— Должно быть, работала круглые сутки?
— Я много лет этим занималась.
— И Сиарт позволял тебе брать эти деньги себе?
— После того случая я порвала с ним отношения.
— И он тебя отпустил? Кому ты рассказываешь?
— Он меня не отпустил, я просто убежала. Прямо до Буэнос-Айреса.
— Где и заработала семьсот пятьдесят...
— Даже больше. В Аргентине полно богачей. Я работала без крыши. Все деньги, каждый цент, я оставляла себе.
— А тебя не разыскивают за что-нибудь в Аргентине? — вдруг спросил он.
— Меня никто нигде не разыскивает! Что с тобой сегодня?
— Так почему же ты сменила имя?
— И из-за этого меня теперь надо считать сбежавшей преступницей? Что особенного в том, что я изменила имя? Может быть, просто поняла, что хватит? Порвала с прошлым, приехала сюда и начала новую жизнь...
— Ты продолжаешь заниматься проституцией?
— Я же говорю, нет.
— Нет, ты мне этого не говорила!
— Я сказала, что начала новую жизнь, разве нет? По-моему, это не подразумевает проституцию.
Теперь они ссорились. Как настоящие влюбленные.
— А разве этот ворюга Микки не был твоим клиентом?
— Да просто одна моя подруга попросила меня...
— А все эти мужчины на твоем автоответчике?
— Просто знакомые, случайные знакомые.
— Это и значит — клиенты.
— Ничего это не значит, засранец чертов! — закричала она.
— Ничего себе выраженьице для приличной женщины.
— Я приличная женщина! — воскликнула она.
— Если ты не занимаешься проституцией, на что же ты живешь?
— Я уехала из Буэнос-Айреса с двумя миллионами долларов.
— О, ты работала даже больше, чем я предполагал.
— Гораздо, — сердито сказала она. — Я хорошо работала, у меня и сейчас неплохо выходит. — Она помолчала, затем добавила тихонько: — Ты и сам знаешь.
— Но не в профессиональном плане, да?
— Ну сколько же раз можно повторять одно и то же?!
— Столько, сколько мне надо.
— Я больше не занимаюсь проституцией, — тяжело вздохнула она. — То, что осталось после покупки дома, я вложила в ценные бумаги. Моего брокера зовут...
— Я знаю. Хэдли Филдс с Мерилл Линч.
— Да.
Некоторое время они шли молча.
— Зачем ты лгала мне? — наконец спросил он.
— А зачем ты стал вынюхивать?
— Зачем ты, черт подери, мне лгала? — повторил он и стряхнул со своей руки ее ладонь. Потом остановился и, повернувшись к ней, схватил ее за плечи. — Зачем?
— Потому что была уверена, что ты сбежишь, как только узнаешь правду. Вот как ты собираешься сбежать сейчас.
— И почему это для тебя так важно?
— Да важно. Очень важно.
— Почему?
— А ты как думаешь? — спросила она.
Он отпустил ее. Его плечи сгорбились. Внезапно он почувствовал себя очень маленьким.
— Не знаю... я не знаю, что думать, — бормотал он.
— Нам обязательно обсуждать это здесь, на ветру? — Она подошла к нему ближе. — Хэл... Пойдем ко мне. — Его била дрожь. Он знал, что ветер с реки здесь ни при чем. — Хэл! Ну пожалуйста. Пойдем ко мне. Я буду любить тебя. Пожалуйста.
— Только никогда больше не лги мне, — попросил он.
— Обещаю. — Она коснулась рукой его лица. Нежно поцеловала прямо в губы. — А теперь пойдем.
Она снова взяла его под руку и повела из парка, через улицу прямо в свой дом.
На следующее утро Карелла явился к Нелсону Райли и застал художника за работой. Казалось, Райли был крайне недоволен столь ранним визитом.
— По пятницам я заканчиваю недельную работу, — сообщил он. — Стараюсь сделать как можно больше, все подготовить к понедельнику. Надо было сначала позвонить.
Перед Кареллой стоял огромный рыжеволосый детина с зелеными, гневно сверкающими глазами, испачканными краской мосластыми руками, в одной из которых была зажата наподобие сабли большая кисть.
— Ради Бога, извините, — сказал Карелла. — Но мне бы хотелось задать вам еще несколько вопросов.
— А где второй коп? Тот, маленький? По крайней мере у него хватало такта сначала позвонить. Вы, очевидно, считаете, что художники сидят и ждут, пока на них снизойдет вдохновение, чтобы начать работу. Я — рабочая лошадка, такая же, как и вы.
— Я все понимаю, — извиняющимся тоном произнес Карелла. — Разница только в том, что я занимаюсь убийствами.
Он не стал уточнять, что занимается двумя убийствами. Для того он и пришел сюда, чтобы узнать, что именно Райли знает о втором преступлении.
— Мне наплевать, над чем вы там работаете, — ворчал Райли, — А я работаю над полотном три на четыре, и у меня уже ноги подкашиваются! Вы думаете, трудно только убийство расследовать? Пойдите посмотрите на эту тетку у стены!
Карелла взглянул на «эту тетку», которая была никакой не теткой, а склоном покрытой снегом горы, по которому скользили лыжники.
— Вы чувствуете, что идет снег? — спросил Райли.
— Нет, — честно признался Карелла.
— Вот и я тоже. А хочу, чтобы шел снег. Но каждый раз, когда я добавляю белый, теряется цвет. Яркие костюмы лыжников, этот алый и ярко-зеленый на флажках на той хижине, насыщенно-коричневая окраска кресел подъемника — видите эти сильные, чистые краски? Я люблю цвет. Но мне каждый раз приходится все переделывать, потому что белый приглушает все остальные цвета. Если я не сумею создать впечатление падающего снега сегодня, то всю неделю буду беситься. И какое мне дело до вашего убийства? И вообще, я уже рассказал все, что знал, другому копу.
— Мистер Райли, — спокойно заметил Карелла, — если вы не нарисуете этот снег, то всего-навсего будете беситься все выходные, если же мы не расколем свой орешек, то кто-то избежит наказания за преступление, и мы будем беситься не только в выходные, но очень и очень долго.
— Послушай, парень, не надо только ныть здесь, ладно? — сказал Райли. — Мне действительно наплевать, даже если вы и завалены работой и мало получаете. Пойди и пожалуйся в Армию Спасения. Никто тебя не заставлял идти в копы.
— Это так, — ответил Карелла. — Но раз уж так случилось, и я здесь, то думаю, вам не так уж трудно проявить хоть каплю вежливости.
— Подумали бы лучше о вежливости сами, прежде чем вламываться к человеку, пытающемуся передать снег, сняли бы трубку и позвонили!
— Только Господу удается изобразить снег, — глубокомысленно заметил Карелла, и Райли неожиданно расхохотался. Карелла неуверенно улыбнулся: — Так мы можем поговорить?
— Ладно, только по-быстрому, — Райли покачал головой. — У меня действительно полно дел.
«И у меня тоже», — подумал Карелла, но вслух произнес:
— Я лишь хотел напомнить вам о тех людях, о которых вас спрашивал мой коллега.
— Каких людях?
— Друзьях Мэрилин Холлис.
— Снова здорово — Мэрилин и ее друзья, — усмехнулся Райли. — Ей-богу, она не имеет никакого отношения к убийству этого парня, как там его?
— МакКеннон, — подсказал Карелла. — Почему вы считаете, что она не имеет к этому никакого отношения?
— Потому что, во-первых, она была со мной в день его смерти. Вот на этой картине как раз и изображено то место, где мы с ней были. Если внимательно посмотреть, то можно увидеть Мэрилин, вот она, у подъемника, — наклонилась и поправляет крепления. Вот эта девушка в темно-желтой куртке — она все выходные была в этой куртке персикового цвета. Я люблю чистые тона. И потом Мэрилин поклялась, что не имеет никакого отношения к смерти этого парня. А Мэрилин никогда не лжет.
— Все лгут, — сказал Карелла.
— Только не Мэрилин.
«Непорочная Мэрилин, — подумал Карелла. — Хоть причисляй ее к лику святых. Единственный человек во всей вселенной, который никогда не лжет».
— Все, — снова повторил он, сильно напирая на это слово.
«В том числе и я», — подумал он. И даже не произнеся ни слова, — ведь он до сих пор ничего не сказал о смерти Бэзила Холландера. Но ведь и Райли тоже ничего об этом не говорил. Так, может быть, лгут они оба?
— Когда она вам это говорила? — спросил он.
— Говорила что?
— Что не имеет отношения к смерти МакКеннона.
— Мы с ней разговаривали по телефону, после того, как другой коп...
— Уиллис.
— Да, такой маленький. Мы говорили после того, как он у меня побывал. Я сказал, что точно знаю, что она была со мной все выходные, но, может быть, она наняла какого-нибудь бандита, чтобы тот подбросил в чашку яд — мало ли какие у нее были причины? Вот тогда она поклялась мне самыми страшными клятвами, что даже не знала, что МакКеннон умер, пока вы не пришли и не сообщили ей об этом.
— Она именно так и выразилась?
— Примерно так.
— И вы, разумеется, тоже ничего об этом не знали, пока мой коллега не пришел к вам?
— Да, тот маленький.
— Уиллис.
— Ага.
— А почему это вы решили, что мисс Холлис — или кто-либо еще — может нанять убийцу?
— Я не думал об этом серьезно...
— Однако достаточно серьезно, чтобы спросить ее.
— Это было сделано в шутку.
— А, так это вы шутили...
— Да ведь не насчет убийства. Здесь шутки неуместны. Насчет наемного бандита.
— Но вы считали, что это невозможно?
— Ну кто же будет нанимать бандита, чтобы бросить яд в чью-то там чашку?
— Вы считаете, что МакКеннон был отравлен именно так? Что кто-то подсыпал ему яда в чашку?
— Я не знаю, как он был отравлен. Я только хочу сказать, что бандиты ломают руки или стреляют по ногам. Они не занимаются такими чисто женскими убийствами, как отравление... — Внезапно он замолчал. — Что это вы меня пытаетесь спровоцировать?
— Просто слушаю, — ответил Карелла.
— Знаете, мне не нравится, как вы слушаете, — сказал Райли. — Вы слушаете как-то очень выборочно.
— Вам не кажется, что бандит мог бы силой заставить МакКеннона проглотить этот яд?
— Представления не имею, каким образом яд попал в мистера МакКеннона. — Он, казалось, пытался защититься. Мускулистые руки сложены на мощной груди, рот скривился, даже, казалось, густые рыжие усы растопорщились еще больше.
— Хорошо, давайте поговорим о других двух мужчинах, с которыми она встречалась, — сменил тему Карелла.
— Я не знаю двух других, тех, о которых говорил ваш коллега.
— Уиллис.
— Да, маленький такой. Я их не знаю, как не знал и мистера МакКеннона, и если я сейчас же не начну работать над снегом, то скоро стану злиться и все разнесу к чертовой матери, мистер Карелла.
— Чип Эндикотт? — продолжал Карелла. — Никогда о нем не слышали? Скорее, Чарльз Эндикотт младший. Юрист.
— Никогда не знал его, и когда приходил ваш коллега, и теперь.
— А Бэзила Холландера?
— Тоже не знаю.
— И имени его никогда не слышали?
— Нет...
— Оно было вам незнакомо, когда приходил мой коллега... — Карелла сверился со своими записями, — это было двадцать пятого марта, так? На следующий день после убийства МакКеннона. Тогда вам это имя было неизвестно.
— Да.
— А сейчас оно вам известно?
— Нет.
— Вы читаете газеты, мистер Райли?
— Да.
— А телевизор смотрите?
— У меня нет телевизора.
— А вы слушаете радио?
— Когда работаю над картинами.
— И все же имя Бэзила Холландера вам неизвестно?
— Я же только что сказал вам...
— Вы знаете, что Бэзил Холландер мертв?
Не отводить глаз!
— Вы знаете, что он убит?
Смотреть в глаза.
— Его зарезали в собственной квартире на Эддисон-стрит, в центральной части города. И вы об этом не знали, это так?
— Нет, я...
— Вы разговаривали с мисс Холлис с начала этого месяца?
— Вообще-то нет, я...
— Сегодня четвертое, мистер Райли. Вы разговаривали с мисс Холлис с первого числа?
— Нет.
— Я думал, вы близкие друзья.
— Да, но...
Наступило молчание. Когда Райли заговорил снова, голос его был еще слышен.
— Это действительно очень серьезно?
— Да, очень.
— Я хочу сказать... значит, кто-то убивает ее друзей?
— Пока двоих, — сказал Карелла, не сводя глаз с его лица.
Он ничего не смог прочесть в глазах художника, когда рассказывал ему о Бэзиле Холландере, ни один самописец не подпрыгнул в этом крохотном детекторе лжи, ничто не указывало на тяжелый грех на душе, — все говорило лишь о том, что Райли действительно крайне удивлен.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33