Карелла всегда всей душой был за счастливый конец. Но судя по тому, как изменилось лицо Хейза, когда он услышал, что священник называл своего секретаря то «Крис», то «Крисси», но не «Кристин», или «мисс Лунд», или «Черт с хвостиком», Карелла заподозрил, что его коллегу на этот раз забрало за живое, и он от всего сердца пожелал, чтобы Крисси Лунд оказалась незамешанной в этом деле.
Потому что если это она была той женщиной, которая шантажировала отца Майкла на Пасху...
Или еще хуже, если это она состояла в интимной связи со священником...
Или, что совсем плохо, если это она занималась прелюбодеянием и шантажом в одно и то же время...
— Покажите нам сначала доступные, простые места, — попросил Хейз миссис Хеннесси.
* * *
Каждый раз, когда он начинал накачиваться алкоголем до ужина, ее охватывало недоброе предчувствие. В такие дни он шел из магазина прямо домой и тут же принимался пить. Было всего лишь начало седьмого, а он уже принял на грудь два огромных бокала джина со льдом и допивал третий, сидя в кухне у буфета рядом с мойкой. Перед ним стояла формочка для льда. Джин «Танкрей» — он пил только лучшее! «Танкрей» или «Бифитер». В этом доме дешевый джин не держат! Как-то он спросил, знает ли она, что джин настаивают на ягодах можжевельника? А известно ли ей, что эти ягоды ядовиты? Она не понимала, шутит он или нет. Иногда он говорил такое, чтобы нарочно запутать ее. В такие минуты он становился жестоким.
Она никогда не знала, были ли эти его пьяные... фортели, ну, вы сами знаете, как это называется... вызваны каким-то происшествием в магазине или они как-то связаны с календарем, с фазами Луны — как женские циклы. Она подозревала, что эти периоды помутнения рассудка имели какое-то сексуальное объяснение, что пьянство заменяет ему секс, заниматься которым он бросил еще тогда, когда впервые напился, и потом...
— Ты не согласна со мной? — спросил он.
— Я приготовила вкусный ужин, — робко проговорила она.
— И это значит, что тебе не по душе, так?
Он плеснул джина в невысокий толстостенный бокал поверх кубиков льда. Пальцы обвили стекло. Где-то вдали, на востоке послышался удар грома. Уже столько дней не выпадало ни капли дождя! Как его здесь заждались!
— Я задал тебе вопрос, Салли!
Она терялась в догадках: пьян он уже или нет. Обычно на это требовалось больше двух бокалов, как бы он их ни наливал. Ей очень не хотелось никаких скандалов. Но все равно, если он что-то задумал, тут уж порхай не порхай вокруг него, — предотвратить неизбежное она не в состоянии. Как будто кто-то нажимал кнопку внутри него, и тогда начинали крутиться и цепляться друг за друга все шестеренки, и ничем нельзя было остановить эту машину. Разве только сбежать! Удрать от машины! Далеко, далеко... Ей пришла в голову мысль, что, может, именно сейчас и надо все бросить, пока машина опять не раскрутилась.
— Салли?
— Да, Арт, — отозвалась она, и тут же до нее дошло, какую она совершила ошибку. Его имя — Артур, и он любил, когда его называли полным именем. Артур. Не Арт, не Арти. Имя Артур звучало величественно — Король Артур! А Арт или Арти — так зовут механиков в гараже! — Прости! — поправилась она.
— Ты до сих пор не ответила на мой вопрос! — ярился он.
Слава Богу. Он не придрался к тому, что она назвала его Арт, а не Артур. Может, в конце концов, все не так плохо! Может, сегодня вечером машина просто остановится до...
— Ты слышала мой вопрос, Салли?
— Прошу прощения, Артур...
Подчеркивая, что на этот раз она назвала его Артуром.
— ...Какой вопрос?
— Тебе не нравится мое пьянство?
— Ничего страшного, если ты делаешь это в меру. Я приготовила вкусный ужин, Артур...
— Что же за вкусный ужин ты нам сегодня приготовила? — насмешливо спросил он и, поднеся бокал к губам, осушил его.
За окном сверкали молнии, сопровождавшиеся раскатами грома.
— Жареный лосось, — быстро ответила она, — со свежим аспарагусом, который я купила у корейцев.
— Ненавижу аспарагус, — сказал он.
— А мне казалось, ты его любишь. Я думала, что ты ненавидишь брокколи.
— Я ненавижу аспарагус. И брокколи! — Он снова подошел к буфету, взял с подноса два кубика льда и бросил их в бокал. Она надеялась, что он больше не будет пить.
Он выпил еще одну порцию джина.
— Ты готовишь аспарагус, и брокколи, и цветную капусту, и все другие засранные овощи, которые я ненавижу, — сказал он, — брюссельскую капусту...
— Я думала, ты любишь...
— ...белокочанную и все это, — сказал он, поднеся бокал ко рту. — Человек дожил до сорока девяти лет, вот уже двадцать пять лет женат на одной и той же бабе, и, кажется, ей пора бы знать, что он любит, а что — не любит! Но нет, это жирной Салли не по уму...
Это оскорбление: «жирная Салли» — всегда ранило ее.
Он и сегодня собирался ее мучить!
— ...жирная Салли по-прежнему потешается над ним, готовит все, что ни взбредет в ее трепаную голову, не думая о том, что ее муж мог...
— Я долго думала...
— Заткнись! — рявкнул он.
«Мне надо уйти! — решила она. — В прошлый раз я слишком долго не осмеливалась и дождалась, пока не грянула буря, а потом было уже поздно. Пусть превратится в угли этот ужин, — подумала она, — наплевать, если в плите даже вспыхнет пожар, мне надо уйти! Прямо сейчас!»
Но она все колебалась.
Давая ему время на размышление.
Потому что в тот последний раз, когда она убежала к отцу Майклу, чтобы рассказать ему о том, что произошло, ей показалось, будто в доме стало чуть-чуть лучше. Это было... почти два месяца назад, в начале апреля, незадолго до Пасхи, как раз после того, как он написал это ужасное письмо. А ведь она просила его не писать, она предупреждала, что он выставит себя на посмешище перед всем приходом, но он заставил ее перепечатать письмо дома, а потом отнес в банк, чтобы сделать ксерокопии, неизвестно, сколько их ему понадобилось; говорил, что он возмущен тем, как священник превращает церковь в финансовую контору, это его точные слова. И, конечно, прихожане решили, что он — глупец, раз пишет такие дурацкие письма, а в следующее воскресенье отец Майкл прочел еще одну проповедь о деньгах, упомянув о письме, которое он получил, — письме, написанном Артуром... да, правильно, это было ровно за неделю до Пасхи, во второе воскресенье апреля. И он в ту ночь напился. А на следующее утро она побежала к отцу Майклу с опухшими глазами и разбитой губой...
— У тебя очень плохая привычка, Салли, прерывать меня, — сердился он.
— О, я знаю, — тихо сказала она, все еще давая ему возможность развеять сомнения, все еще надеясь, что ее посещение священника изменило ситуацию в доме. Теперь Артуру известно, что кто-то еще в курсе того, что происходит в доме...
Но священник уже мертв.
Кто-то убил священника.
— ...даже когда я была еще девочкой, — оправдывалась она дрожащим голосом, — я обычно...
И осеклась.
«Опять прерываю! — подумала она. — Вот так все время!» Он стоял у буфета, добавляя льда в бокал. Она уже потеряла счет выпитым им порциям. За окном бушевали молнии под аккомпанемент грома, а затем в порывах дикого ветра хлынул дождь широкими полосами. Он все еще стоял, захмелевший, у буфета, держась за ручку формочки для льда. Формочка делилась с помощью ручки-рычага на маленькие симметричные ячейки и была уже пуста. Кончились ледяные кубики. А дождь за окном лил как из ведра.
— Мисс Зафтиг, — ухмыльнулся он, — кажется, так тебя называл твой маленький еврейчик?
— Да, он считал меня «zaftig», — сказала она, — но никогда не называл меня мисс Зафтиг.
«Не противоречь ему! — подумала она. — Соглашайся со всем, что он говорит!»
— Маленькая мисс Зафтиг побежала к этому трахнутому священнику.
— Прошу, если б ты не...
— Стирать свое грязное белье на людях!
— Оно не было бы грязным...
— Потащила наше грязное белье в церковь и копалась в нем перед священником!
— В следующий раз не...
Он ударил ее наотмашь. Все еще держа в руке формочку для льда на 12 кубиков, он ударил этой формочкой ее по лицу, правда, только поцарапав щеку, потому что это все-таки неэффективное оружие — алюминий; вряд ли вообще можно назвать его оружием.
А вот бутылка с джином — совсем другое дело!
Бутылка была зеленого цвета, прочная, а на ней — маленькая красная печать, удостоверяющая, что это — натуральный продукт, «Танкрей», отличная штука! Швырнув на пол решетку от формочки, он схватил бутылку за горлышко, рванул ее с буфета и завел назад, как это делают теннисисты при ударе справа: вместо ракетки — бутылка, а мяч летит на уровне плеча, размах! Глаза следят за мячом, а на высоте плеча — как раз ее голова!
Красное пятно крови отпечаталось на бутылке рядом с красной пробкой. Из открытого горлышка на запястье выплескивался джин, кровь била струей из глубокой раны и заливала ее левый глаз. Вид крови напугал его. Похоже, до него дошло, что он напал на нее со смертельно опасным оружием, что эта бутылка легко могла убить при малейшей его неосторожности! Он воскликнул: «О, неужели?», как будто осуждая ее за то, что она сама имела глупость схватить эту бутылку и использовать против себя же. «О, неужели?» и выбросил бутылку в раковину, нарочно расколотив ее, — осколки зеленого стекла взметнулись в воздух как раз в тот момент, когда их осветила желто-белым светом молния, вспыхнувшая за окном.
Грохотал гром.
Как ни странно, но сейчас Фарнс стал еще страшней.
Хотя в руках у него не было никакого оружия, кроме самих рук. Не осознавая силу и опасность своих мышц (а уж она-то знала это!), он надвигался на нее. А она стояла, прислонившись к двери. Кровь хлестала из раны на голове, левую руку она прижала к виску, а правую вытянула, как постовой полицейский, с растопыренными пальцами. «Не надо, Артур! — взмолилась она. — Пожалуйста, не надо!» Но он снова и снова повторял свое «О, неужели?», как будто возражая против того, что она только что сказала ему, или прося у нее дальнейших объяснений уже сказанному. «О, неужели?» При этом он продолжал бить ее по лицу снова и снова, методично, своими огромными кулаками он наказывал ее, словно она была виновата в его пьянстве.
Она дотянулась до ножа, лежавшего на сушилке.
И хладнокровно ударила его.
Глава 10
Допрос состоялся в 87-м участке в кабинета лейтенанта Бернса, менее чем через полчаса после того, как из госпиталя «Генерал Грир» был выпущен Артур Левеллин Фарнс. Ему была оказана медицинская помощь по поводу ножевого ранения в левое предплечье и немедленно после этого было предъявлено обвинение в нападении 1-й степени: "С намерением нанести серьезные физические увечья другому лицу, нанесение таковых увечий этому или третьему лицу с применением смертоносного оружия или опасного предмета, что является уголовным преступлением класса "С" и влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок от трех до пятнадцати лет".
Чтобы подсластить пилюлю, Артуру также было предъявлено обвинение в попытке покушения на жизнь — уголовное преступление класса "В" — минимум три — максимум двадцать пять лет тюрьмы. В аналогичном преступлении обвинялась и его жена, Салли Луиза Фарнс, но в старом полицейском доме сложилось мнение, что ей легко будет отвертеться от обоих обвинений, объясняя случившееся самозащитой. И вот здесь в среду, в 10 часов утра собрались детективы, к ним присоединилась помощник окружного прокурора Нелли Бранд. Они пришли не столько для того, чтобы убедиться, что дело против Фарнса не развалится, — они знали: дело это крепкое, настоящее, — сколько для того, чтобы выяснить, как продвинулось расследование по делу об убийстве отца Майкла Берни.
Карелла пригласил Нелли тогда, когда понял, что они задержали жестокого человека, жена которого жаловалась отцу Майклу на оскорбления словом и действием. Этот же человек был и автором письма священнику, которое таило в себе чуть прикрытую угрозу расправы. По его собственному признанию, он заходил в церковь днем на Пасху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46
Потому что если это она была той женщиной, которая шантажировала отца Майкла на Пасху...
Или еще хуже, если это она состояла в интимной связи со священником...
Или, что совсем плохо, если это она занималась прелюбодеянием и шантажом в одно и то же время...
— Покажите нам сначала доступные, простые места, — попросил Хейз миссис Хеннесси.
* * *
Каждый раз, когда он начинал накачиваться алкоголем до ужина, ее охватывало недоброе предчувствие. В такие дни он шел из магазина прямо домой и тут же принимался пить. Было всего лишь начало седьмого, а он уже принял на грудь два огромных бокала джина со льдом и допивал третий, сидя в кухне у буфета рядом с мойкой. Перед ним стояла формочка для льда. Джин «Танкрей» — он пил только лучшее! «Танкрей» или «Бифитер». В этом доме дешевый джин не держат! Как-то он спросил, знает ли она, что джин настаивают на ягодах можжевельника? А известно ли ей, что эти ягоды ядовиты? Она не понимала, шутит он или нет. Иногда он говорил такое, чтобы нарочно запутать ее. В такие минуты он становился жестоким.
Она никогда не знала, были ли эти его пьяные... фортели, ну, вы сами знаете, как это называется... вызваны каким-то происшествием в магазине или они как-то связаны с календарем, с фазами Луны — как женские циклы. Она подозревала, что эти периоды помутнения рассудка имели какое-то сексуальное объяснение, что пьянство заменяет ему секс, заниматься которым он бросил еще тогда, когда впервые напился, и потом...
— Ты не согласна со мной? — спросил он.
— Я приготовила вкусный ужин, — робко проговорила она.
— И это значит, что тебе не по душе, так?
Он плеснул джина в невысокий толстостенный бокал поверх кубиков льда. Пальцы обвили стекло. Где-то вдали, на востоке послышался удар грома. Уже столько дней не выпадало ни капли дождя! Как его здесь заждались!
— Я задал тебе вопрос, Салли!
Она терялась в догадках: пьян он уже или нет. Обычно на это требовалось больше двух бокалов, как бы он их ни наливал. Ей очень не хотелось никаких скандалов. Но все равно, если он что-то задумал, тут уж порхай не порхай вокруг него, — предотвратить неизбежное она не в состоянии. Как будто кто-то нажимал кнопку внутри него, и тогда начинали крутиться и цепляться друг за друга все шестеренки, и ничем нельзя было остановить эту машину. Разве только сбежать! Удрать от машины! Далеко, далеко... Ей пришла в голову мысль, что, может, именно сейчас и надо все бросить, пока машина опять не раскрутилась.
— Салли?
— Да, Арт, — отозвалась она, и тут же до нее дошло, какую она совершила ошибку. Его имя — Артур, и он любил, когда его называли полным именем. Артур. Не Арт, не Арти. Имя Артур звучало величественно — Король Артур! А Арт или Арти — так зовут механиков в гараже! — Прости! — поправилась она.
— Ты до сих пор не ответила на мой вопрос! — ярился он.
Слава Богу. Он не придрался к тому, что она назвала его Арт, а не Артур. Может, в конце концов, все не так плохо! Может, сегодня вечером машина просто остановится до...
— Ты слышала мой вопрос, Салли?
— Прошу прощения, Артур...
Подчеркивая, что на этот раз она назвала его Артуром.
— ...Какой вопрос?
— Тебе не нравится мое пьянство?
— Ничего страшного, если ты делаешь это в меру. Я приготовила вкусный ужин, Артур...
— Что же за вкусный ужин ты нам сегодня приготовила? — насмешливо спросил он и, поднеся бокал к губам, осушил его.
За окном сверкали молнии, сопровождавшиеся раскатами грома.
— Жареный лосось, — быстро ответила она, — со свежим аспарагусом, который я купила у корейцев.
— Ненавижу аспарагус, — сказал он.
— А мне казалось, ты его любишь. Я думала, что ты ненавидишь брокколи.
— Я ненавижу аспарагус. И брокколи! — Он снова подошел к буфету, взял с подноса два кубика льда и бросил их в бокал. Она надеялась, что он больше не будет пить.
Он выпил еще одну порцию джина.
— Ты готовишь аспарагус, и брокколи, и цветную капусту, и все другие засранные овощи, которые я ненавижу, — сказал он, — брюссельскую капусту...
— Я думала, ты любишь...
— ...белокочанную и все это, — сказал он, поднеся бокал ко рту. — Человек дожил до сорока девяти лет, вот уже двадцать пять лет женат на одной и той же бабе, и, кажется, ей пора бы знать, что он любит, а что — не любит! Но нет, это жирной Салли не по уму...
Это оскорбление: «жирная Салли» — всегда ранило ее.
Он и сегодня собирался ее мучить!
— ...жирная Салли по-прежнему потешается над ним, готовит все, что ни взбредет в ее трепаную голову, не думая о том, что ее муж мог...
— Я долго думала...
— Заткнись! — рявкнул он.
«Мне надо уйти! — решила она. — В прошлый раз я слишком долго не осмеливалась и дождалась, пока не грянула буря, а потом было уже поздно. Пусть превратится в угли этот ужин, — подумала она, — наплевать, если в плите даже вспыхнет пожар, мне надо уйти! Прямо сейчас!»
Но она все колебалась.
Давая ему время на размышление.
Потому что в тот последний раз, когда она убежала к отцу Майклу, чтобы рассказать ему о том, что произошло, ей показалось, будто в доме стало чуть-чуть лучше. Это было... почти два месяца назад, в начале апреля, незадолго до Пасхи, как раз после того, как он написал это ужасное письмо. А ведь она просила его не писать, она предупреждала, что он выставит себя на посмешище перед всем приходом, но он заставил ее перепечатать письмо дома, а потом отнес в банк, чтобы сделать ксерокопии, неизвестно, сколько их ему понадобилось; говорил, что он возмущен тем, как священник превращает церковь в финансовую контору, это его точные слова. И, конечно, прихожане решили, что он — глупец, раз пишет такие дурацкие письма, а в следующее воскресенье отец Майкл прочел еще одну проповедь о деньгах, упомянув о письме, которое он получил, — письме, написанном Артуром... да, правильно, это было ровно за неделю до Пасхи, во второе воскресенье апреля. И он в ту ночь напился. А на следующее утро она побежала к отцу Майклу с опухшими глазами и разбитой губой...
— У тебя очень плохая привычка, Салли, прерывать меня, — сердился он.
— О, я знаю, — тихо сказала она, все еще давая ему возможность развеять сомнения, все еще надеясь, что ее посещение священника изменило ситуацию в доме. Теперь Артуру известно, что кто-то еще в курсе того, что происходит в доме...
Но священник уже мертв.
Кто-то убил священника.
— ...даже когда я была еще девочкой, — оправдывалась она дрожащим голосом, — я обычно...
И осеклась.
«Опять прерываю! — подумала она. — Вот так все время!» Он стоял у буфета, добавляя льда в бокал. Она уже потеряла счет выпитым им порциям. За окном бушевали молнии под аккомпанемент грома, а затем в порывах дикого ветра хлынул дождь широкими полосами. Он все еще стоял, захмелевший, у буфета, держась за ручку формочки для льда. Формочка делилась с помощью ручки-рычага на маленькие симметричные ячейки и была уже пуста. Кончились ледяные кубики. А дождь за окном лил как из ведра.
— Мисс Зафтиг, — ухмыльнулся он, — кажется, так тебя называл твой маленький еврейчик?
— Да, он считал меня «zaftig», — сказала она, — но никогда не называл меня мисс Зафтиг.
«Не противоречь ему! — подумала она. — Соглашайся со всем, что он говорит!»
— Маленькая мисс Зафтиг побежала к этому трахнутому священнику.
— Прошу, если б ты не...
— Стирать свое грязное белье на людях!
— Оно не было бы грязным...
— Потащила наше грязное белье в церковь и копалась в нем перед священником!
— В следующий раз не...
Он ударил ее наотмашь. Все еще держа в руке формочку для льда на 12 кубиков, он ударил этой формочкой ее по лицу, правда, только поцарапав щеку, потому что это все-таки неэффективное оружие — алюминий; вряд ли вообще можно назвать его оружием.
А вот бутылка с джином — совсем другое дело!
Бутылка была зеленого цвета, прочная, а на ней — маленькая красная печать, удостоверяющая, что это — натуральный продукт, «Танкрей», отличная штука! Швырнув на пол решетку от формочки, он схватил бутылку за горлышко, рванул ее с буфета и завел назад, как это делают теннисисты при ударе справа: вместо ракетки — бутылка, а мяч летит на уровне плеча, размах! Глаза следят за мячом, а на высоте плеча — как раз ее голова!
Красное пятно крови отпечаталось на бутылке рядом с красной пробкой. Из открытого горлышка на запястье выплескивался джин, кровь била струей из глубокой раны и заливала ее левый глаз. Вид крови напугал его. Похоже, до него дошло, что он напал на нее со смертельно опасным оружием, что эта бутылка легко могла убить при малейшей его неосторожности! Он воскликнул: «О, неужели?», как будто осуждая ее за то, что она сама имела глупость схватить эту бутылку и использовать против себя же. «О, неужели?» и выбросил бутылку в раковину, нарочно расколотив ее, — осколки зеленого стекла взметнулись в воздух как раз в тот момент, когда их осветила желто-белым светом молния, вспыхнувшая за окном.
Грохотал гром.
Как ни странно, но сейчас Фарнс стал еще страшней.
Хотя в руках у него не было никакого оружия, кроме самих рук. Не осознавая силу и опасность своих мышц (а уж она-то знала это!), он надвигался на нее. А она стояла, прислонившись к двери. Кровь хлестала из раны на голове, левую руку она прижала к виску, а правую вытянула, как постовой полицейский, с растопыренными пальцами. «Не надо, Артур! — взмолилась она. — Пожалуйста, не надо!» Но он снова и снова повторял свое «О, неужели?», как будто возражая против того, что она только что сказала ему, или прося у нее дальнейших объяснений уже сказанному. «О, неужели?» При этом он продолжал бить ее по лицу снова и снова, методично, своими огромными кулаками он наказывал ее, словно она была виновата в его пьянстве.
Она дотянулась до ножа, лежавшего на сушилке.
И хладнокровно ударила его.
Глава 10
Допрос состоялся в 87-м участке в кабинета лейтенанта Бернса, менее чем через полчаса после того, как из госпиталя «Генерал Грир» был выпущен Артур Левеллин Фарнс. Ему была оказана медицинская помощь по поводу ножевого ранения в левое предплечье и немедленно после этого было предъявлено обвинение в нападении 1-й степени: "С намерением нанести серьезные физические увечья другому лицу, нанесение таковых увечий этому или третьему лицу с применением смертоносного оружия или опасного предмета, что является уголовным преступлением класса "С" и влечет за собой наказание в виде лишения свободы на срок от трех до пятнадцати лет".
Чтобы подсластить пилюлю, Артуру также было предъявлено обвинение в попытке покушения на жизнь — уголовное преступление класса "В" — минимум три — максимум двадцать пять лет тюрьмы. В аналогичном преступлении обвинялась и его жена, Салли Луиза Фарнс, но в старом полицейском доме сложилось мнение, что ей легко будет отвертеться от обоих обвинений, объясняя случившееся самозащитой. И вот здесь в среду, в 10 часов утра собрались детективы, к ним присоединилась помощник окружного прокурора Нелли Бранд. Они пришли не столько для того, чтобы убедиться, что дело против Фарнса не развалится, — они знали: дело это крепкое, настоящее, — сколько для того, чтобы выяснить, как продвинулось расследование по делу об убийстве отца Майкла Берни.
Карелла пригласил Нелли тогда, когда понял, что они задержали жестокого человека, жена которого жаловалась отцу Майклу на оскорбления словом и действием. Этот же человек был и автором письма священнику, которое таило в себе чуть прикрытую угрозу расправы. По его собственному признанию, он заходил в церковь днем на Пасху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46