех. Мы убрались ни с чем. Состояние войск после этого было известно каким. Вот тогда-то и провели знаменитую операцию возмездия над теми кишлаками, через которые водили наших. Операцию проводили с воздуха, но «доводить» пришлось спецгруппе.
Из окон вертолета было видно, как взлетают желтой пылью глинобитные хижины в долине, как вырастают черные столбы дыма.
Едва прекратились огненные всплески, мы высадились и спустились по склону вниз.
Мы шли веером по кишлаку и палили по всему, что двигалось, шевелилось, дышало, стонало, визжало от страха на руках у матери.
Как я понимаю теперь, это было просто упражнение на полную бесчувственность. Чтобы начать нажимать на спусковой крючок «Калашникова», не надо иметь ни образования, ни воинского звания. Чтобы получить образование, надо прочесть хотя бы «Му-Му». А ведь и он едва сдерживал слезы, когда учительница надрывным голосом читала Тургенева. Воинское звание предопределяет понятие офицерской чести.
Какая честь, когда нужно было не оставить ни одного свидетеля!
Возмущавшихся в спецгруппе не нашлось, хотя мне тяжело было смотреть ребятам в глаза. Но приказ отменили. Посчитали целесообразным получить больше свидетелей. Для передачи информации.
Операция подняла дух наших людей. Душманы стали остерегаться допускать такие случаи.
Любая заграница всегда волнует меня. И на этот раз, когда громадный ИЛ-76 прорвался сквозь белую пелену облаков и начал снижаться, я увидел через иллюминатор огромную гору, залитую лучами яркого солнца, ее острые, изрезанные расщелинами бока. Ничего подобного нигде в мире нельзя увидеть. Самолет оказался в каменной чаше, кружась в ней, опускался все ниже и ниже. И вот уже остроконечные вершины вровень с самолетом. Сейчас мне не страшны эти горы.
– Я знаю, что в них можно надежно спрятаться. Жить в горах нельзя, но прятаться некоторое время, когда знаешь, что в расчетное время прилетит вертолет, можно.
Тогда, после ранения, их с Алексеем переодели в национальную афганскую форму и послали на очередное задание.
– Чем больше жертв среди мирного населения, тем лучше! – таков был приказ. Их высадили вблизи пещеры, в которой прятались жители пустого кишлака.
Можно было спуститься в пещеру и стрелять, стрелять, стрелять. Но Алексей был хитрее.
– Ты знаком со «стингером»?
Да, конечно, я был знаком с американским переносным ракетно-зенитным комплексом. Он состоял из ракеты и пускового контейнера. Предназначался для поражения визуально наблюдаемых воздушных целей. Ракетой можно было поражать вертолеты и самолеты на догонных и встречных курсах. Самонаводящаяся головка реагировала на сопло двигателя самолета или на тепло мотора вертолета. Но я многого и не знал.
– Топливо ракеты – смертельный яд, – сказал Алексей. – Даже после выстрела наводчику необходимо около минуты не дышать, иначе неизрасходованные пары топлива отравят его. Теперь соображаешь, что я придумал?
Что уж тут соображать, когда я увидел, что мой напарник привязывает к ракете гранату.
Мы перестреляли сторожей у входа в пещеру, одели противогазы и спустились вниз. Осветительная ракета выхватила из темноты скопище людей, испуганно жмущихся по углам пещеры. В пещере было много животных: коз, ишаков… Алексей выдернул чеку из привязанной к «стингеру» гранаты и, как метатель ядер, бросил ракету вниз. Мы кидаемся к выходу, залегаем за камни и начинаем сторожить тех, кто останется в живых. Вскоре после глухого взрыва из пещеры начинает валить желтоватый дым.
Никто не вышел наверх. Мы ждали до полудня, а потом спустились вниз, чтобы проверить результаты своей работы. Ничего подобного я нигде не видел. Люди лежали в самых разнообразных позах. Большинство из них были с разодранными собственными руками лицами. Это от удушья. Дети умирали спокойно, мгновенно. Как ни странно, газ почти не подействовал на ишаков, их пришлось достреливать.
Не знаю, может именно эти выстрелы привлекли внимание душманов. Мы едва не оказались в ловушке. Как только мы вышли из пещеры, по нам защелкали одиночные выстрелы. Мы залегли. Душманы двигались со стороны кишлака. Они, очевидно, знали о существовании пещеры. «Духи» разделились на три группы и начали обходить нас со всех сторон. Нам нужно было продержаться около двух часов до прилета наших.
Душманы вели беспрерывный огонь. Нельзя было высунуть из-за укрытия голову. Нас спасло то, что солнце находилось в такой точке неба, что ослепляло нападавших. Но вот группы разошлись, и теперь мы со всех сторон как на ладони.
– Пусть подходят, пусть! – кричит Алексей. – Когда прилетят вертолеты, мы скроемся в пещере, а с «вертушек» их накроют. Наши догадаются, что мы в пещере.
Мы начали делать вид, что пытаемся прорваться, чтобы раззадорить душманов. Я перескакивал за Алексеев камень, а он, в свою очередь, за мой. Во время прыжков мы вели как можно более точный огонь.
Неприятель понимал, что нас всего двое, поэтому против нас была применена тактика выжидания. Мы выстреливали один за одним свои патроны. Их было достаточно, чтобы сдерживать противника до появления вертолетов. Когда появились «вертушки», мы вбежали в пещеру и сразу же услышали грохот разрывов.
Мы выскакиваем из пещеры и карабкаемся вверх по склону. На верху горы есть некое подобие посадочной площадки. Сверху рокочет вертолет.
– Я прикрою тебя! – кричит Алексей.
Я забираюсь повыше и начинаю прикрывать огнем Алексея. Дела наши плохи. Душманы опомнились и теперь ведут прицельный огонь по нам и по спускающемуся вертолету. Штурмовые вертолеты, как назло, уходят.
– Вперед, выше пошел! – снова кричит Алексей, и я снова карабкаюсь по склону. Пули шлепаются в пыль, рикошетом летят мелкие осколки.
Из нашего вертолета, из открытой двери строчит пулемет. Он бьет по группе душманов, которая взобралась на соседнюю гору, и боевикам теперь негде укрыться. Стрелок хладнокровно расстреливает мечущихся душманов. Я цепляюсь ногтями за камни, карабкаюсь, задыхаюсь, ложусь на спину и посылаю длинные очереди в дымное облако, откуда по нам стреляют. Ничего не видно. Сейчас нет ничего важнее умения остаться в живых. Я двигаюсь быстро, но прохожу совсем немного, каких-нибудь метров пятьдесят. От подъема моя одежда изорвана в клочья. Смотрю на своего напарника. Он ухмыляется! Он сидит на высоком камне и спокойно выбирает себе цели. Короткая очередь, снова медленное, спокойное прицеливание. Ну его к черту, этого Алексея! Откуда у него столько хладнокровия? Почему он медлит и не стремится залезть повыше, там ведь безопаснее. Мои мышцы напрягаются из последних сил, кажется, сухожилия вот-вот лопнут от перенапряжения. Вот где понадобились результаты многочасовых тренировок! Именно сейчас можно быть благодарным тем, кто дал мне такую выучку. Наконец, мы взбираемся на гору. Вертолет едва касается колесами камней. Я вползаю в открытые двери, к вертолету подбегает Алексей. Лицо у него странное. Злоба, радость, отчаяние написано на нем. Двигатель начинает рокотать громче, сильнее, и машина взмывает в небо, но мы все вдруг катимся кубарем, рассекая руками воздух, бортстрелок поворачивает во все стороны пулемет. У стрелка несчастное лицо. Рокот мотора слышится как-то по-другому, мы идем к земле, мы спускаемся, вертолет рвет вниз с пугающей скоростью. Мы беспомощны в этой жестяной ловушке, ныряем вниз и ожидаем смерти, удара о камни. Ждем фонтана душманских пуль, взрывов гранат. Что случилось? Отказал мотор? Нас подбили? Сейчас мы врежемся в гору и расквасимся, как перезрелый гранат. Есть тысячи видов смерти, и мы представляем их себе каждый по-своему.
Мне вылезать из кабины последним, и к этому времени «духи» пристреляются по двери. Это верная смерть.
Алексей что-то орет. Вертолет падает вниз, мы прибыли. Хватаемся за что попало, чтобы смягчить удар, чтобы удержаться на месте. Летчик пытается стабилизировать падение, вертолет разворачивает в воздухе, лопасти все еще крутятся, но все медленнее и медленнее.
И вот, наконец, вертолет рухнул, подняв громадное облако пыли. Летчик – мастер свого дела. Все мы остались целы, оглушены рокотом двигателя, побиты, исцарапаны, но целы.
Алексей покидает вертолет первым. Выскакивают пилоты, стрелок. Каждому из нас достаточно секунды, чтобы соскочить на землю. Стрелок успел вынуть из станины пулемет. Сейчас он «поливает» склоны горы, по которой ползут душманы, свинцовым дождем. Редкие деревца на каменистой почве взрываются и распадаются на куски в клубах пыли и дыма. Вертолет дергается, будто его сотрясает икота, и оседает вниз, двигатель ревет и завывает, сбавляя обороты, и постепенно смолкает. Алексей бежит к камням. Оборачивается и смотрит на вертолет. Пилот вне укрытия тоже останавливается и тоже смотрит на вертолет. Это его конец. Ему нельзя было останавливаться и смотреть на свое поверженное в прах детище. Он вдруг вытягивает руки и громко кричит.
Нельзя разобрать, что он кричит. К нему перебежками, прячась за камни, приближается Алексей. Но поздно. Пилот садится как-то очень комично, выбрасывая вперед ноги, и тяжело падая на ягодицы. Он складывает руки как покойник и говорит подползшему Алексею:
– Я убит! Я убит, – вопит он. – Я убит!
Он откидывается навзничь, безжизненно ударяясь затылком о камни. Алексей смотрит на пилота. Пилот мертв. Ничто не воскресит его. Алексей озадачен, лоб его перерезает морщина. На теле летчика нет никаких следов смерти, нет страшных ран. Но он мертв.
К летчику подбегает стрелок. Пуля ударяет ему в шею, она идет снизу вверх и выходит через рот, разворачивая в куски правую сторону черепа. Это пуля со смещенным центром тяжести. В теле она движется как штопор в пробке, под конец своего движения вырывая из тела кусок взрезанной плоти. Куски черепа летят в сторону Алексея. Он отмахивается от них, потом трясет кистью, будто хочет сбросить прилипший клей. Потом Алексей хватает пулемет стрелка, катится вперед, вскакивает на ноги и бежит в каменное укрытие. Вскоре оттуда доносятся короткие очереди.
Второй пилот вопит:
– Стреляйте, стреляйте, стреляйте!
Мне не видно, куда стрелять. Отползаю за вертолет, пытаясь использовать его как прикрытие. Хочу понять, почему кричит второй пилот. Поднимаюсь во весь рост и вижу не менее двух десятков душманов, бегущих по открытому скату. Мой автомат начинает бить в плечо.
– Ложись! – кричу пилоту. – Ложись, черт бы тебя побрал!
Пилот мечется, роняет свой пистолет, руки его шарят по земле в поисках оружия, но уже поздно. С десяток пуль прошили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Там, в Завьялово, в лесу, в недостроенном доме, Юрий нашел множество книг религиозного содержания. Может, именно в них Алексей пытался найти спасение, но не успел?
Это была последняя подсказка командира. Дальше Юрию следовало жить самому.
И он жил вопреки своим мучениям.
Ему предстояло строка за строкой расшифровать свои боевые записи. Никто, кроме него, не мог этого сделать. И, возможно, никому, кроме него, то не было нужно. Переживая все это, он будет жить, он должен жить.
Тетрадь первая
АФГАНИСТАН
И вот я снова в Афгане. Как смешно, что в последний раз клялся и божился, мол, никогда сюда не попаду, никаким калачом сюда не заманят. Тогда операция полностью провалилась. Не по моей вине. Душманы хватанули наших гражданских специалистов. Человек пятнадцать. Стали водить их по кишлакам. Население в них плюет, камни бросает. В каждом кишлаке одного забивают насмерть. Остальных ведут дальше. Разведка доложила местонахождение. Надо было вызволить оставшихся в живых. Когда нас высадили на местность, «духи» прежде чем умереть самим – прикончили всех. Мы убрались ни с чем. Состояние войск после этого было известно каким. Вот тогда-то и провели знаменитую операцию возмездия над теми кишлаками, через которые водили наших. Операцию проводили с воздуха, но «доводить» пришлось спецгруппе.
Из окон вертолета было видно, как взлетают желтой пылью глинобитные хижины в долине, как вырастают черные столбы дыма.
Едва прекратились огненные всплески, мы высадились и спустились по склону вниз.
Мы шли веером по кишлаку и палили по всему, что двигалось, шевелилось, дышало, стонало, визжало от страха на руках у матери.
Как я понимаю теперь, это было просто упражнение на полную бесчувственность. Чтобы начать нажимать на спусковой крючок «Калашникова», не надо иметь ни образования, ни воинского звания. Чтобы получить образование, надо прочесть хотя бы «Му-Му». А ведь и он едва сдерживал слезы, когда учительница надрывным голосом читала Тургенева. Воинское звание предопределяет понятие офицерской чести.
Какая честь, когда нужно было не оставить ни одного свидетеля!
Возмущавшихся в спецгруппе не нашлось, хотя мне тяжело было смотреть ребятам в глаза. Но приказ отменили. Посчитали целесообразным получить больше свидетелей. Для передачи информации.
Операция подняла дух наших людей. Душманы стали остерегаться допускать такие случаи.
Любая заграница всегда волнует меня. И на этот раз, когда громадный ИЛ-76 прорвался сквозь белую пелену облаков и начал снижаться, я увидел через иллюминатор огромную гору, залитую лучами яркого солнца, ее острые, изрезанные расщелинами бока. Ничего подобного нигде в мире нельзя увидеть. Самолет оказался в каменной чаше, кружась в ней, опускался все ниже и ниже. И вот уже остроконечные вершины вровень с самолетом. Сейчас мне не страшны эти горы.
– Я знаю, что в них можно надежно спрятаться. Жить в горах нельзя, но прятаться некоторое время, когда знаешь, что в расчетное время прилетит вертолет, можно.
Тогда, после ранения, их с Алексеем переодели в национальную афганскую форму и послали на очередное задание.
– Чем больше жертв среди мирного населения, тем лучше! – таков был приказ. Их высадили вблизи пещеры, в которой прятались жители пустого кишлака.
Можно было спуститься в пещеру и стрелять, стрелять, стрелять. Но Алексей был хитрее.
– Ты знаком со «стингером»?
Да, конечно, я был знаком с американским переносным ракетно-зенитным комплексом. Он состоял из ракеты и пускового контейнера. Предназначался для поражения визуально наблюдаемых воздушных целей. Ракетой можно было поражать вертолеты и самолеты на догонных и встречных курсах. Самонаводящаяся головка реагировала на сопло двигателя самолета или на тепло мотора вертолета. Но я многого и не знал.
– Топливо ракеты – смертельный яд, – сказал Алексей. – Даже после выстрела наводчику необходимо около минуты не дышать, иначе неизрасходованные пары топлива отравят его. Теперь соображаешь, что я придумал?
Что уж тут соображать, когда я увидел, что мой напарник привязывает к ракете гранату.
Мы перестреляли сторожей у входа в пещеру, одели противогазы и спустились вниз. Осветительная ракета выхватила из темноты скопище людей, испуганно жмущихся по углам пещеры. В пещере было много животных: коз, ишаков… Алексей выдернул чеку из привязанной к «стингеру» гранаты и, как метатель ядер, бросил ракету вниз. Мы кидаемся к выходу, залегаем за камни и начинаем сторожить тех, кто останется в живых. Вскоре после глухого взрыва из пещеры начинает валить желтоватый дым.
Никто не вышел наверх. Мы ждали до полудня, а потом спустились вниз, чтобы проверить результаты своей работы. Ничего подобного я нигде не видел. Люди лежали в самых разнообразных позах. Большинство из них были с разодранными собственными руками лицами. Это от удушья. Дети умирали спокойно, мгновенно. Как ни странно, газ почти не подействовал на ишаков, их пришлось достреливать.
Не знаю, может именно эти выстрелы привлекли внимание душманов. Мы едва не оказались в ловушке. Как только мы вышли из пещеры, по нам защелкали одиночные выстрелы. Мы залегли. Душманы двигались со стороны кишлака. Они, очевидно, знали о существовании пещеры. «Духи» разделились на три группы и начали обходить нас со всех сторон. Нам нужно было продержаться около двух часов до прилета наших.
Душманы вели беспрерывный огонь. Нельзя было высунуть из-за укрытия голову. Нас спасло то, что солнце находилось в такой точке неба, что ослепляло нападавших. Но вот группы разошлись, и теперь мы со всех сторон как на ладони.
– Пусть подходят, пусть! – кричит Алексей. – Когда прилетят вертолеты, мы скроемся в пещере, а с «вертушек» их накроют. Наши догадаются, что мы в пещере.
Мы начали делать вид, что пытаемся прорваться, чтобы раззадорить душманов. Я перескакивал за Алексеев камень, а он, в свою очередь, за мой. Во время прыжков мы вели как можно более точный огонь.
Неприятель понимал, что нас всего двое, поэтому против нас была применена тактика выжидания. Мы выстреливали один за одним свои патроны. Их было достаточно, чтобы сдерживать противника до появления вертолетов. Когда появились «вертушки», мы вбежали в пещеру и сразу же услышали грохот разрывов.
Мы выскакиваем из пещеры и карабкаемся вверх по склону. На верху горы есть некое подобие посадочной площадки. Сверху рокочет вертолет.
– Я прикрою тебя! – кричит Алексей.
Я забираюсь повыше и начинаю прикрывать огнем Алексея. Дела наши плохи. Душманы опомнились и теперь ведут прицельный огонь по нам и по спускающемуся вертолету. Штурмовые вертолеты, как назло, уходят.
– Вперед, выше пошел! – снова кричит Алексей, и я снова карабкаюсь по склону. Пули шлепаются в пыль, рикошетом летят мелкие осколки.
Из нашего вертолета, из открытой двери строчит пулемет. Он бьет по группе душманов, которая взобралась на соседнюю гору, и боевикам теперь негде укрыться. Стрелок хладнокровно расстреливает мечущихся душманов. Я цепляюсь ногтями за камни, карабкаюсь, задыхаюсь, ложусь на спину и посылаю длинные очереди в дымное облако, откуда по нам стреляют. Ничего не видно. Сейчас нет ничего важнее умения остаться в живых. Я двигаюсь быстро, но прохожу совсем немного, каких-нибудь метров пятьдесят. От подъема моя одежда изорвана в клочья. Смотрю на своего напарника. Он ухмыляется! Он сидит на высоком камне и спокойно выбирает себе цели. Короткая очередь, снова медленное, спокойное прицеливание. Ну его к черту, этого Алексея! Откуда у него столько хладнокровия? Почему он медлит и не стремится залезть повыше, там ведь безопаснее. Мои мышцы напрягаются из последних сил, кажется, сухожилия вот-вот лопнут от перенапряжения. Вот где понадобились результаты многочасовых тренировок! Именно сейчас можно быть благодарным тем, кто дал мне такую выучку. Наконец, мы взбираемся на гору. Вертолет едва касается колесами камней. Я вползаю в открытые двери, к вертолету подбегает Алексей. Лицо у него странное. Злоба, радость, отчаяние написано на нем. Двигатель начинает рокотать громче, сильнее, и машина взмывает в небо, но мы все вдруг катимся кубарем, рассекая руками воздух, бортстрелок поворачивает во все стороны пулемет. У стрелка несчастное лицо. Рокот мотора слышится как-то по-другому, мы идем к земле, мы спускаемся, вертолет рвет вниз с пугающей скоростью. Мы беспомощны в этой жестяной ловушке, ныряем вниз и ожидаем смерти, удара о камни. Ждем фонтана душманских пуль, взрывов гранат. Что случилось? Отказал мотор? Нас подбили? Сейчас мы врежемся в гору и расквасимся, как перезрелый гранат. Есть тысячи видов смерти, и мы представляем их себе каждый по-своему.
Мне вылезать из кабины последним, и к этому времени «духи» пристреляются по двери. Это верная смерть.
Алексей что-то орет. Вертолет падает вниз, мы прибыли. Хватаемся за что попало, чтобы смягчить удар, чтобы удержаться на месте. Летчик пытается стабилизировать падение, вертолет разворачивает в воздухе, лопасти все еще крутятся, но все медленнее и медленнее.
И вот, наконец, вертолет рухнул, подняв громадное облако пыли. Летчик – мастер свого дела. Все мы остались целы, оглушены рокотом двигателя, побиты, исцарапаны, но целы.
Алексей покидает вертолет первым. Выскакивают пилоты, стрелок. Каждому из нас достаточно секунды, чтобы соскочить на землю. Стрелок успел вынуть из станины пулемет. Сейчас он «поливает» склоны горы, по которой ползут душманы, свинцовым дождем. Редкие деревца на каменистой почве взрываются и распадаются на куски в клубах пыли и дыма. Вертолет дергается, будто его сотрясает икота, и оседает вниз, двигатель ревет и завывает, сбавляя обороты, и постепенно смолкает. Алексей бежит к камням. Оборачивается и смотрит на вертолет. Пилот вне укрытия тоже останавливается и тоже смотрит на вертолет. Это его конец. Ему нельзя было останавливаться и смотреть на свое поверженное в прах детище. Он вдруг вытягивает руки и громко кричит.
Нельзя разобрать, что он кричит. К нему перебежками, прячась за камни, приближается Алексей. Но поздно. Пилот садится как-то очень комично, выбрасывая вперед ноги, и тяжело падая на ягодицы. Он складывает руки как покойник и говорит подползшему Алексею:
– Я убит! Я убит, – вопит он. – Я убит!
Он откидывается навзничь, безжизненно ударяясь затылком о камни. Алексей смотрит на пилота. Пилот мертв. Ничто не воскресит его. Алексей озадачен, лоб его перерезает морщина. На теле летчика нет никаких следов смерти, нет страшных ран. Но он мертв.
К летчику подбегает стрелок. Пуля ударяет ему в шею, она идет снизу вверх и выходит через рот, разворачивая в куски правую сторону черепа. Это пуля со смещенным центром тяжести. В теле она движется как штопор в пробке, под конец своего движения вырывая из тела кусок взрезанной плоти. Куски черепа летят в сторону Алексея. Он отмахивается от них, потом трясет кистью, будто хочет сбросить прилипший клей. Потом Алексей хватает пулемет стрелка, катится вперед, вскакивает на ноги и бежит в каменное укрытие. Вскоре оттуда доносятся короткие очереди.
Второй пилот вопит:
– Стреляйте, стреляйте, стреляйте!
Мне не видно, куда стрелять. Отползаю за вертолет, пытаясь использовать его как прикрытие. Хочу понять, почему кричит второй пилот. Поднимаюсь во весь рост и вижу не менее двух десятков душманов, бегущих по открытому скату. Мой автомат начинает бить в плечо.
– Ложись! – кричу пилоту. – Ложись, черт бы тебя побрал!
Пилот мечется, роняет свой пистолет, руки его шарят по земле в поисках оружия, но уже поздно. С десяток пуль прошили его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88