розовое вялое тело, складочки-мешочки, пустые глаза, восторженный лепет, пузыри на губах и самое для нее счастливое – удары маленького сердца под пальцами. Все в Сергее Вадимовиче вызывало любовь – шея, слегка распухшее в бане лицо, рассуропленные губы, руки между коленями, мягкие волосы, тупой нос, но она все-таки подумала: «Он меня боится. Вот какие дела!»
Когда муж нечаянно уснул на диване, Нина Александровна кое-как оделась и вышла на улицу, лишь смутно понимая, зачем ей понадобилось именно сейчас, в десятом часу вечера, в холоде, идти еще к одному члену комиссии по жилищным вопросам. Звали этого человека Василием Васильевичем Шубиным, работал он вторым киномехаником, или помощником киномеханика,– как хотите, так и называйте! – в сплавконторском клубе. Важно было знать, как он относится к кандидатуре Ларина, претендующего на новый дом…
Субботний вечер был морозным, шумным и светлым от уличных фонарей и окон; меж домами и над ними висела голубоватая дымка, луна сквозь нее проглядывала в окружении нескольких радужных колец, ни одна звезда сквозь туман пробиться не могла, и поэтому казалось, что луна со своими кольцами штопором ввинчивается в небо. Лаяла одна-единственная собака, кажется у Сопрыкиных: такой у нее был хриплый забитый голос… Второго киномеханика, или помощника киномеханика,– как угодно, так и называйте! – для деловых встреч выгоднее было бы изловить у него дома, где он стыдился бедности обстановки и очень некрасивой жены, добродушного сына и злой, как кобра, матери, при которой он становился ручным, но после того, что произошло между Ниной Александровной и Сергеем Вадимовичем, она хотела сильных ощущений, встряски, если хотите, поражения. Должен же был найтись сейчас чело-Век, который взамен ее трусящего мужа мог надавать ей пощечин, и, таким образом, Нина Александровна за триста метров до клуба окончательно и четко поняла причину своего торопливого, неурочного, глупого выхода из дома. Короче, приход к Василию Васильевичу Шубину, в будку киномеханика, был равносилен тому, что Нина Александровна собиралась сунуть руку в клетку голодного льва.
К деревянному клубу была пристроена стоящая на бетонных столбах кирпичная будка, случайно похожая на киноаппарат, сунутый объективом в стенку. Наверх вела узкая, крутая, опасная во всех отношениях деревянная лестница – пожарном, травматическом и античулочном, так как на второй ступеньке Нина Александровна уже задела коленкой за ерево и почувствовала, что капроновый чулочек-то того – ополз! Это происшествие даже такой женщине, как Савицкая, могло испортить настроение, но сейчас Нина Александровна только иронически поморщилась, когда на коленке остренько засветился холодок.
В кинобудке жужжало, вспыхивало и шелестело; пахло приятно грушевой эссенцией, которая входит в состав клея для пленки. Первый киномеханик Григорий Мерлян – местный Кулибин с искалеченной на войне рукой и длинным лошадиным лицом – сидел за деревянным столиком и закусывал соленым огурцом только что выпитую по случаю субботы водку. Он любил выпить, в отличие от Сергея Вадимовича разбирался в напитках и закусках – перед ним лежали мелко нарезанные огурчики домашнего посола, огромный красный маринованный помидор, на крышке от консервной банки возвышалась горка густого хрена, в миске тускло светило жиром холодное вареное мясо; отдельно стояла бутылка минеральной воды из местного областного источника, так как Григорий Мерлян водку запивал только и только минеральной водой.
– Здравствуйте, Нина Александровна,– добродушно проговорил он и, вежливо встав, показал на свободный стул.– Садитесь.
– Где же Шубин?
– Шубин здесь! – послышался медленный барский баритон, и Василий Васильевич Шубин вышел из-за киноаппарата.– Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Савицкая!
Естественно, что человек, способный быть загороженным киноаппаратом, имел маленький рост; зубы у него были редкие и длинные, завидно белые, а руки и ноги такие субтильные, что сын Борька мог похвастаться лучшей мускулатурой. И волосики на голове у Василия Васильевича Шубина росли такие тонкие, что подымались кверху от слабого тока воздуха, который создавался разницей температур в кинобудке: холодный бетонный пол и разогретое вольтовой дугой горячее пространство верхней части помещения.
– Я бы на вашем месте на этот стул не сел, товарищ Савицкая! – многозначительно сказал Шубин.– Гвозди торчат, и шатается… Как бы советскому народу не потерять жену главного механика сплавной конторы товарища… как его там?… Гриша, как там фамилия нового главмеха сплавной конторы?
– Ларин,– спокойно ответил Григорий Мерлян.– Лариным он и прозывается, Василь Василич.
В хилом теле и крохотной голове второго киномеханика Василия Васильевича Шубина поселились такая сильная воля, такой бойцовский дух, такая непримиримость и ненависть ко всему сущему на свете, что добродушнейший киномеханик Мерлян не только плясал под дудочку помощника, но всегда глядел на него обожающими глазами, да и в поселке было немало людей, которые уважали и боялись второго киномеханика. Сам Василий Васильевич однажды, оглядев себя в большом зеркале, что стояло в фойе клуба, сказал: «Говорят, я исключительно напоминаю батьку Махно. Вечная ему память! А что?! Надеть на меня папаху, к боку – маузер…» И славен-то он среди своих поклонников был тем, что на словах и на деле воевал с начальством всех доступных ему рангов: поносил с любой трибуны всю дирекцию сплавной конторы, председателя поселкового Совета Белобородова-Карпова и председателя артели имени 8 Марта Бурмистрова, писал на них жалобы в разные газеты, обращался в Верховный Совет СССР и ЦК КПСС, если кто-нибудь из начальства поступал не так, как хотелось бы Василию Васильевичу Шубину.
– А я ведь к вам, товарищ Шубин,– холодно сообщила Нина Александровна.– Не сможете ли вы мне уделить минутку?
– Не смогу,– ответил Василий Васильевич.– Ответственный киномеханик закусывает, а я демонстрирую фильм яркого политического содержания… Кстати, на дверях висит таблица «Посторонним вход воспрещен!». Как вы смели войти в кинобудку?
– Там темно,– прожевывая мясо, сказал киномеханик Мерлян.– Табличку не видать…
– А вы бы лучше помолчали, гражданин! – стремительно обернулся к нему Шубин.– Выпивший человек не может считаться при исполнении служебных обязанностей… Почему же вы все-таки не заметили табличку, Савицкая? Вот вашу фамилию я помню… Чисто случайно, конечно!
Сын Василия Васильевича Шубина по имени, естественно, Василий учился у Нины Александровны в девятом «б» и был точной копией отца внешне, хотя внутренне был другим – добрым и общительным. Учился младший Шубин отлично, но особых склонностей ни к одной из наук не проявлял, увлечений не имел, вышколенный отцом и ведьмой бабушкой, вел себя примерно. Таким образом, помощник киномеханика, или второй киномеханик,– как хотите, так и называйте! – за сына не беспокоился и мог не церемониться с его преподавательницей.
– Простите, гражданка Савицкая,– отвертываясь, сказал Шубин.– Я должен контролировать работу киноаппаратуры, а вы извольте покинуть будку!
– Да, да, проконтролировай,– обрадовался киномеханик Мерлян, осторожно приступая к большому маринованному помидору, чтобы из него во все стороны не брызнул сок.– Надо уже давно электроды проконтролировать…
Разбирая перчатки – где левая, где правая,– Нина Александровна тихонечко пошла к дверям, усмехаясь уголками губ. Думала она о том, что Василий Васильевич Шубин – счастливый человек, если всегда живет в таком же состоянии нервного опьянения, какое испытывала она, когда смешивала с грязью физкультурника Мышицу. Ах, какой восторг ощущает человек, когда он позволяет себе гулять по спинам ближних! Солнце светит ярче и цветы пахнут гуще, когда можно позволить себе считать навозом все человечество, кроме самого себя. «Надо мне извиниться перед Мышицей»,– подумала она, а вслух сказала:
– Я весьма сожалею, Василий Васильевич, что у нас с вами не нашлось общего языка.– Нина Александровна как бы грустно потупилась.– Сама-то я легко переживу тот факт, что вы меня, как девчонку из класса, выставили из кинобудки, но мужа я должна защитить…
– Его не защищать надо, а гнать с работы! – крикнул Шубин, высовываясь из-за киноаппарата и ощеривая крысиные зубы.– За одного Пакирева его надо – вон из партии!
– Ну, партия – это не вашего ума дело, Шубин,– кротко ответила Нина Александровна.– А вот небольшую справочку я вам дам, коли вы не в состоянии запомнить фамилию Сергея Вадимовича.
Нина Александровна вынула из среднего пальца правой перчатки крохотную скомканную бумажку, по-прежнему усмехаясь уголками губ, произнесла еще печальнее прежнего:
– Запомнить фамилию моего мужа нетрудно. Вот данные поселкового Совета. В Таежном проживает один человек по фамилии Ларин и одиннадцать человек по фамилии Шубин, даже не родственников…
– Во дает! – радостно заорал киномеханик Григорий Мерлян.– Во баба!
Он, видимо, все-таки немножечко опьянел.
– Позвольте вам не поверить,– медленно сказал Шубин, но все-таки вышел из-за киноаппарата.
– Надо верить, гражданин Шубин. Смотрите: штамп, печать, число. Меня предупредили, что вы имеете обыкновение не запоминать чужие фамилии, вот я и запаслась справочкой…
На левом киноаппарате кончалась бобина с пленкой, надо было переключаться на правый аппарат, и второй киномеханик Шубин в третий раз скрылся за громоздким механизмом – такой он был все-таки мизерный, субтильный; защелкали держатели роликов, затрещала кинопленка, потом громыхнула заслонка глазка второго киноаппарата, в нем вспыхнула вольтова дуга, загудело и зашуршало, и через секунду левый аппарат умер, а правый ожил. После всего этого Василий Васильевич Шубин неторопливо прошагал к центру помещения, вынул из бокового кармана пиджака расческу в футлярчике, причесал волосы-пушинки. Он тщательно продул расческу, аккуратно уложил ее в футлярчик, который сунул обратно в нагрудный карман так, чтобы чуточку высовывался голубой кончик – похоже на уголок платка.
– Лестница у нас в сам деле опасная,– любезно сказал он.– Я лично на нее с карманным фонариком влезаю… А при фонарике-то и табличку видать…
– Во дает! Во мужик!
– Садитесь, Нина Александровна! – пригласил Шубин.– Вот этот стул покультурней будет…
…Минут через пятнадцать Нина Александровна опять шла по улице под концентрическими кругами, заковавшими луну, дышала туманным морозцем и думала о том, что это хорошо, когда в таком поселке, как Таежное, становится все больше людей, которых можно назвать личностями. Ведь тот же Василий Васильевич Шубин лет пятнадцать назад, по рассказам его старинных приятелей, был незаметным человечком с затаенно-злыми глазами, а вот теперь он так развернулся, что ей пришлось заранее готовиться к визиту и даже обманывать секретаря поселкового Совета, чтобы получить справку о количестве Лариных и Шубиных в поселке. Брось палку в собаку, попадешь в личность – это здорово нравилось Нине Александровне, доставляло радость, импонировало… Шубин, Валентина Сосина, старшина катера Евгений Симкин, слесарь Альберт Янович, Белобородова, домработница Вероника, экс-механик Булгаков, Люция Стефановна Спыхальская, Серафима Иосифовна Садовская, гениальный Марк Семенов… Ох, как хорошо! Но Шубин, этот самый Шубин все-таки оставался вне конкуренции. В конце разговора по жилищным проблемам он все-таки опять демонически усмехнулся, глядя ей неотрывно в глаза, сказал: «Несерьезный вам муж достался, товарищ Савицкая, на хлипких ногах… Вот я вам – человек вполне подходящий! Обдумайте этот вопрос, товарищ Савицкая, хорошо обдумайте…»
Начинался уже, видимо, одиннадцатый час, в клубе продолжался киносеанс, по улице усталой походкой возвращался домой вечерний лыжник, так уморившийся, что поленился снять лыжи и мучающийся оттого, что вчера по распоряжению сплав-конторского начальства улицы посыпали песком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
Когда муж нечаянно уснул на диване, Нина Александровна кое-как оделась и вышла на улицу, лишь смутно понимая, зачем ей понадобилось именно сейчас, в десятом часу вечера, в холоде, идти еще к одному члену комиссии по жилищным вопросам. Звали этого человека Василием Васильевичем Шубиным, работал он вторым киномехаником, или помощником киномеханика,– как хотите, так и называйте! – в сплавконторском клубе. Важно было знать, как он относится к кандидатуре Ларина, претендующего на новый дом…
Субботний вечер был морозным, шумным и светлым от уличных фонарей и окон; меж домами и над ними висела голубоватая дымка, луна сквозь нее проглядывала в окружении нескольких радужных колец, ни одна звезда сквозь туман пробиться не могла, и поэтому казалось, что луна со своими кольцами штопором ввинчивается в небо. Лаяла одна-единственная собака, кажется у Сопрыкиных: такой у нее был хриплый забитый голос… Второго киномеханика, или помощника киномеханика,– как угодно, так и называйте! – для деловых встреч выгоднее было бы изловить у него дома, где он стыдился бедности обстановки и очень некрасивой жены, добродушного сына и злой, как кобра, матери, при которой он становился ручным, но после того, что произошло между Ниной Александровной и Сергеем Вадимовичем, она хотела сильных ощущений, встряски, если хотите, поражения. Должен же был найтись сейчас чело-Век, который взамен ее трусящего мужа мог надавать ей пощечин, и, таким образом, Нина Александровна за триста метров до клуба окончательно и четко поняла причину своего торопливого, неурочного, глупого выхода из дома. Короче, приход к Василию Васильевичу Шубину, в будку киномеханика, был равносилен тому, что Нина Александровна собиралась сунуть руку в клетку голодного льва.
К деревянному клубу была пристроена стоящая на бетонных столбах кирпичная будка, случайно похожая на киноаппарат, сунутый объективом в стенку. Наверх вела узкая, крутая, опасная во всех отношениях деревянная лестница – пожарном, травматическом и античулочном, так как на второй ступеньке Нина Александровна уже задела коленкой за ерево и почувствовала, что капроновый чулочек-то того – ополз! Это происшествие даже такой женщине, как Савицкая, могло испортить настроение, но сейчас Нина Александровна только иронически поморщилась, когда на коленке остренько засветился холодок.
В кинобудке жужжало, вспыхивало и шелестело; пахло приятно грушевой эссенцией, которая входит в состав клея для пленки. Первый киномеханик Григорий Мерлян – местный Кулибин с искалеченной на войне рукой и длинным лошадиным лицом – сидел за деревянным столиком и закусывал соленым огурцом только что выпитую по случаю субботы водку. Он любил выпить, в отличие от Сергея Вадимовича разбирался в напитках и закусках – перед ним лежали мелко нарезанные огурчики домашнего посола, огромный красный маринованный помидор, на крышке от консервной банки возвышалась горка густого хрена, в миске тускло светило жиром холодное вареное мясо; отдельно стояла бутылка минеральной воды из местного областного источника, так как Григорий Мерлян водку запивал только и только минеральной водой.
– Здравствуйте, Нина Александровна,– добродушно проговорил он и, вежливо встав, показал на свободный стул.– Садитесь.
– Где же Шубин?
– Шубин здесь! – послышался медленный барский баритон, и Василий Васильевич Шубин вышел из-за киноаппарата.– Здравствуйте, здравствуйте, товарищ Савицкая!
Естественно, что человек, способный быть загороженным киноаппаратом, имел маленький рост; зубы у него были редкие и длинные, завидно белые, а руки и ноги такие субтильные, что сын Борька мог похвастаться лучшей мускулатурой. И волосики на голове у Василия Васильевича Шубина росли такие тонкие, что подымались кверху от слабого тока воздуха, который создавался разницей температур в кинобудке: холодный бетонный пол и разогретое вольтовой дугой горячее пространство верхней части помещения.
– Я бы на вашем месте на этот стул не сел, товарищ Савицкая! – многозначительно сказал Шубин.– Гвозди торчат, и шатается… Как бы советскому народу не потерять жену главного механика сплавной конторы товарища… как его там?… Гриша, как там фамилия нового главмеха сплавной конторы?
– Ларин,– спокойно ответил Григорий Мерлян.– Лариным он и прозывается, Василь Василич.
В хилом теле и крохотной голове второго киномеханика Василия Васильевича Шубина поселились такая сильная воля, такой бойцовский дух, такая непримиримость и ненависть ко всему сущему на свете, что добродушнейший киномеханик Мерлян не только плясал под дудочку помощника, но всегда глядел на него обожающими глазами, да и в поселке было немало людей, которые уважали и боялись второго киномеханика. Сам Василий Васильевич однажды, оглядев себя в большом зеркале, что стояло в фойе клуба, сказал: «Говорят, я исключительно напоминаю батьку Махно. Вечная ему память! А что?! Надеть на меня папаху, к боку – маузер…» И славен-то он среди своих поклонников был тем, что на словах и на деле воевал с начальством всех доступных ему рангов: поносил с любой трибуны всю дирекцию сплавной конторы, председателя поселкового Совета Белобородова-Карпова и председателя артели имени 8 Марта Бурмистрова, писал на них жалобы в разные газеты, обращался в Верховный Совет СССР и ЦК КПСС, если кто-нибудь из начальства поступал не так, как хотелось бы Василию Васильевичу Шубину.
– А я ведь к вам, товарищ Шубин,– холодно сообщила Нина Александровна.– Не сможете ли вы мне уделить минутку?
– Не смогу,– ответил Василий Васильевич.– Ответственный киномеханик закусывает, а я демонстрирую фильм яркого политического содержания… Кстати, на дверях висит таблица «Посторонним вход воспрещен!». Как вы смели войти в кинобудку?
– Там темно,– прожевывая мясо, сказал киномеханик Мерлян.– Табличку не видать…
– А вы бы лучше помолчали, гражданин! – стремительно обернулся к нему Шубин.– Выпивший человек не может считаться при исполнении служебных обязанностей… Почему же вы все-таки не заметили табличку, Савицкая? Вот вашу фамилию я помню… Чисто случайно, конечно!
Сын Василия Васильевича Шубина по имени, естественно, Василий учился у Нины Александровны в девятом «б» и был точной копией отца внешне, хотя внутренне был другим – добрым и общительным. Учился младший Шубин отлично, но особых склонностей ни к одной из наук не проявлял, увлечений не имел, вышколенный отцом и ведьмой бабушкой, вел себя примерно. Таким образом, помощник киномеханика, или второй киномеханик,– как хотите, так и называйте! – за сына не беспокоился и мог не церемониться с его преподавательницей.
– Простите, гражданка Савицкая,– отвертываясь, сказал Шубин.– Я должен контролировать работу киноаппаратуры, а вы извольте покинуть будку!
– Да, да, проконтролировай,– обрадовался киномеханик Мерлян, осторожно приступая к большому маринованному помидору, чтобы из него во все стороны не брызнул сок.– Надо уже давно электроды проконтролировать…
Разбирая перчатки – где левая, где правая,– Нина Александровна тихонечко пошла к дверям, усмехаясь уголками губ. Думала она о том, что Василий Васильевич Шубин – счастливый человек, если всегда живет в таком же состоянии нервного опьянения, какое испытывала она, когда смешивала с грязью физкультурника Мышицу. Ах, какой восторг ощущает человек, когда он позволяет себе гулять по спинам ближних! Солнце светит ярче и цветы пахнут гуще, когда можно позволить себе считать навозом все человечество, кроме самого себя. «Надо мне извиниться перед Мышицей»,– подумала она, а вслух сказала:
– Я весьма сожалею, Василий Васильевич, что у нас с вами не нашлось общего языка.– Нина Александровна как бы грустно потупилась.– Сама-то я легко переживу тот факт, что вы меня, как девчонку из класса, выставили из кинобудки, но мужа я должна защитить…
– Его не защищать надо, а гнать с работы! – крикнул Шубин, высовываясь из-за киноаппарата и ощеривая крысиные зубы.– За одного Пакирева его надо – вон из партии!
– Ну, партия – это не вашего ума дело, Шубин,– кротко ответила Нина Александровна.– А вот небольшую справочку я вам дам, коли вы не в состоянии запомнить фамилию Сергея Вадимовича.
Нина Александровна вынула из среднего пальца правой перчатки крохотную скомканную бумажку, по-прежнему усмехаясь уголками губ, произнесла еще печальнее прежнего:
– Запомнить фамилию моего мужа нетрудно. Вот данные поселкового Совета. В Таежном проживает один человек по фамилии Ларин и одиннадцать человек по фамилии Шубин, даже не родственников…
– Во дает! – радостно заорал киномеханик Григорий Мерлян.– Во баба!
Он, видимо, все-таки немножечко опьянел.
– Позвольте вам не поверить,– медленно сказал Шубин, но все-таки вышел из-за киноаппарата.
– Надо верить, гражданин Шубин. Смотрите: штамп, печать, число. Меня предупредили, что вы имеете обыкновение не запоминать чужие фамилии, вот я и запаслась справочкой…
На левом киноаппарате кончалась бобина с пленкой, надо было переключаться на правый аппарат, и второй киномеханик Шубин в третий раз скрылся за громоздким механизмом – такой он был все-таки мизерный, субтильный; защелкали держатели роликов, затрещала кинопленка, потом громыхнула заслонка глазка второго киноаппарата, в нем вспыхнула вольтова дуга, загудело и зашуршало, и через секунду левый аппарат умер, а правый ожил. После всего этого Василий Васильевич Шубин неторопливо прошагал к центру помещения, вынул из бокового кармана пиджака расческу в футлярчике, причесал волосы-пушинки. Он тщательно продул расческу, аккуратно уложил ее в футлярчик, который сунул обратно в нагрудный карман так, чтобы чуточку высовывался голубой кончик – похоже на уголок платка.
– Лестница у нас в сам деле опасная,– любезно сказал он.– Я лично на нее с карманным фонариком влезаю… А при фонарике-то и табличку видать…
– Во дает! Во мужик!
– Садитесь, Нина Александровна! – пригласил Шубин.– Вот этот стул покультурней будет…
…Минут через пятнадцать Нина Александровна опять шла по улице под концентрическими кругами, заковавшими луну, дышала туманным морозцем и думала о том, что это хорошо, когда в таком поселке, как Таежное, становится все больше людей, которых можно назвать личностями. Ведь тот же Василий Васильевич Шубин лет пятнадцать назад, по рассказам его старинных приятелей, был незаметным человечком с затаенно-злыми глазами, а вот теперь он так развернулся, что ей пришлось заранее готовиться к визиту и даже обманывать секретаря поселкового Совета, чтобы получить справку о количестве Лариных и Шубиных в поселке. Брось палку в собаку, попадешь в личность – это здорово нравилось Нине Александровне, доставляло радость, импонировало… Шубин, Валентина Сосина, старшина катера Евгений Симкин, слесарь Альберт Янович, Белобородова, домработница Вероника, экс-механик Булгаков, Люция Стефановна Спыхальская, Серафима Иосифовна Садовская, гениальный Марк Семенов… Ох, как хорошо! Но Шубин, этот самый Шубин все-таки оставался вне конкуренции. В конце разговора по жилищным проблемам он все-таки опять демонически усмехнулся, глядя ей неотрывно в глаза, сказал: «Несерьезный вам муж достался, товарищ Савицкая, на хлипких ногах… Вот я вам – человек вполне подходящий! Обдумайте этот вопрос, товарищ Савицкая, хорошо обдумайте…»
Начинался уже, видимо, одиннадцатый час, в клубе продолжался киносеанс, по улице усталой походкой возвращался домой вечерний лыжник, так уморившийся, что поленился снять лыжи и мучающийся оттого, что вчера по распоряжению сплав-конторского начальства улицы посыпали песком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44