Этих пленников сейчас сдадут царандою, те отправят их в Кабул, а через месяц их оттуда выпустят, ну может, через два. Если эти, – Троекуров указал на афганцев из кишлака, – с ними не расправятся сейчас, то они расправятся с ними через полгода. Так что заткнись.
Старший самообороны кишлака тем временем ложится на землю рядом с пленником и начинает что-то говорить ему вкрадчиво-успокоительным тоном. Всякий раз, когда пленник пытается приподняться, удар кулака прижимает его снова к земле. Взоры всех пленников устремлены на старшего и его жертву. Во взгляде самого молодого из них, того, что упорствовал на допросе, нескрываемая ненависть.
Мучитель придвигается ближе к старику и, продолжая улыбаться, делает вид, что хочет обнять его. Вместо этого резким движением руки прижимает голову жертвы к земле, а в правой руке у него появляется охотничий нож.
Продолжая говорить что-то успокаивающее, мучитель одновременно колет и царапает горло и грудь острием ножа. Неожиданно он ловко подрезает кожу под густой бородой пленного, а в его голосе появляются нотки гнева, раздражения и нетерпения… Слабый нажим на нож, и кровавая линия становится ярче. Из надрезанного горла жертвы вырываются гортанные звуки.
Пленник что-то бормочет, поток его слов прерывается резкими выкриками истязателя. Наконец, старший самообороны отталкивает душмана от себя и, ухмыляясь, поднимается на ноги. Пленник почему-то со слезами на глазах отползает к группке других пленников, садится на корточки, голова его склонилась на грудь, в глазах испуг, горе, отчаяние. Афганцы из кишлака смеются, они рады такому развлечению.
Старший самообороны замечает устремленный на него полный ненависти взгляд молодого пленного. Он подбегает к нему и с размаху ударяет по голове кулаком. Молодой душман валится на землю.
Я не выдерживаю и вскакиваю. Но чьи-то сильные, как клещи, руки сжимают мне плечи, пригибают к земле.
– Не твое это дело, парень. Ты привыкнешь…
И вот я снова в Афганистане, снова глотаю белую мелкую пыль, снова наши «вертушки» накрывают НУРСами кишлаки с мирными дехканами, а нас запускают их добивать, чтобы якобы не было лишних свидетелей. Я чувствую, что воздух здесь пропитался ненавистью, и теперь каждый афганец, который видит «шурави», прячет глаза, поскольку они наполнены невыразимой печалью и злобой. Теперь уже почти нет кишлаков, в которых остались отряды самообороны. Население уходит в Пакистан, а когда возвращается, то разве что с целью увести нескольких пленных советских солдат, за которых хозяева прилично заплатят. И вот теперь это полковник Бруцкий, который, подобно старшему лейтенанту Троекурову, не вмешивался в дела афганцев, способствовал жестокости, ожесточился сам до немыслимого предела, – и я вынужден буду поставить точку в его жизненной биографии.
Ну что ж, ради Бога! Мне нужен был свежий воздух, я не возражал.
Чем же могла быть интересна биография полковника Бруцкого? Думаю, ничем. Вначале Вьетнам, потом Ангола. Я там не был, но мне хватило первого года службы в Афганистане. Хватило с лихвой. Меня командировали из Афганистана за «выдающиеся заслуги» в Союз, в Рязанское высшее воздушно-десантное училище, чтобы подготовить из меня офицера для секретной службы ГРУ Генштаба СССР. Там из меня окончательно сделали человека, если это можно назвать человеком. А потом пошли спецзадания, одно за другим, и я понял, что это моя жизнь, что без этого я не могу, и что я есть элементарный профессиональный убийца.
Вот и теперь мне вручена жизнь полковника. Когда-нибудь я сойду с ума и начну бедокурить, сводить на своем языке счеты с жизнью. Найдется молодой специалист, которому так же, как и мне сейчас, поручат прервать течение моей жизни.
Я выбрал для своего задания двоих парней. Первый – невысокий, плотный Эзерин оказался, как и я, белорусом. Второй, по фамилии Перепелов, – русским, туляком. Был он высоким, длинношеим, и, видимо, все еще рос, потому что страдал чудовищным аппетитом. Оба знали, что должны попасть к «духам» в плен, чтобы сопровождать меня в спецзадании. Оба согласились на это после суточного размышления. Не знаю, что им посулило начальство. Парни были мастерами своего дела, прирожденными штурмовиками.
Вечером, в колонне боевых машин двинулись из военного городка. Я сижу на броне третьей машины рядом с Эзериным и Перепеловым. Колонна на окраине города встретилась с афганской ротой, и, растянувшись почти на километр, двинулись дальше уже вместе. У предгорья колонна остановилась. Боевые машины образовали круг. Была установлена небольшая палатка, от ближайшего бронетранспортера подали свет. Офицеры развернули карту и начали инструктаж.
План состоял в том, чтобы незаметно войти в кишлак, в котором дислоцировалась крупная банда, и дерзкими действиями принудить противника рассеяться.
Через некоторое время советские и афганские солдаты длинными цепями поднимались в горы. Впереди действовали группы разведчиков.
В кромешной тьме, соблюдая меры предосторожности, чтобы не наделать шума, начали подъем. Надо было карабкаться по узеньким звериным тропам, по которым мог пройти только проводник. Я со своими парнями шел вслед за разведчиками. Почти на середине подъема взводы один за другим начали уходить в разные стороны. Нам предстояло достичь постов противника, окружить их и по команде уничтожить.
Слышится только шуршание осыпи из-под ног да глухое частое дыхание. Я все время отпускаю впереди идущего человека подальше от себя, чтобы вовремя среагировать на сорвавшийся камень. Тем не менее стараюсь до мельчайших подробностей запоминать путь, которым следовал мой предшественник. Можно напороться на мину. Мои шаги мягки и вкрадчивы. Если будет минная растяжка – лишь случайно я сорву ее. Если вдруг из-под чьей-то ноги срывался камень, все замирали: не вылетит ли сейчас из ущелья душманская осветительная ракета, не ударит ли по нам пулемет?
Делая короткие передышки, вышли к намеченному рубежу. Сейчас предстояло самым тщательным образом замаскироваться. Рассвет вот-вот наступит. Это там, в долине, мрак и неизвестность, а здесь, на вершине, вскоре взойдет солнце.
Эзерин и Перепелов спрятались за камни, едва слышно готовят оружие к бою.
В воздухе чувствовалось приближение утра. В кишлаке можно было различить казавшиеся угрюмыми отдельные дома, которые походили на крепости. Из мрака начали прорисовываться отдельные деревья.
Неожиданно послышались крики, раздалось глухое буханье разрывов гранат. В бой пошли разведчики. Теперь сонная долина ожила. Всюду раздавались очереди автоматов и пулеметов, слышались непонятные крики. Разведгруппа, за которой следовал я со своими ребятами, уничтожила пост, и теперь можно было вести огонь по кишлаку.
Противник был хорошо вооружен и не жалел патронов. Прицельный и плотный огонь не давал возможности высунуть голову. В это время по дувалам начали работать минометы. Тогда я дал команду короткими перебежками, рывками прячась за камнями, приближаться к засевшему за толстыми глиняными стенами противнику. Раздавались все новые и новые взрывы. Через подорванные ворота в крепость устремились бойцы. Тучи пыли и черного дыма поднимались над крепостью и кишлаком. Разведчики опередили нас и исчезли в проломах дувалов. Неожиданно сзади ударил пулемет. Я развернулся и короткими прицельными автоматными очередями не давал пулеметчику высунуться.
– Эзерин, обходи справа, Перепелов – слева!
Мы по очереди вели огонь по засевшему душману, тем временем окружая его. Когда пулеметчик решил поменять позицию, я бы мог сразить его наповал, но мне нужно было вести свою игру. Во что бы то ни стало мне необходимо напороться на засаду и, непременно попасть в плен. Но при очередной перебежке пулеметчик ткнулся-таки лицом в камни. Кто-то из нас подстрелил его. Мы отошли назад, к крепости, в которой бой закончился, и пленных душманов выводили через подорванные ворота.
Неожиданно с гор ударили пулеметы. Послышался свистящий звук и ослепительный взрыв гранаты поджег бронетранспортер. Беспорядочно забегали афганские солдаты. Некоторые из них бросились в крепость, под защиту стен. Но колонна, остервенело отстреливаясь, двинулась по дороге прочь от крепости. Командир группы подыгрывал мне.
– За мной, – скомандовал я и устремился к крепости. Душманы «поливали» колонну из автоматов и пулеметов. Они успели уйти во время предпринятой атаки наших бойцов в горы и теперь были в более выгодном положении. Они могли вести огонь из укрытий, а колонна была как на ладони. Тактически грамотнее было бы засесть в крепости и вызвать подмогу. Но это не входило в наши планы. Колонна, теряя раненых афганских солдат, быстро отдалилась. Ее и не стали преследовать. Весь огонь теперь сконцентрировался на крепости.
В крепости был переполох. Лейтенант Бурлаков руководил обороной.
– Экономить патроны, бить только наверняка! – кричал он, разыскивая радиста.
Расставив бойцов, Бурлаков определил командный пункт и привел туда радиста, белесого паренька, который тщетно пытался связаться с ушедшей колонной. Я помогал Бурлакову, распределяя бойцов, указывая им секторы огня.
Душманы били из гранатометов по нашим огневым точкам. На нижних этажах крепости раздались взрывы и короткие автоматные очереди. Это из укрытий вышли душманы, которые спрятались во время первой атаки.
– Почему они ушли? – недоумевал Бурлаков, зубами разрывая индивидуальный перевязочный пакет: его задела пуля. Я перевязал его, наблюдая, как радист возится с радиостанцией. Мне следовало ее разбить. Эзерин и Перепелов не теряли меня из виду.
По крепости били со всех сторон. Среди оборонявшихся появились раненые и убитые. Душманы спустились с гор и были уже на ближних подступах. Их ручные гранаты чуть-чуть не долетали до наших позиций. Я стрелял короткими и прицельными очередями. На нижних этажах сложилась напряженная обстановка. Оттуда доносились яростные крики. Улучив момент, я кивком приказал Эзерину и Перепелову следовать вниз.
Теперь следовало разбить радиостанцию. Но сперва мне надо было убить радиста. Я не жалел белесого паренька, но убить его просто так мне казалось никчемным. Я прошел через два или три проема дверей, оглянулся, чтобы удостовериться, что меня никто не видит, короткой очередью полоснул по радиостанции. Паренек в мгновение ока сориентировался и, схватив автомат, пустил очередь в моем направлении. Теперь он знал, что враг находится и на втором этаже крепости. Если я сейчас выйду из укрытия, он наверняка заподозрит меня.
В это время в помещение вскочил лейтенант Бурлаков.
– Внизу заваруха, в рукопашную пошли… – кричал он. Я делал вид, что у меня заело автомат. Даже если я сейчас выйду к радисту вместе с лейтенантом, он все равно меня заподозрит. Неужели придется убить их двоих?
Оглушительный лязг раздался в стороне радиста. Бурлаков рванул туда. Выглянул и я. Белобрысый радист лежал, уткнувшись лицом в свою разбитую рацию.
– Крючков? Это с твоей стороны гранатомет бьет! – кричал Бурлаков.
– Я – вниз! – крикнул я лейтенанту и побежал искать своих парней.
Вскочив в пролом в стене, я прислушался. Справа и слева раздавались оглушительные в закрытом помещении автоматные выстрелы.
– Эзерин! – закричал я. Ответа не последовало, а выстрелы смолкли. Неужели образовался «пирог»? Рядом со мной, за непрочными стенами были душманы. На этаж вверх и на этаж вниз были наши. Вдруг послышалась возня, и не мешкая ни секунды, я рванулся к двери. В соседнем помещении на полу сражались двое. Длинный нож мелькал в воздухе. Конечно же, на полу лежал Перепелов, а верхом на нем восседал душман. Я приставил ствол автомата к уху душмана и снес ему полчерепа. Долговязый Перепелов взметнулся вверх, отряхивая с себя белые капли жирного мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88
Старший самообороны кишлака тем временем ложится на землю рядом с пленником и начинает что-то говорить ему вкрадчиво-успокоительным тоном. Всякий раз, когда пленник пытается приподняться, удар кулака прижимает его снова к земле. Взоры всех пленников устремлены на старшего и его жертву. Во взгляде самого молодого из них, того, что упорствовал на допросе, нескрываемая ненависть.
Мучитель придвигается ближе к старику и, продолжая улыбаться, делает вид, что хочет обнять его. Вместо этого резким движением руки прижимает голову жертвы к земле, а в правой руке у него появляется охотничий нож.
Продолжая говорить что-то успокаивающее, мучитель одновременно колет и царапает горло и грудь острием ножа. Неожиданно он ловко подрезает кожу под густой бородой пленного, а в его голосе появляются нотки гнева, раздражения и нетерпения… Слабый нажим на нож, и кровавая линия становится ярче. Из надрезанного горла жертвы вырываются гортанные звуки.
Пленник что-то бормочет, поток его слов прерывается резкими выкриками истязателя. Наконец, старший самообороны отталкивает душмана от себя и, ухмыляясь, поднимается на ноги. Пленник почему-то со слезами на глазах отползает к группке других пленников, садится на корточки, голова его склонилась на грудь, в глазах испуг, горе, отчаяние. Афганцы из кишлака смеются, они рады такому развлечению.
Старший самообороны замечает устремленный на него полный ненависти взгляд молодого пленного. Он подбегает к нему и с размаху ударяет по голове кулаком. Молодой душман валится на землю.
Я не выдерживаю и вскакиваю. Но чьи-то сильные, как клещи, руки сжимают мне плечи, пригибают к земле.
– Не твое это дело, парень. Ты привыкнешь…
И вот я снова в Афганистане, снова глотаю белую мелкую пыль, снова наши «вертушки» накрывают НУРСами кишлаки с мирными дехканами, а нас запускают их добивать, чтобы якобы не было лишних свидетелей. Я чувствую, что воздух здесь пропитался ненавистью, и теперь каждый афганец, который видит «шурави», прячет глаза, поскольку они наполнены невыразимой печалью и злобой. Теперь уже почти нет кишлаков, в которых остались отряды самообороны. Население уходит в Пакистан, а когда возвращается, то разве что с целью увести нескольких пленных советских солдат, за которых хозяева прилично заплатят. И вот теперь это полковник Бруцкий, который, подобно старшему лейтенанту Троекурову, не вмешивался в дела афганцев, способствовал жестокости, ожесточился сам до немыслимого предела, – и я вынужден буду поставить точку в его жизненной биографии.
Ну что ж, ради Бога! Мне нужен был свежий воздух, я не возражал.
Чем же могла быть интересна биография полковника Бруцкого? Думаю, ничем. Вначале Вьетнам, потом Ангола. Я там не был, но мне хватило первого года службы в Афганистане. Хватило с лихвой. Меня командировали из Афганистана за «выдающиеся заслуги» в Союз, в Рязанское высшее воздушно-десантное училище, чтобы подготовить из меня офицера для секретной службы ГРУ Генштаба СССР. Там из меня окончательно сделали человека, если это можно назвать человеком. А потом пошли спецзадания, одно за другим, и я понял, что это моя жизнь, что без этого я не могу, и что я есть элементарный профессиональный убийца.
Вот и теперь мне вручена жизнь полковника. Когда-нибудь я сойду с ума и начну бедокурить, сводить на своем языке счеты с жизнью. Найдется молодой специалист, которому так же, как и мне сейчас, поручат прервать течение моей жизни.
Я выбрал для своего задания двоих парней. Первый – невысокий, плотный Эзерин оказался, как и я, белорусом. Второй, по фамилии Перепелов, – русским, туляком. Был он высоким, длинношеим, и, видимо, все еще рос, потому что страдал чудовищным аппетитом. Оба знали, что должны попасть к «духам» в плен, чтобы сопровождать меня в спецзадании. Оба согласились на это после суточного размышления. Не знаю, что им посулило начальство. Парни были мастерами своего дела, прирожденными штурмовиками.
Вечером, в колонне боевых машин двинулись из военного городка. Я сижу на броне третьей машины рядом с Эзериным и Перепеловым. Колонна на окраине города встретилась с афганской ротой, и, растянувшись почти на километр, двинулись дальше уже вместе. У предгорья колонна остановилась. Боевые машины образовали круг. Была установлена небольшая палатка, от ближайшего бронетранспортера подали свет. Офицеры развернули карту и начали инструктаж.
План состоял в том, чтобы незаметно войти в кишлак, в котором дислоцировалась крупная банда, и дерзкими действиями принудить противника рассеяться.
Через некоторое время советские и афганские солдаты длинными цепями поднимались в горы. Впереди действовали группы разведчиков.
В кромешной тьме, соблюдая меры предосторожности, чтобы не наделать шума, начали подъем. Надо было карабкаться по узеньким звериным тропам, по которым мог пройти только проводник. Я со своими парнями шел вслед за разведчиками. Почти на середине подъема взводы один за другим начали уходить в разные стороны. Нам предстояло достичь постов противника, окружить их и по команде уничтожить.
Слышится только шуршание осыпи из-под ног да глухое частое дыхание. Я все время отпускаю впереди идущего человека подальше от себя, чтобы вовремя среагировать на сорвавшийся камень. Тем не менее стараюсь до мельчайших подробностей запоминать путь, которым следовал мой предшественник. Можно напороться на мину. Мои шаги мягки и вкрадчивы. Если будет минная растяжка – лишь случайно я сорву ее. Если вдруг из-под чьей-то ноги срывался камень, все замирали: не вылетит ли сейчас из ущелья душманская осветительная ракета, не ударит ли по нам пулемет?
Делая короткие передышки, вышли к намеченному рубежу. Сейчас предстояло самым тщательным образом замаскироваться. Рассвет вот-вот наступит. Это там, в долине, мрак и неизвестность, а здесь, на вершине, вскоре взойдет солнце.
Эзерин и Перепелов спрятались за камни, едва слышно готовят оружие к бою.
В воздухе чувствовалось приближение утра. В кишлаке можно было различить казавшиеся угрюмыми отдельные дома, которые походили на крепости. Из мрака начали прорисовываться отдельные деревья.
Неожиданно послышались крики, раздалось глухое буханье разрывов гранат. В бой пошли разведчики. Теперь сонная долина ожила. Всюду раздавались очереди автоматов и пулеметов, слышались непонятные крики. Разведгруппа, за которой следовал я со своими ребятами, уничтожила пост, и теперь можно было вести огонь по кишлаку.
Противник был хорошо вооружен и не жалел патронов. Прицельный и плотный огонь не давал возможности высунуть голову. В это время по дувалам начали работать минометы. Тогда я дал команду короткими перебежками, рывками прячась за камнями, приближаться к засевшему за толстыми глиняными стенами противнику. Раздавались все новые и новые взрывы. Через подорванные ворота в крепость устремились бойцы. Тучи пыли и черного дыма поднимались над крепостью и кишлаком. Разведчики опередили нас и исчезли в проломах дувалов. Неожиданно сзади ударил пулемет. Я развернулся и короткими прицельными автоматными очередями не давал пулеметчику высунуться.
– Эзерин, обходи справа, Перепелов – слева!
Мы по очереди вели огонь по засевшему душману, тем временем окружая его. Когда пулеметчик решил поменять позицию, я бы мог сразить его наповал, но мне нужно было вести свою игру. Во что бы то ни стало мне необходимо напороться на засаду и, непременно попасть в плен. Но при очередной перебежке пулеметчик ткнулся-таки лицом в камни. Кто-то из нас подстрелил его. Мы отошли назад, к крепости, в которой бой закончился, и пленных душманов выводили через подорванные ворота.
Неожиданно с гор ударили пулеметы. Послышался свистящий звук и ослепительный взрыв гранаты поджег бронетранспортер. Беспорядочно забегали афганские солдаты. Некоторые из них бросились в крепость, под защиту стен. Но колонна, остервенело отстреливаясь, двинулась по дороге прочь от крепости. Командир группы подыгрывал мне.
– За мной, – скомандовал я и устремился к крепости. Душманы «поливали» колонну из автоматов и пулеметов. Они успели уйти во время предпринятой атаки наших бойцов в горы и теперь были в более выгодном положении. Они могли вести огонь из укрытий, а колонна была как на ладони. Тактически грамотнее было бы засесть в крепости и вызвать подмогу. Но это не входило в наши планы. Колонна, теряя раненых афганских солдат, быстро отдалилась. Ее и не стали преследовать. Весь огонь теперь сконцентрировался на крепости.
В крепости был переполох. Лейтенант Бурлаков руководил обороной.
– Экономить патроны, бить только наверняка! – кричал он, разыскивая радиста.
Расставив бойцов, Бурлаков определил командный пункт и привел туда радиста, белесого паренька, который тщетно пытался связаться с ушедшей колонной. Я помогал Бурлакову, распределяя бойцов, указывая им секторы огня.
Душманы били из гранатометов по нашим огневым точкам. На нижних этажах крепости раздались взрывы и короткие автоматные очереди. Это из укрытий вышли душманы, которые спрятались во время первой атаки.
– Почему они ушли? – недоумевал Бурлаков, зубами разрывая индивидуальный перевязочный пакет: его задела пуля. Я перевязал его, наблюдая, как радист возится с радиостанцией. Мне следовало ее разбить. Эзерин и Перепелов не теряли меня из виду.
По крепости били со всех сторон. Среди оборонявшихся появились раненые и убитые. Душманы спустились с гор и были уже на ближних подступах. Их ручные гранаты чуть-чуть не долетали до наших позиций. Я стрелял короткими и прицельными очередями. На нижних этажах сложилась напряженная обстановка. Оттуда доносились яростные крики. Улучив момент, я кивком приказал Эзерину и Перепелову следовать вниз.
Теперь следовало разбить радиостанцию. Но сперва мне надо было убить радиста. Я не жалел белесого паренька, но убить его просто так мне казалось никчемным. Я прошел через два или три проема дверей, оглянулся, чтобы удостовериться, что меня никто не видит, короткой очередью полоснул по радиостанции. Паренек в мгновение ока сориентировался и, схватив автомат, пустил очередь в моем направлении. Теперь он знал, что враг находится и на втором этаже крепости. Если я сейчас выйду из укрытия, он наверняка заподозрит меня.
В это время в помещение вскочил лейтенант Бурлаков.
– Внизу заваруха, в рукопашную пошли… – кричал он. Я делал вид, что у меня заело автомат. Даже если я сейчас выйду к радисту вместе с лейтенантом, он все равно меня заподозрит. Неужели придется убить их двоих?
Оглушительный лязг раздался в стороне радиста. Бурлаков рванул туда. Выглянул и я. Белобрысый радист лежал, уткнувшись лицом в свою разбитую рацию.
– Крючков? Это с твоей стороны гранатомет бьет! – кричал Бурлаков.
– Я – вниз! – крикнул я лейтенанту и побежал искать своих парней.
Вскочив в пролом в стене, я прислушался. Справа и слева раздавались оглушительные в закрытом помещении автоматные выстрелы.
– Эзерин! – закричал я. Ответа не последовало, а выстрелы смолкли. Неужели образовался «пирог»? Рядом со мной, за непрочными стенами были душманы. На этаж вверх и на этаж вниз были наши. Вдруг послышалась возня, и не мешкая ни секунды, я рванулся к двери. В соседнем помещении на полу сражались двое. Длинный нож мелькал в воздухе. Конечно же, на полу лежал Перепелов, а верхом на нем восседал душман. Я приставил ствол автомата к уху душмана и снес ему полчерепа. Долговязый Перепелов взметнулся вверх, отряхивая с себя белые капли жирного мозга.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88