— Она снова хлопнула блокнотом. — Когда, черт возьми, была эта Пасха?
— Думаю, пятнадцатого. Апреля.
— Наверняка я была за городом. У моих друзей есть домик в деревне, и я точно провела Пасху у них.
Она перелистывала страницы, пока не дошла до апреля.
— Пятнадцатое, — сказала она почти неслышно.
— Да, — подтвердил он.
— На этот день у меня ничего не записано, — сказала она и подняла глаза. — Странно! Могу поклясться, что я была в деревне. Не могу себя представить на Пасху в одиночестве. Если только у меня не было какой-нибудь репетиции. В таком случае...
Она снова перелистала блокнот.
— Ага, вот! В субботу вечером я оформляла витрину. В воскресенье я, наверное, учила роль, потому что, на следующий день — репетиция, в понедельник шестнадцатого, вот!
Она тыкала указательным пальцем в календарь.
«Репетиция» — гласила отдельная запись. 7.00 вечера.
— Кто-нибудь был с тобой? — спросил он.
— О, да! Мы репетировали сцену из новой пьесы, были, по крайней мере...
— На Пасху. Когда ты разучивала роль.
— Думаю, я была одна.
— И никто тебе не суфлировал?
— Нет. Кажется, я была одна.
— И в тот день ты не ходила в Святую Екатерину?
— А зачем мне было идти туда?
— Понятия не имею! Так ходила?
— Нет!
— Какие у тебя были отношения с отцом Майклом?
— У меня с ним не было любовной связи, если ты опять возвращаешься к этой теме!
— Было ли между вами что-нибудь, выходящее за рамки строго служебных отношений?
— Да, — ответила она, немало удивив его.
— Что именно?
— Я находила его весьма привлекательным. И я полагаю... если быть честной до конца... флиртовала с ним при случае.
— Как флиртовала?
— Ну, например, походка... сам знаешь.
— Что походка?
— Знаешь, как женщины могут ходить, когда хотят привлечь внимание?
— Угу.
— Ну, и зрительный контакт, как я считаю. Случайно обнажаешь ножку, вот так. Ну, ты же знаешь, как флиртуют женщины!
— Ты католичка?
— Нет.
— Поэтому ты считаешь вполне допустимым флиртовать с патером.
— А ты сердишься, — сказала она, улыбнувшись.
— Нет, я не сержусь. Я просто стараюсь...
— И все-таки ты сердишься!
— А флиртовать со священником — это в порядке вещей? Правильно? Походка, зрительный контакт, случайно приоткрытая ножка, так ты все это называешь? Все это вполне нормально?
— Ну, давай, давай. У нас у всех в голове эти фантазии, ведь правда? Монашки... Священники... А как ты думаешь, о чем эти «Поющие в терновнике», если не о желании улечься в постель с патером? Ты читал «Поющих»?
— Нет, — сказал он.
— И не видел минисериал?
— Нет.
— Да все на свете их видели!
— Кроме меня. И это была твоя фантазия? Стремление лечь в постель с отцом Майклом?
— Сознаюсь, я подумывала об этом.
— И, вероятно, что-то для этого предпринимала?
— "Действовала" — вот подходящее слово! Потому что во многих отношениях это похоже на роль Мэгги из «Поющих в терновнике». Или Сэди Томпсон из «Дождя». Ты знаешь эту пьесу, «Дождь»? Я играла в ней на курсах в прошлом году. Надо, видишь ли, испробовать все роли, если хочешь развить свой природный талант. Очень интересны женщины, заводящие интриги со священниками. Или вот роль Петти Дэвис в пьесе «Из человеческого рабства». Там, правда, не священник, а инвалид. Не то, чтобы я приравнивала патера к инвалиду, просто он ограничен своими обетами, которые не дают выхода его инстинктам или страстям, побуждениям, его сдерживают клятвы, которые он дал, он этим ограничен... конечно, он некоторым образом покалечен. Поэтому это было... ну, очень занятно. Сыграть такую роль, и... понаблюдать за его реакцией. Тогда работа становится интереснее. Ты же знаешь, эта работа — очень нудная. А такие моменты делают ее увлекательнее.
— Разумеется, — сказал Хейз. «Ох, эти актрисы!» — подумал он. — Но ты никогда не выходила за рамки? — спросил он.
— Никогда.
— Ты никогда...
— Ладно, — поколебавшись, сказала она.
Он ждал продолжения.
— Я видела, что он мной интересуется, понимаешь?
— У-гу.
— Я хочу сказать... он изучал меня, давай говорить так.
— У-гу.
— Приглядывался ко мне, понимаешь?
— У-гу.
— Наблюдал за мной.
Она отхлебнула из бокала, задумчиво уставилась в него, как будто ожидая увидеть истину под лимонным соком и кубиками льда.
— Должна признаться, — нерешительно заметила Крисси, — если бы он сделал хоть малейшее движение... если бы он позволил себе хоть один шаг... ну, ты знаешь... посмотрел бы... я б прошла весь остальной путь. Потому что, по правде сказать, — я с тобой предельно честна, — я до смерти боюсь секса. Из-за СПИДа. Прошлый год я ни с кем не была в постели, говорю тебе абсолютную правду. И я думала... и, может, потому все начала, этот флирт, знаешь... я думала, хоть здесь это будет безопасно. Секс с патером должен быть совершенно безопасным.
Она подняла глаза на него. Их взгляды встретились.
— Не знаю, — насторожилась она, — ты, наверное, считаешь меня ужасной?
— Да, — ответил он.
Но это не значило, что она его убила.
— Я только возьму счет, — сказал он.
Эбигайль Финч оказалась красивой блондинкой в желтых колготках и черном трико, черные кожаные туфли на высоких каблуках добавляли добрых три дюйма к ее и без того внушительному росту. Когда Карелла в семь вечера вошел в ее квартиру на Калмз-Пойнт, она объяснила ему: когда он позвонил, она только что возвратилась с гимнастических занятий и у нее не было времени прибраться. «Ну, если не принимать во внимание твои туфли», — подумал он, но ничего не сказал.
Мисс Финч...
— Пожалуйста, зовите меня Эбби, — сразу же предложила она...
...должно быть, не менее сорока лет (ее сыну уже за двадцать), но выглядела она не старше тридцати двух — тридцати трех. Гордясь своим подтянутым видом, она ввела Кареллу в гостиную, предложила ему сесть, спросила, не хочет ли он чего-нибудь выпить, а затем уселась на диван лицом к нему, потом, коснувшись его коленями, переменила позу, села по-турецки, притворно скромно сложив руки на коленях. Где-то в комнате курились благовония, а сама мисс Финч — Эбби — пользовалась резкими духами с намеком. Карелла чувствовал себя так, как будто нечаянно очутился в публичном доме в Сингапуре. Он решил, что надо побыстрее во всем разобраться и сваливать отсюда к черту. Он точно почуял какую-то угрозу.
— Хорошо, что вы согласились принять меня, мисс Финч, — сказал он. — Я постараюсь не...
— Эбби, — повторила она. — Прошу вас!
— Я постараюсь не отнимать у вас много времени, — продолжал он. — Наше понимание...
— Вы уверены, что не хотите выпить?
Наклонившись к нему и слегка положив руку на его кисть.
«Опасность близка», — подумал он.
— Спасибо, нет, — ответил он. — Я на службе.
— А вы не будете против, если я выпью?
— Конечно же, нет! — сказал он.
Она, изгибаясь всем телом, поднялась с дивана, передвигаясь, как танцор, подошла к бару с откидной дверцей, открыла ее, оглянулась через плечо, как Бетси Грейбл в знаменитом плакате времени второй мировой войны, и улыбнувшись, предложила:
— Чего-нибудь легкого?
— Нет, ничего, спасибо, — ответил Карелла.
Она налила чего-то темного в невысокий бокал, бросила несколько кубиков льда и вернулась к дивану.
— За хорошую жизнь! — произнесла она, загадочно улыбаясь, как будто это была шутка, которой ему никогда не понять.
— Мисс Финч, — сказал он. — Как мы...
— Эбби! — Она укоризненно подняла брови.
— Да, Эбби, — согласился он. — Как мы понимаем, вы ходили к отцу Майклу, чтобы просить его о помощи...
— Да, как-то в марте. В конце марта. Я узнала, что мой сын валяет дурака с черной магией...
— Ну, конечно, не с черной магией...
— А, это одно и то же! Поклонение дьяволу? Еще хуже!
И вновь загадочно улыбнулась.
— И вы просили его о помощи, хотели, чтобы он поговорил с вашим сыном...
— Да, конечно! А как бы вы отнеслись к тому, что ваш сын впутывается в такие дела? Я пошла к отцу Майклу, потому что церковь Безродного была недалеко от Святой Екатерины. И я думала, если к Эндрю обратится патер... он воспитывался как католик, знаете... то его слова будут иметь определенный вес.
— Как вы обнаружили, что ваш сын ходит на те службы... или как это у них называется...
— Мессы, — поправила она. — Я так думаю. Не помню уже, кто мне сказал. Я с кем-то случайно встретилась, и меня спросили, знаю ли я, что мой сын спутался с сатанистами? Эта женщина знала и меня, и его.
— Почему это вас встревожило?
— Простите, что?
— Вы разорвали с сыном отношения, почему же вас обеспокоило то, чем он занимается?
— Мой сын молится дьяволу! — воскликнула она, — как вам такое нравится? Узнать, что ваш сын — гомосексуалист да еще и замешан в сатанизме!
— Вы хотите сказать... ладно, я не совсем понял, что вы имеете в виду. Вы опасались, что это как-то отразится и на вас?
— Ну, конечно же! Богу известно, я не самая примерная, но никто не имеет права напрочь забывать о своем воспитании, ведь так?
И снова загадочно улыбнулась, как будто подсмеиваясь над своими словами.
— И вы пошли к отцу Майклу... — сказал Карелла.
— Да, я часто бывала в этой церкви. До своего грехопадения, — поправилась она и опустила глаза, как монашка, и снова он почувствовал, что она подсмеивается над ним, но ему ни за что в жизни не догадаться, почему.
— Понимаю, — кивнул он. — И вы рассказали ему...
— Я рассказала ему, что мой сын молится дьяволу. Всего лишь в трех-четырех кварталах от его церкви! И я попросила его связаться с Эндрю...
— Что он и сделал?
— Да.
— И это страшно разозлило вашего сына?
— А мне наплевать, как это его разозлило! Я просто хотела, чтобы он перестал ходить в эту проклятую церковь!
— И это было в конце марта? Когда вы были у священника?
— Да, это в первый раз.
— Как? Выходит, вы приходили еще?
— Понимаете, я...
Его вдруг осенило, что она — блондинка!
Плюс ко всему ее вызывающая сексапильность!
— Сколько раз вы встречались с ним? — спросил он.
— Один или два.
— Включая ваше первое посещение в конце марта?
— Да.
— Тогда, значит, два раза?
— Ну да. Может быть, три.
— Что?
— Не исключено, что и три раза.
— Начиная с конца марта?
— Да.
— Когда вы были у него в марте?
— Вы не могли бы мне сказать?..
— Вы помните, когда?
— Почему это так важно для вас?
— Потому что его убили, — просто сказал Карелла.
Ее взгляд вместе с почти неуловимым пожиманием плечами как бы говорил:
«Ну и какое мне до этого дело?»
— Так когда в марте? — снова спросил он.
— Это было в пятницу, — ответила она, — а когда точно, не помню.
Карелла вынул свой блокнот и взглянул на календарь в самом конце.
— Последняя пятница марта — тридцатое. Это было тридцатого?
— Нет, до этого.
— Двадцать третьего?
— Возможно.
— А в следующий раз?
— Где-то в апреле.
— Вы не могли бы припомнить дату?
— Простите, не могу. Слушайте, я понимаю, убили человека, но...
— Были ли вы у него в воскресенье на Пасху? — спросил Карелла.
Обыкновенно, когда вы задаете такие вопросы, собеседники думают, что вы уже располагаете какими-то фактами. И они у вас были. Эти люди не знают, каким образом вы их добыли, но вам уже что-то известно, поэтому лгать — бесполезно.
— По правде говоря, была, — сказала она.
Этот «Расемон» никогда не кончится!
Карелла уже выслушал пять изложений, еще раз подсчитаем, да, пять вариантов Пасхальной саги, как это ныне известно всему литературному миру, но вот появилась еще одна версия, принадлежащая Эбигайль Финч, ее история, и она собирается сейчас ее выложить, без стеснения, что было понятно из ее первых восьми слов: «Я пришла туда, чтобы заниматься с ним любовью».
К тому времени...
Это было пятнадцатого апреля — ненастным днем, очень подходящим для того, чтоб заниматься любовью где-нибудь в уютном уголке каменного дома священника...
К тому времени они занимались этим самым — так и эдак, вверх и вниз, так сказать — уже добрых две недели, с того самого первого апреля, когда она пришла к патеру во второй раз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46