— Да, отлично, — согласилась она.
— В таком случае, вопрос считаю решенным.
— С ней у вас не будет проблем, — сказал Домингес и затем добавил что-то, что Мэрилин не совсем поняла: — Ya esta domesticada.
Глава 14
— И что потом? — спросил Уиллис.
— Счастливый конец, — ответила она. — Я пробыла у Идальго чуть больше года. Однажды он позвал меня, протянул мне мой паспорт и сказал, что я могу идти, куда хочу.
— Как это?
Мэрилин пожала плечами.
— Возможно, я уже отработала все, что он заплатил за меня, чтобы вытащить из тюрьмы, не знаю. А может быть, действительно, был гуманистом.
— В жизни не встречал сутенера-гуманиста, — покачал головой Уиллис.
— Во всяком случае, я стала работать только на себя, пробыла в Буэнос-Айресе еще четыре года, откладывая каждое песо, и вернулась сюда с приличной суммой.
— Ты говорила мне, с двумя миллионами.
— Где-то так.
— Если разделить на четыре, получается пятьсот тысяч долларов в год.
— В Буэнос-Айресе полно богачей. Я брала по три сотни за раз. Умножь это на четыре-пять раз за ночь — получаются неплохие деньги.
Уиллис кивнул. Если она зарабатывала пятьсот в год при средней выручке в триста за визит, значит, она спала с более чем с полутора тысячами мужчин в год. Примерно тридцать — тридцать пять в неделю. Она же сказала — пять раз за ночь, и так — каждую неделю. И все четыре года.
— Думаешь о порче товара? — она будто читала его мысли.
Уиллис промолчал.
— Послушай, но то же самое делала девушка из «Отсюда — в вечность». Помнишь эту книгу? Девушка с Гавайских островов?
— Я не читал, — ответил Уиллис.
— И фильм не смотрел?
— Нет.
— Ну... — Мэрилин пожала плечами и опустила глаза. — Она занималась именно этим.
«Полторы тысячи мужчин», — думал он. Прибавь еще год, когда она работала на Идальго, получится восемь-девять тысяч. Мэрилин Холлис перебывала в постели, считай, со всем мужским населением целого городка. Если только мужского. А может, среди ее клиентов были и женщины? Полицейские псы? Арабские скакуны? О Боже!
Он покачал головой.
— Значит, теперь ты уйдешь, — сказала она.
Он ответил не сразу. Затем спросил:
— И никто из них ничего об этом не знал?
— Если ты имеешь в виду?..
— Я имею в виду МакКеннона, Холландера и Райли.
— Никто из них ни о чем не знал, — тихо произнесла она.
— А Эндикотт? Ты ему не рассказывала?
— Ты — единственный, кому я рассказала.
— Ну и повезло же мне, — горько усмехнулся он.
Наступило молчание.
Она не сводила с него глаз.
— И что ты собираешься рассказать своему напарнику? — наконец спросила она.
— Разумеется, не это.
— Нет, я про бутылку... что я брала в руки бутылку.
— Я скажу ему все то, что ты сказала мне.
Казалось, он долго находился в нерешительности. Затем сказал: «Да», — и прижал ее к себе.
В комнате для допросов с Мейером и Хейзом сидел человек в наручниках. Это был весьма почтенного вида господин лет пятидесяти в спортивной коричневой куртке, бежевых брюках, кремовой спортивной рубашке, коричневых носках и коричневых мокасинах. Волосы на висках и усы начали седеть. На столе лежал «смит-и-вессон» 38 калибра.
— Я зачитал вам ваши права, — говорил Мейер, — и сообщил, что, если хотите, можете пригласить своего адвоката, а также сказал вам, что вы можете отказаться отвечать на вопросы, или можете прекратить отвечать на них в любой момент...
— Мне не нужен адвокат, — сказал задержанный. — И я отвечу на все ваши вопросы.
— Вы также знаете, что здесь на столе работает магнитофон и все, что вы скажете, записывается на пленку и...
— Да, я понимаю.
— И вы готовы ответить на вопросы, которые мы с детективом Хейзом зададим вам?
— Я же сказал, да.
— Вы хорошо поняли, что имеете право на адвоката, если...
— Я понял. Мне не нужен адвокат.
Мейер взглянул на Хейза. Тот кивнул.
— Назовите, пожалуйста, свое полное имя.
— Дженнингз. Питер Дженнингз.
— Скажите, пожалуйста, по буквам.
— Дженнингз. Д-Ж-Е-Н-Н-И-Н-Г-З.
— Питер Дженнингз, правильно? Второго имени нет?
— Нет, второго имени нет.
— Ваш адрес, мистер Дженнингз?
— Саус Ноултон-Драйв, 5318.
— Номер квартиры?
— 3-С.
— Сколько вам лет, мистер Дженнингз?
— Пятьдесят девять.
— Вы выглядите моложе, — улыбнулся Мейер.
Дженнингз кивнул. Мейер подумал, что он наверняка слышал эти слова много раз.
— Это ваше оружие? — спросил Мейер. — Я говорю о револьвере тридцать восьмого калибра «смит-и-вессон», модель тридцать вторая, известная под названием «Терьер двойного действия».
— Да, это мой револьвер.
— У вас имеется разрешение на него?
— Имеется.
— Для ношения или без выноса из дома?
— Для ношения. Я работаю в алмазном бизнесе.
— Был ли этот револьвер при вас... я снова говорю о револьвере «смит-и-вессон» тридцать второй модели, когда полиция вас арестовала?
— Да.
— И это произошло в три сорок пять сегодня днем?
— Я не смотрел на часы.
— Время, указанное в отчете об аресте...
— Если там говорится три сорок пять, значит, так оно и есть.
— И вас арестовали в кинотеатре «Твин Плаза».
— Да.
— По адресу Най гебридж-роуд, 3748?
— Я не знаю точного адреса.
— Там находится два кинотеатра — «Твин Плаза-I» и «Твин Плаза-2». Я правильно описываю то место, где вас арестовали?
— Да.
— И вы были в кинотеатре, который называется «Твин Плаза-I». Это так?
— Да.
— Вы держали в руке револьвер «смит-и-вессон» тридцать второй модели, когда вас арестовали?
— Да, держал.
— И недавно сделали выстрелы из этого оружия?
— Да.
— Сколько выстрелов вы сделали?
— Четыре.
— Вы стреляли в кого-нибудь?
— Да, в женщину.
— Вы знаете ее имя?
— Нет.
— А вы знаете, мистер Дженнингз, что женщина, сидевшая прямо за вами, получила четыре ранения — в голову и грудь?
— Да, знаю. Ведь это я в нее стрелял.
— Вы стреляли в женщину, сидевшую позади вас, это так?
— Да.
— Вы знаете, что эта женщина умерла по дороге в больницу?
— Не знал, но я рад этому, — ответил Дженнингз.
Мейер снова взглянул на Хейза. Магнитофонная лента тихо шуршала.
— Мистер Дженнингз, — теперь вопросы задавал Хейз. — Не могли бы вы сказать нам, почему вы в нее стреляли?
— Она разговаривала, — сказал Дженнингз.
— Не понял?
— Весь сеанс, с начала до конца.
— Разговаривала?
— Разговаривала.
— Не понял?
— Во время фильма она непрерывно болтала. Называла действующих лиц: «Ой, посмотри, это муж!», «Ой, посмотри, ее приятель!», «Ого, вот это зверюга!», «Ух ты, оба здесь!» Она объясняла, где что происходит: «Это ферма», «Это джунгли», «Это врачебный кабинет». Она все время пыталась угадать события. «Наверняка она с ним спит», «Уверена, муж все узнает». В одной сцене, когда доктор говорит героине, что у нее сифилис, эта женщина позади меня спросила: «Что у нее?» Я обернулся и сказал: «Мадам, у нее сифилис!» А она мне: «Вас никто не спрашивает, я разговариваю с мужем». Я снова стал смотреть фильм, вернее, пытался сделать это. Эта женщина сказала: «Что бы у нее там ни было, она наверняка получила это от мужа». Я сдерживался все время, все то время, пока она беспрестанно болтала позади меня. Затем, когда фильм кончался, я уже больше не мог этого вынести. Там есть одна печальная сцена на кладбище. Мэрил Стрип прочитала очень красивые стихи, потом прошла к краю кладбища и стала смотреть вдаль; все начинают ей сопереживать, и тут эта баба произносит: «Девушка, которая с мужем, богатенькая», я обернулся и сказал: «Мадам, если вам так нравится разговаривать, почему вы не остались дома у телевизора?» А она ответила: «По-моему, я сказала вам, чтобы вы не лезли, когда вас не спрашивают, это не ваше дело». Я говорю: «Это мое дело. Я заплатил за билет». А она мне: «Тогда сидите и молчите». Вот тут-то я в нее и выстрелил.
Хейз взглянул на Мейера.
— Я сожалею только об одном, — закончил Дженнингз. — Что слишком долго терпел. Тогда я бы смог спокойно посмотреть фильм.
Мейер несколько сомневался, удастся ли ему доказать, что убийство было оправданным.
Когда Карелла пришел в лабораторию, капитан Сэмюэль Айзик Гроссман сидел, согнувшись над микроскопом. Было где-то около пяти. Дни становились длиннее. Небо по ту сторону большого окна лишь начинало подергиваться легкой дымкой приближающихся сумерек. Окна напротив отражали яркие лучи склоняющегося к горизонту солнца. Гроссман был полностью поглощен своим занятием. Стройный, худощавый человек, который смотрелся бы гораздо естественнее на какой-нибудь ферме в Новой Англии, чем в стерильной безликой обстановке лаборатории, сидел на высоком табурете и время от времени крутил рукоятку микроскопа, не отрывая глаза от окуляра. Карелла ждал.
— Я знаю, что здесь кто-то есть. — Гроссман повернулся, не слезая с табурета, и спустил очки со лба на переносицу. — Привет, привет, давненько не виделись. — Он слез с табурета и прошел к Карелле. Они пожали друг другу руки.
— Слышал последний анекдот про уролога? — спросил Гроссман.
— Нет, расскажи, — заранее улыбаясь, попросил Карелла.
— Уролог задает вопрос: «На что жалуетесь?» «Не могу пописать», — отвечает больной. «А сколько вам лет?» — интересуется врач. «Девяносто два». Тогда уролог говорит: «Так вы уже достаточно написали».
Карелла рассмеялся.
— И еще про уролога, — продолжал Гроссман. — Уролог встречает пациента: «На что жалуетесь?» «Доктор, я лишился члена в автомобильной катастрофе». «Ничего страшного, мы сделаем вам трансплантацию». «Я и не знал, что вы можете такое», — удивляется мужчина. «Я вам принесу несколько образцов». Уролог приносит один образец. «Слишком короткий», — недоволен пациент. Другой... Мужчина смотрит на него и говорит: «Я надеялся получить что-нибудь повнушительнее». Уролог уходит и возвращается с огромным членом. «Ну вот это уже похоже на то, что мне нужно, — говорит мужчина, — а нельзя ли получить его в белом исполнении?»
— Это надо рассказать Арти, — расхохотался Карелла.
— Обожаю шутки про уролога, — сказал Гроссман. — Так что привело тебя сюда?
— Я звонил вчера.
— Мне не передавали. А в чем дело?
— Как можно получить никотин из сигарет?
Гроссман с недоумением взглянул на него.
— Мы ведем дело по отравлению никотином, — объяснил Карелла. — Возможно, даже два отравления.
— В наше время это редкость, — покачал головой Гроссман. — Отравление никотином.
— Поэтому-то я и хочу узнать, как можно получить никотин. Полагаю, что нашему убийце была известна технология выделения никотина из препаратов от вредителей.
— Значит, хочешь узнать, каким образом можно получить никотин из сигарет. То есть как выделить чистый никотин?
— Из сигарет или трубочного табака.
— Гм, — хмыкнул Гроссман.
— Это возможно?
— Разумеется.
— И как это сделать?
— Ты знаешь, как делается виски?
— Нет. Мой отец делает вино.
— Ферментация. Очень похоже, только без сигар. Мы говорим о перегонке.
— И что это?
— У тебя есть в распоряжении час?
— Это очень сложно?
— Для меня — не очень. Но для тебя... — Гроссман пожал плечами.
— И что для этого нужно?
— Ты считаешь, что у твоего отравителя нет лабораторного оборудования? Скорее всего нет. Иначе можно было бы провести титрирование.
— Это как?
— Надо иметь родственника в Джорджии, умеющего гнать самогонку.
— К сожалению, таких связей у меня нет.
— Тогда придется соорудить собственный перегонный аппарат.
— И как его делают?
— Ты ничего не знаешь о перегонке?
— Абсолютно.
— Потрясающе. Мне прислали двоечника. Ладно. Перегонка — это перемещение жидкого или твердого вещества в его газообразном состоянии в другое место, где оно снова становится жидким или твердым.
— Зачем?
— Для очистки.
— Что значит — в другое место? В Нью-Джерси? Канзас?
— Ха-ха, они действительно прислали двоечника и тупицу, — печально проговорил Гроссман. — Слушай внимательно.
— Я слушаю очень внимательно.
— Самогон делается путем перегонки забродившей кашицы из ржи, ячменя, пшеницы, кукурузы — за что платишь, то и получаешь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33