Пришлось самой идти за ней.
– А где эта будка?
– Около школы. На Пол-лейн.
– Вы видели, как она набирала номер? Вы что-нибудь видели?
Миссис Свонн тотчас сделала свои выводы:
– Уж не думаете ли вы, будто Нэнси убила Мика? Будто она сбежала к себе, убила его, а потом вернулась, чтобы торговать как ни в чем не бывало?
– Миссис Свонн, будка видна со школьного двора?
– Нет. Ну и что из этого? Я позвала ее. Она плакала. Сказала, что отец злится на нее за то, что она одолжила денег, вот она и пыталась помириться с ним. – Миссис Свонн поджала губы, словно сказала все, что знала. Однако ей не удалось унять гнев, и она заговорила опять, с каждым словом все больше повышая голос: – И я не виню отца Нэнси, вот уж нет! Все знали, куда идут деньги, которые Нэнси давала Мику. Он все спускал на своих дамочек, разве не так? Весь из себя, червяк поганый. Загордился, когда стал учиться в университете. А уж когда начал пописывать, и совсем сладу не стало. Захотел жить по своим правилам. И в конторе тоже. Ну и получил по заслугам.
– В конторе? – переспросил Сент-Джеймс. – У него была любовница в газете?
Она с отвращением кивнула, показывая на потолок:
– Прямо над лестницей. Там маленькая комнатка со всем, что требуется. С лежанкой и прочим. Отличное любовное гнездышко. А он еще выставлял себя напоказ. Очень гордился собой. Даже берег трофеи.
– Трофеи?
Миссис Свонн легла на стойку всей своей огромной грудью и жарко задышала прямо в лицо Сент-Джеймсу:
– Что скажете насчет женских трусиков? Несколько разных трусиков у него в столе. Гарри нашел. Его папа. Полугода не прошло, как он вернулся из больницы, а тут такое. Сел за стол, за которым обычно сидел Мик, и открыл верхний ящик, а там… Еще и нечистые. Вот уж кричал он.
– А Нэнси?
– Гарри кричал, не Нэнси. У тебя, мол, дитё на руках. И газета! Наша семья! Все к черту, лишь бы себя потешить! Еще он ударил Мика, да так, что я уж думала, тот окочурился, столько шуму было, когда он упал на пол. Головой стукнулся о край шкафа. Ане прошло и минуты, как он уже бежит вниз – и за ним отец.
– Когда это было? – спросил Сент-Джеймс.
Миссис Свонн пожала плечами. Казалось, у нее иссяк запал.
– Гарри вам скажет. Он наверху.
***
Джон Пенеллин свернул топографическую карту, заклеил ее клейкой лентой и поставил рядом с полудюжиной других в старую стойку для зонтов в своем кабинете. Светило жаркое утреннее солнце, нагревая кабинет, и Джон Пенеллин, предварительно распахнув окна, опустил жалюзи.
– В целом год был удачным. Если землю в северной части подержать еще сезон под паром, потом она воздаст за это сполна. Во всяком случае, я бы сделал так. – Он сел за стол, словно ему предстояло отчитываться по пунктам и он не собирался нарушать регламент. – Мы можем поговорить об Уил-Маэн?
На самом деле Линли совершенно не собирался выслушивать отчет Джона Пенеллина и проверять бухгалтерские книги, что он уже двадцать пять лет проделывал с легкостью, не особенно вдаваясь в подробности. Тем не менее он подчинился, зная, что терпеливым вниманием больше добьется от Пенеллина, чем торопливым допросом.
Судя по виду, управляющему совсем не мешало бы исповедаться. Бледное лицо. Скорее всего Пенеллин в эту ночь так и не добрался до кровати. Причина этого была отчасти ясна – он довольно долго пробыл в полицейском участке, где у него взяли отпечатки пальцев. Взвесив все за и против, Линли решил оставить на потом то, что привело его к управляющему.
– Джон, вы все еще оптимист? В Корнуолле уже сто лет, как закрыты шахты, и вам это известно лучше, чем мне.
– Я не собирался говорить об открытии Уил-Маэн. Пусть шахта остается закрытой. Но там все полуразрушено и затоплено – опасно оставлять так. – Он повернулся вместе с креслом и кивком головы показал на большую карту, висевшую на стене. – Шахту видно с дороги. Небольшая прогулка по пустоши – и вы там. Думаю, настало время совсем снести депо и совсем закрыть шахту, чтобы ни у кого не мелькнуло мысли ее использовать и покалечиться. Если не хуже.
– По той дороге почти не ездят.
– Это правда. Не ездят чужаки, а местные катаются вовсю. Больше всего меня беспокоит ребятня. Вы же знаете, их не удержишь. Не хочу принимать на душу грех, если кто-то упадет в Уил-Маэн.
Линли встал и подошел к карте. Шахта действительно находилась меньше чем в ста ярдах от дороги и отделялась от нее невысокой каменной стеной, явно недостаточной, чтобы удерживать любопытных. Огромное количество тропинок было протоптано на принадлежащей Линли земле, на пустоши, через овраг, они соединяли одну деревню с другой.
– Вы правы, – проговорил он. – Но отцу это было бы неприятно, – добавил он скорее для себя, чем для своего управляющего.
– Времена меняются, – отозвался Пенеллин. – Ваш отец не очень-то лепился к прошлому.
Он подошел к шкафу с выдвижными ящиками и, достав еще три папки, положил их на стол. Линли присоединился к нему.
– Как Нэнси? – спросил он.
– Она справится.
– Когда полицейские отпустили вас?
– В половине пятого. Около того.
– Вы свободны?
– Пока.
Снаружи, работая, переговаривались два садовника, и резкие звуки секаторов отделяли слова друг от друга. Пенеллин внимательно наблюдал за ними сквозь жалюзи.
Линли медлил. С одной стороны, он дал обещание Нэнси, с другой – Пенеллин явно не собирался исповедоваться. Он был замкнутым человеком и не желал ничьей помощи. Это было ясно как день. И все же Линли чувствовал, что, несмотря на внешнее спокойствие, этого человека внутри терзает страх. Он пытался определить его источник, чтобы по возможности облегчить страдания своего управляющего. Много лет он сам полагался на силу и преданность Джона Пенеллина, поэтому никак не мог отвернуться от него теперь, когда ему требовалась поддержка.
– Нэнси сказала, что вы разговаривали с ней по телефону.
– Да.
– Однако вас видели в деревне. И полиции это известно.
Пенеллин не ответил.
– Послушайте, Джон, если вы в затруднении…
– Нет никакого затруднения, милорд. – Пенеллин открыл верхнюю папку. Этим жестом, какого не бывало никогда прежде, он давал понять, что не желает продолжения разговора, более того, просит Линли уйти. – Все так, как Нэнси сказала. Мы говорили по телефону. Если я кому-то привиделся в деревне, ничего не поделаешь, правильно? Там темно. Это мог быть кто угодно. Нэнси сказала правду. Я был дома.
– К черту! Мы же были у вас! И вы ездили в деревню, ведь так? И видели Мика. Ни вы, ни Нэнси не говорите правду. Джон, вы защищаете ее? Или Марка? Он не ладил с Миком?
Пенеллин достал из папки какие-то бумаги:
– Я уже начал кое-какие бумажные приготовления к закрытию шахты.
Линли предпринял последнюю попытку:
– Мы с вами двадцать пять лет вместе. И мне всегда хотелось думать, что вы придете ко мне в трудную минуту.
– Нет трудной минуты, – твердо произнес Пенеллин.
Он взял в руки другую бумагу, и хотя не смотрел в нее, его жест был вполне красноречив.
Линли решил не продолжать беседу и покинул кабинет.
Хлопнув дверью, он помедлил в прохладном коридоре. В дальнем конце была распахнута дверь в сад, и там вовсю палило солнце. Однако в саду кто-то работал: слышались шаги и приятный шум льющейся воды. Линли направился туда.
Оказалось, это Джаспер – иногда шофер, иногда садовник, иногда конюх и всегда любитель сплетен, – подвернув штаны до колен и расстегнув на волосатой груди белую рубашку, мыл «Лендровер», на котором накануне ездили в Нанруннел. Он кивнул Линли и, направив струю воды на лобовое стекло, о чем-то невнятно спросил.
– Не понял, – отозвался Линли.
Джаспер хохотнул:
– Сегодня не соскучишься. Убийство, полиция, Джона забрали. – Он плюнул на камни и начал тереть капот. – Джон зачем-то отправился в деревню, Нэнси все врет… вы когда-нибудь видели такое?
– Нэнси врет? – переспросил Линли. – Джаспер, ты точно знаешь?
– Мне ли не знать? Да я сам шел к нему в пол-одиннадцатого. Был возле мельницы. А дома-то никого. Конечно, она врет.
– А что мельница? Наша мельница? Какое отношение она имеет к смерти Мика Кэмбри?
Джаспер переменился в лице и умолк. Слишком поздно Линли вспомнил, что старик не любит прямых вопросов. Вот и теперь, помолчав, он продолжил, словно никакого вопроса не было и в помине:
– Джон не говорил о тряпках, которые Нэнси порезала?
– Нет. Ни о каких тряпках ничего не говорил. Верно, это не важно, если он промолчал?
Старик поймался на наживку и замотал головой, возмущенный тем, что его информацию не принимают всерьез.
– Она все порезала на мелкие кусочки. Вышла из своего коттеджа и порезала. А я как раз мимо проходил. Вместе с Джоном. А она как закричит дурным голосом, когда увидела нас, все одно что больная корова. Это не просто так.
– Она что-нибудь сказала?
– Ничего не сказала. Хорошие были платья, а она все равно изрезала их на кусочки. Джон чуть не помешался, когда увидел ее. Помчался внутрь. Думал, Мик там. А Нэнси остановила его. Повисла на нем и не пустила.
– Это были платья другой женщины, – решил Линли. – Джаспер, а известно, кто любовница Мика?
– Любовница? – ухмыльнулся Джаспер. – Не любовница, а любовницы. Их дюжины, если верить Гарри. Гарри-то приходит в «Якорь и розу». Сидит там и спрашивает всех, кто его слушает, мол, что ему делать с Миком? «Она не удовлетворяет его». Гарри все время это твердит. «Что делать мужчине, если женщина не удовлетворяет его?» – Джаспер засмеялся и отступил на шаг, чтобы вымыть передние колеса. Вода плеснула ему на ноги, заляпав их грязью. – Гарри говорит, Нэнси совсем не подпускала к себе Мика после того, как родила дочку. Вот Мик и мучился, хорошо еще не взорвался. «Что делать мужчине?» Так Гарри говорит. А миссис Свонн, та за словом в карман не полезет, она… – Джаспер оборвал себя, словно вдруг осознал, с кем откровенничает. Усмешка исчезла с его лица. Он выпрямился, снял шляпу и провел рукой по волосам. – Чего тут рассуждать? Мик разве желал остепениться?
Он сплюнул, как бы ставя точку в разговоре.
***
Сент-Джеймс и леди Хелен услыхали голос Гарри Кэмбри, прежде чем увидали его самого. Пока они поднимались по узкой лестнице, пригнув головы, чтобы не стукнуться о странно расположенные на потолке балки, наверху как будто передвигали мебель на голом полу, потом с громким стуком задвинули ящик, и все это сопровождалось отчетливо слышимой руганью. Едва они постучали в дверь, как в комнате воцарилась тишина. Потом раздались шаги. Дверь открылась. Кэмбри оглядел незваных гостей. Они оглядели его.
Сент-Джеймс вспомнил о перенесенной стариком год назад операции на сердце. Выглядел он плохо – тощая шея с выступающим адамовым яблоком и под ним провал, словно у скелета. Желтая кожа говорила о непорядках с печенью, а в углах рта и на губах были заметны трещины с засохшей кровью. К тому же он был небрит и нечесан, словно его разбудили, но не дали времени привести себя в порядок.
Когда Кэмбри отступил в сторону, чтобы пропустить гостей, Сент-Джеймс увидел большую комнату, поделенную на несколько каморок с одной стороны, по другую сторону были окна, выходившие на улицу, которая поднималась на холм. Кроме Гарри Кэмбри, здесь не было ни души – странное дело для конторы, тем более для газеты. Впрочем, одну причину отсутствия служащих Сент-Джеймс разгадал сразу, увидев папки и записные книжки на столах, на стульях. Гарри Кэмбри что-то искал. .
Очевидно, он занимался этим уже несколько часов, и без всякой системы, судя по состоянию комнаты. Из шкафов была вытащена часть ящиков, дискеты лежали рядом с включенным компьютером, на столе был разложен очередной номер газеты, громоздились стопки фотографий. В комнате стоял запах пыли, лежалой бумаги, а так как не был включен свет, то здесь было мрачно, как в романах Диккенса.
– Что вам надо?
Гарри Кэмбри курил сигареты, которые вытаскивал изо рта, только чтобы откашляться или закурить новую.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60