– Я серьезно, док. Почему это происходит? – повторил Хэм.
– Мне тоже хочется об этом узнать, – раздался от двери голос Дианы Брей.
Она стояла в дверном проеме, сверля меня глазами.
– Когда человек умирает, его организм перестает вырабатывать аденозинтрифосфат, поэтому тело деревенеет, – ответила я, не удостаивая Брей взглядом. – Марино, можешь ее подержать, пока я снимаю?
Он приблизился ко мне, его крупные ладони в перчатках скользнули под левую половину тела женщины. Я вынула камеру и сделала снимок раны под левой мышкой, на мягких тканях левой груди и одновременно сравнивала температуру тела и среды, рассчитывая время появления как трупных пятен, так и трупного окоченения. Я слышала чьи-то шаги, негромкое бормотание и кашель. Из-под хирургической маски стекал пот.
– Я не могу работать в тесноте, мне нужно свободное место, – сказала я.
Никто даже не пошевелился.
Я посмотрела на Брей и остановилась.
– Мне нужно свободное место, – резко повторила я. – Уберите отсюда людей.
Она кивнула в сторону выхода. Полицейские, выходя за дверь, снимали хирургические перчатки и бросали их в красный мешок для биологически опасных отходов.
– Ты тоже, – приказала Брей Андерсон.
Марино работал, как будто бы Брей не существовало. Сама Брей не отводила от меня глаз.
– Я даже думать не хочу о том, чтобы еще раз выехать на подобное место преступления, – сказала я, не отрываясь от работы. – Ни ваши полицейские, ни криминалисты – никто, вы слышите, никто не должен дотрагиваться до тела, пока не прибуду я или один из моих людей.
Я в упор посмотрела на нее.
– Я ясно выражаюсь?
Казалось, она обдумывала мои слова. Я зарядила новую кассету с пленкой в свою тридцатипятимиллиметровую фотокамеру. Глаза устали, потому что освещение было тусклым, и я взяла фонарик Марино. Посветила им под углом на область вблизи левой груди Ким, а потом на правое плечо. Брей придвинулась ближе посмотреть, что я изучаю, и аромат ее духов пугающе смешался с запахом крови.
– Место преступления принадлежит нам, Кей, – произнесла она. – Я понимаю, что вы не привыкли работать таким образом – вероятно, все то время, которое вы находитесь здесь, вам приходилось действовать по-другому. Именно об этом я говорила, когда упоминала...
– Чушь собачья! – грубо бросил ей Марино.
– Капитан, держитесь от этого подальше! – взорвалась в ответ Брей.
– Это вам лучше держаться подальше! – повысил голос Марино.
– Заместитель Брей, – вмешалась я, – закон штата Виргиния устанавливает, что контроль над телом осуществляет судебно-медицинский эксперт. Тело входит в мою юрисдикцию.
Я закончила фотографировать и встретила взгляд ее голодных светлых глаз.
– Тела нельзя касаться, изменять его положение или мешать судмедэксперту любым другим образом. Вам ясно? – повторила я.
Я сняла перчатки и сердито швырнула их в красный мешок.
– Вы только что лишили это дело доказательной базы, заместитель шефа полиции Брей.
Я закрыла рабочий чемодан и защелкнула замок.
– Вы с прокурором быстро его закроете, – в ярости добавил Марино, срывая свои перчатки. – Такое расследование называется халявой.
Он обвиняющим жестом ткнул толстым пальцем в сторону мертвой женщины, как будто ее убила Брей.
– Вы позволили убийце остаться безнаказанным! – кричал он. – Вы, ваши игры в политику и большие сиськи! С кем вы трахнулись, чтобы получить это назначение?
Брей побагровела.
– Марино! – Я схватила его за руку.
– Вот что я вам скажу...
Марино, выйдя из себя, вырывался от меня, тяжело дыша, как раненый медведь.
– Ты знаешь, что разбитое лицо этой женщины не имеет отношения к политике, ты, хренова сучка! Как бы тебе понравилось, если бы на этом месте лежала твоя сестра? О, проклятие! Что я говорю? – Марино всплеснул обсыпанными тальком руками. – Ты ведь даже не представляешь, что можно кого-то любить!
– Марино, вызывай перевозку, – приказала я.
– Марино больше никого не будет вызывать. – Голос Брей напоминал звук захлопывающейся металлической двери.
– И что ты собираешься со мной сделать? Выгнать с работы? – не успокаивался Марино. – Давай, увольняй. А я расскажу всем репортерам – отсюда до Северного полюса, – почему ты меня выгнала.
– Увольнение для вас слишком мягкое наказание, – проговорила Брей. – Лучше продолжайте быть отстраненным от работы без сохранения содержания. Это может продлиться очень-очень долго.
Она гневно вышла, словно королева, готовая отдать приказ своим армиям пойти на нас войной.
– Ну нет! – громко закричал ей вслед Марино. – Ты ошибаешься, малышка. Наверное, я забыл сказать тебе, что подаю в отставку!
Он по рации связался с Хэмом и попросил прислать перевозку. Тем временем я в уме производила расчеты, которые никак не хотели приходить в соответствие с формулами.
– Я ей показал, где раки зимуют, а, док? – спросил Марино, но я не слушала.
Сигнализация сработала в девятнадцать шестнадцать, а сейчас едва минуло двадцать один тридцать. Время смерти трудно определять: можно легко ошибиться, если не принимать во внимание все переменные, но температура тела Ким Люонг, посмертная синюшность кожи, трупное окоченение и состояние пролившейся крови не соответствовали определенному полицейскими времени смерти, которая якобы наступила всего два часа назад.
– Мне кажется, будто эта комната тянет меня в могилу, док.
– Она мертва по меньшей мере четыре-пять часов, – сказала я.
Марино вытер рукавом пот, его глаза были тусклыми, почти безжизненными. Он не мог спокойно стоять и все время нервно постукивал по пачке сигарет в кармане джинсов.
– С двух часов дня? Ты шутишь. Что он делал все это время?
Его глаза постоянно метались к двери в ожидании, кто войдет в нее следующим.
– По-моему, он мог делать многое.
– Наверное, я только что сморозил глупость, – пробормотал Марино.
Из торгового зала донеслись звуки шаркающих шагов и стук носилок. Голоса звучали приглушенно.
– Скорее всего Брей не слышала твое последнее замечание, – ответила я ему. – Возможно, нужно все так и оставить.
– Считаешь, он так долго здесь ошивался, потому что не хотел средь бела дня появляться на улице в окровавленной одежде?
– Не думаю, что это единственная причина, – сказала я, в то время как два санитара поворачивали носилки боком, пытаясь протиснуть их в дверной проем.
– Тут много крови, – обратилась я к ним. – Обойдите здесь.
– Господи Боже мой! – воскликнул один из них.
Я сняла с носилок одноразовые простыни, и Марино помог развернуть их на полу.
– Вы, ребята, немного поднимите ее, а мы подсунем простыни, – скомандовала я. – Хорошо. Годится.
Женщина лежала на спине. Из покалеченных глазниц в никуда смотрели залитые кровью глаза. Зашуршала бумага, когда я накрыла ее второй простыней. Мы подняли женщину и застегнули молнию на темно-красном мешке.
– На улице начинает холодать, – доложил нам один из фельдшеров.
Марино обежал глазами интерьер магазина и посмотрел через открытую дверь на автостоянку, где все еще переливались красно-синие огни спецсигналов, но внимание репортеров значительно ослабло. Журналисты разбежались по отделам новостей и телеканалам, остались лишь криминалисты, собиравшие улики на месте преступления, и один полицейский в форме.
– Все правильно, – пробормотал он. – Я отстранен от работы, но разве здесь есть хоть один детектив, который будет расследовать это дело? Мне стоило бы плюнуть и послать всех к черту.
Мы подходили к моей машине, когда на стоянку въехал маленький синий «фольксваген». Водитель так резко отпустил педаль сцепления, что мотор заглох. Дверца тут же распахнулась, и девушка с бледной кожей и короткими темными волосами, быстро выпрыгнув из машины, стремглав бросилась к телу, которое санитары загружали в карету «скорой помощи». Она помчалась к ним, словно пытаясь остановить.
– Эй! – заорал Марино, устремляясь за девушкой.
Она добежала до «скорой помощи» в тот момент, когда захлопнулись задние двери. Ее схватил Марино.
– Дайте мне ее увидеть! – закричала девушка. – Пожалуйста, отпустите меня! Дайте мне ее увидеть!
– Я не имею на это права, – донесся голос Марино.
Санитары открыли передние дверцы и запрыгнули внутрь.
– Дайте мне ее увидеть!
– Все будет хорошо.
– Нет! Нет! О Боже! – От девушки исходила почти осязаемая аура горя.
Марино крепко держал девушку. Дизельный мотор зарычал, и я не слышала, что еще он ей говорил, но Марино отпустил ее, когда «скорая помощь» отъехала. Она упала на колени, обхватила голову ладонями и, подняв ее к ледяному, затянутому облаками небу, стала причитать и плакать, выкрикивая имя погибшей женщины:
– Ким! Ким! Ким!
Глава 25
Марино решил остаться с Эгглстоном и Хэмом, которые восстанавливали последовательность событий на месте преступления. Я отправилась домой. Деревья и трава покрылись льдом, и я подумала, что мне не хватает только отключения электричества. Именно это я и получила.
Когда я свернула на свою улицу, все дома стояли темными, а Рита, работавшая охранницей, была такой бледной от холода, словно побывала на спиритическом сеансе.
– Только не говорите, что это надолго, – взмолилась я.
За стеклом сторожевого помещения колыхалось пламя свечи, Рита куталась в форменную куртку.
– Свет выключили около половины десятого, – сказала она, недовольно качая головой. – Все, что осталось в этом городе, – холод.
Окна в домах были затемнены, как будто шла война, а небо полностью затянуто облаками. Я с трудом подъехала к дому и едва не упала на обледеневших ступеньках. Поднялась по ним, держась за перила, и каким-то чудом нашла нужный ключ от входной двери. Сигнализация работала, потому что питалась от резервного аккумулятора, но он продержится не больше двенадцати часов, а отключение электричества из-за налипания льда иногда длилось по нескольку дней.
Я набрала код и сняла дом с охраны. Мне нужно было помыться, но я не собиралась спускаться в гараж, чтобы бросить рабочий костюм в стирку, а мысль, что придется почти обнаженной идти в кромешной тьме и принимать душ без света, приводила меня в ужас. Тишина была почти абсолютной – слышался лишь монотонный шум падающего дождя.
Я собрала все свечи, которые смогла найти, и стала расставлять их в доме, стараясь осветить самое важное – с моей точки зрения. Нашла фонарики. Разожгла камин, и темнота в комнате рассеялась. К моей радости, работал телефон, но автоответчик, естественно, молчал.
Я не могла спокойно сидеть в сумраке. В спальне я наконец разделась и обтерлась мокрым полотенцем, надела халат и домашние тапочки и постаралась придумать, чем бы заняться. Я представила, будто Люси отправила мне сообщение, но пока оно недоступно. Написала несколько писем, но все их порвала и бросила в огонь. Я наблюдала, как бумага вначале коричневеет по краям, потом вспыхивает и превращается в черный пепел. Холодный дождь стучал в окно, я почувствовала озноб.
Температура в доме постепенно опускалась, часы медленно ползли. Я попыталась заснуть, но никак не могла согреться. Мысли не успокаивались. Они перескакивали от Люси к Бентону, а от него – к ужасной сцене в магазине. Я видела истекающую кровью женщину, которую волокут по полу, и маленькие совиные глаза, глядящие сквозь гниющую плоть. Я никак не могла найти удобную позу. Люси не звонила.
Выглянув из окна, чтобы посмотреть на погруженный в темноту задний двор, я испугалась. На стекле осталось туманное пятно от моего дыхания, а звон капель, когда я задремала, превратился в стук вязальных спиц. Мне показалось, что это мать сидит у постели умирающего отца и вяжет бесчисленные шарфы для обездоленных людей в каких-то холодных краях. Мимо не проезжал ни один автомобиль. Я позвонила Рите в сторожевой домик. Она не отвечала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58