И, боюсь, ажиотаж таков, что придется оставить всего один!
– Вот вам и прекрасный повод не приглашать Квилана.
– Только вы и он – единственные челгрианцы здесь, Циллер. Вы известный композитор, а он почетный гость. Как я могу я не пригласить его?
– А так, что я просто не хочу этого.
– То есть вы намекаете, что в таком случае не придете сами?
– Именно так.
– Вы не будете дирижировать?
– Абсолютно точно.
– Но на первом исполнении вы всегда дирижировали!
– А в этот раз не буду. Не буду, если он будет приглашен.
– Но вы должны!
– Ничего я не должен.
– Но кто же тогда будет за пультом?
– Никто. Эта вещь вообще не нуждается в дирижере. Композитор встает за пульт лишь для того, чтобы удовлетворить собственные амбиции и поучаствовать в спектакле, а вовсе не для пользы дела.
– О, раньше вы говорили совсем другое. Вы говорили, что существуют нюансы, незапрограммированные тонкости, необычные решения, которые дирижер создает по вдохновению, как ответ на реакцию зала, а это требует сильной индивидуальности, анализа, быстрой реакции…
– Я морочил вам голову.
– Тогда вы казались гораздо более искренним.
– Ерунда. Дело лишь в том, что я не встану за пульт, если в зале будет это ничтожество, этот ублюдок. Меня вообще не будет поблизости! Я останусь дома или уеду куда-нибудь подальше.
– Это будет ужасным сюрпризом для всех собравшихся!
– В таком случае уберите подальше этого вашего почетного гостя.
– Но как реально я могу это сделать?
– Вы мировой разум, как вы только что объясняли мне с весьма утомительными деталями. Ваши возможности бесконечны.
– Но почему нельзя просто развести вас по разным концам зала?
– Потому что из этого ничего не выйдет. Найдется какая-нибудь зацепка, и на виду у всех… Потом, конечно, начнут извиняться, да что толку. Встречу легко устроить.
– Но что, если я дам вам мое слово в том, что вы с Квиланом не встретитесь этой ночью лицом к лицу? Он будет там, но вы его не увидите!?
– И вы хотите сделать это, имея лишь одного аватара? Вы, что, окружите нас звуковыми полями?
– Хотя бы и так. Они прекрасно работают, и волноваться вам нечего.
– Предположим. А дальше?
– В конце концов, я постараюсь и снабжу зал несколькими аватарами. Пусть у них не будет серебряной кожи. К тому же, есть дроны.
– Громилы?
– Лучше крошечные, но мощные.
– Ничего хорошего. Толку от них будет мало.
– И гранаты.
– Все равно.
– Но почему? Не могу же я подумать, что вы мне не доверяете! Мое слово – это мое слово. Я никогда не нарушаю его.
– Вам я верю. Но дело в том, что кроме вас, есть еще уйма народу, которые хотят этой встречи.
– Кто же?
– Терсоно. Консульство. Этот Скорбящий. Блядские обстоятельства. Все!
– Хм…
– И если они хотят, чтобы мы встретились, – я имею в виду, хотят по-настоящему, – то можете ли вы поручиться, что этого не произойдет?
– Ваш вопрос приложим к любому моменту времени, начиная со дня прибытия майора Квилана в наши края.
– Да. Но до сей поры возможность встречи была слишком искусственной, слишком специально устраиваемой. Все знают, как я отреагирую на это, и правильно делают, что не лезут на рожон. Но они втихомолку считают, что наша встреча должна выглядеть как результат действия неотвратимой судьбы, как неизбежность, которую создали моя музыка, мой талант. Моя личность, наконец.
– Вы и на концерте сможете уклониться от встречи так же, как вам удается это делать сейчас.
– Ну нет. На этот раз мне это вряд ли удастся. А я не хочу его видеть, просто не хочу.
– Я даю вам честное слово, что сделаю все для предотвращения этакой возможности.
– В таком случае ответьте мне на один вопрос: если консульство сделает все, чтобы устроить эту встречу, в состоянии ли вы будет остановить их?
– Нет.
– Именно так я и думал.
– Да и как это будет выглядеть!?..
– Ясно. Тем не менее, есть одна вещь, которая могла бы изменить мою точку зрения.
– И что это?
– Загляните в сознание этого выродка.
– Я не могу сделать этого, Циллер.
– Почему?
– Это одно из более или менее ненарушаемых правил Цивилизации. Это почти закон. И если бы у нас существовал кодекс, то эта статья стояла бы в нем на первом месте.
– Но ведь вы сказали: более или менее.
– Это делается очень, очень редко, и делающий это неизбежно подвергается остракизму. Было такое судно по имени «Серая площадь», так вот оно как-то раз пошло на подобный шаг. В результате этот корабль все знают теперь лишь под именем «Тот, кто трахает мозги». Если вы посмотрите каталог, то найдете именно это название. А лишение своего собственного имени – это одно из самых тяжких оскорблений в Цивилизации, Циллер. И некоторое время назад это судно пропало. Возможно, просто убило себя из-за всей этой истории.
– Но ведь делаете вы это с животными?
– Это другое дело. Там это мало что значит и делается легко. А принцип святости личного сознания – это один из основополагающих принципов, чем мы и гордимся. Запрет на подобные действия – знак нашего самоуважения, в первую очередь. И потому я не могу этого сделать.
– Вы хотите сказать – «не хочу».
– В данном случае это почти одно и то же.
– Но у вас есть такая возможность.
– Разумеется.
– Тогда сделайте.
– Зачем?
– Затем, что в противном случае я не появлюсь на концерте.
– Знаю. Я имею в виду: объясните, чего я должен искать там?
– Подлинные причины его появления здесь.
– Вы все еще серьезно подозреваете, что он хочет причинить вам вред?
– Вполне возможно.
– А что помешает мне сказать, что я произвел требуемые вами действия и ничего не обнаружил?
– Я попрошу вас дать слово так не делать.
– Но разве вы не знаете, что слово, данное в вынужденной ситуации, силы не имеет?
– Да. Я знаю, что вы можете обмануть меня.
– Я не собираюсь вас обманывать, Циллер. Это было бы слишком неблагородно.
– Значит, похоже на то, что на концерте меня все-таки не будет.
– А я все еще надеюсь, что вы будете на концерте. И я продолжу свои усилия в этом направлении.
– И не надейтесь. Устройте еще один конкурс и найдите приличного дирижера.
– Я подумаю и об этом. Оставляю слово за вами. А теперь пойдемте посмотрим скачки дюн.
Челгрианец и аватар отвернулись друг от друга и расположились вместе с другими попутчиками у парапета платформы, с которой можно было смотреть на удивительное зрелище. Стояла облачная ночь, и, зная об этом заранее, люди пришли на склоны Эфайцивейса посмотреть на свечение биольюмов.
Эти дюны не были собственно дюнами – это были гигантские песчаные холмы высотой около трех километров, переползающие с одной стороны Мэйсака на другую.
Люди бежали, катились на серфингах, санках, пятых точках и лодках по склонам огромных холмов и днем, и ночью. Но темной ночью в этом была своя, особая прелесть: в песке жили крошечные существа, родственные тем, кто свечением планктона обеспечивает люминесценцию моря, и движения людей ночью вызывали к жизни удивительные среди тьмы узоры, переплетения этих живых светящихся существ.
Давно уже стало традицией в такие ночи услаждать себя и собравшихся зрителей невиданным световым зрелищем. Бары и рестораны неподалеку в такие часы переполнялись. Некоторые ловкачи спускались с самой вершины на скейтбордах или лодках, выделывая хитроумные хореографические пируэты, создавая потоки, гирлянды и круги свечения, напоминающие то бурю, то пенный прибой. Воздух нежно светился голубыми, зелеными и малиновыми оттенками. Песок вздыхал, люди походили на призрачные планеты.
Циллер долго смотрел на это завораживающее зрелище, потом выдохнул воздух и сказал:
– Так он здесь, не так ли?
– В километре отсюда, – подтвердил аватар. – На другой стороне холма. Но я держу ситуацию под контролем. С ним другой аватар. Вы в полной безопасности.
– Меньшего расстояния я не потерплю. И точка.
– Я вас понял, Циллер.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ОТСУТСТВИЕ ЭХА
– Это вне их территории.
– Я полагаю, когда у тебя территории так много, существовать можно.
– Ты что, думаешь, я настолько старомоден, что меня это волнует?
– Нет. Я считаю, все это вполне естественным.
– У них слишком много всего.
– За исключением подозрения.
– Мы не можем быть в этом уверены.
– Я знаю. И все-таки – как хорошо.
Квилан прикрыл свою дверь без замка, повернулся и посмотрел на галерею в тридцати метрах внизу. Среди растений между бассейнами прогуливались люди, заходя в многочисленные кафе и бары, а может быть, рестораны или выставки. Он не знал, как все это называлось.
Предоставленные ему апартаменты располагались на мансарде одной из центральных галерей Акьюма. Одна их сторона выходила на море, другая – на саму галерею.
Резкий и переменчивый климат Акьюма вынуждал его жителей большую часть времени проводить в закрытых помещениях, и в результате обыкновенные улицы, какие в других городах были просто под открытым небом, здесь очень быстро стали крытыми галереями. Можно пройти весь город из конца в конец прямо в летней одежде даже тогда, когда, как сейчас, дует яростный северный ветер. Вид из окон Квилана был действительно впечатляющим, снегопад не мешал этому. Город строился преимущественно из камня в изящно-архаичном стиле. Здания в нем окрасились в красный, белый, серый и розовый оттенки, а черепица, покрывавшая островерхие крыши, имела зеленый и синий цвет. Леса мысками и клиньями проникали в город почти до середины, привнося в игру красок сочные мазки зелени и придавая городскому пейзажу своеобразную приятную нерегулярность.
На протяжении нескольких километров сверкали под утренним солнцем каналы и доки, а на склоне дальних холмов, особенно в хорошую погоду, Квилан мог видеть высокие башни и куртины причудливого дома-крепости Махрая Циллера.
– Так может, сейчас пойти и просто прогуляться в его апартаменты?
– Нет. Он запрется на все замки, как только услышит, что пришел я. И это будет явный скандал.
– Нам тоже следовало бы поставить замки.
– Думаю, лучше воздержаться.
– А ведь можно…
– Не надо, иначе будет создаваться вид, будто я что-то прячу.
– Тогда не будем.
Квилан открыл окно, позволяя звукам улицы ворваться в помещение. Он услышал плеск воды, болтовню, смех, пенье птиц и музыку.
Люди и дроны под ним беспечно беседовали, жители квартир напротив занимались своими делами, доносились запахи кухни и косметики.
Он поднял глаза к крыше (она была не из стекла, а из какого-то неизвестного ему абсолютно прозрачного материала) и подумал, что надо будет не забыть спросить у своего маленького компа, что же это за материал, – но тут же забыл об этом и стал рассеянно прислушиваться к завываниям бури снаружи.
– Они, кажется, очень любят это свое замкнутое существование?
– Да, любят.
И Квилан вспомнил галерею, в Шаунесте, на родине, чем-то похожую на эту. Это было как раз перед их свадьбой, через год после встречи. Они шли, держась за руки, и остановились около витрины ювелирного магазина. Он внимательно разглядывал украшения, собираясь что-нибудь купить ей, как вдруг услышал от нее милый нежный звук, который в ее устах всегда означал восхищение – мр-р, мр-р.
Поначалу он даже не удивился, но затем, поймав ее удивленный взгляд, вдруг понял, что и сам произнес этот ласкающий звук вслед за ней, как она, и тогда сердце его взорвалось радостью и любовью.
Он обернулся, схватил ее в объятия и стиснул до боли, смеясь, ликуя, смущаясь и горя желаньем.
– Квил?
– Прости. Проехали.
Кто-то внизу засмеялся высоким, горловым женским смехом, чистым и звонким. Он услышал эхо, пронесшееся по улице, и теперь вспомнил иное место, где эха не было вообще…
В ночь перед отбытием они напились. Втроем, с Висквим и его внушительным белошерстным Ивайрлом.
Они сидели в зале старинной церкви, три стены которого были в античном стиле украшены головами разнообразных хищных птиц и животных;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
– Вот вам и прекрасный повод не приглашать Квилана.
– Только вы и он – единственные челгрианцы здесь, Циллер. Вы известный композитор, а он почетный гость. Как я могу я не пригласить его?
– А так, что я просто не хочу этого.
– То есть вы намекаете, что в таком случае не придете сами?
– Именно так.
– Вы не будете дирижировать?
– Абсолютно точно.
– Но на первом исполнении вы всегда дирижировали!
– А в этот раз не буду. Не буду, если он будет приглашен.
– Но вы должны!
– Ничего я не должен.
– Но кто же тогда будет за пультом?
– Никто. Эта вещь вообще не нуждается в дирижере. Композитор встает за пульт лишь для того, чтобы удовлетворить собственные амбиции и поучаствовать в спектакле, а вовсе не для пользы дела.
– О, раньше вы говорили совсем другое. Вы говорили, что существуют нюансы, незапрограммированные тонкости, необычные решения, которые дирижер создает по вдохновению, как ответ на реакцию зала, а это требует сильной индивидуальности, анализа, быстрой реакции…
– Я морочил вам голову.
– Тогда вы казались гораздо более искренним.
– Ерунда. Дело лишь в том, что я не встану за пульт, если в зале будет это ничтожество, этот ублюдок. Меня вообще не будет поблизости! Я останусь дома или уеду куда-нибудь подальше.
– Это будет ужасным сюрпризом для всех собравшихся!
– В таком случае уберите подальше этого вашего почетного гостя.
– Но как реально я могу это сделать?
– Вы мировой разум, как вы только что объясняли мне с весьма утомительными деталями. Ваши возможности бесконечны.
– Но почему нельзя просто развести вас по разным концам зала?
– Потому что из этого ничего не выйдет. Найдется какая-нибудь зацепка, и на виду у всех… Потом, конечно, начнут извиняться, да что толку. Встречу легко устроить.
– Но что, если я дам вам мое слово в том, что вы с Квиланом не встретитесь этой ночью лицом к лицу? Он будет там, но вы его не увидите!?
– И вы хотите сделать это, имея лишь одного аватара? Вы, что, окружите нас звуковыми полями?
– Хотя бы и так. Они прекрасно работают, и волноваться вам нечего.
– Предположим. А дальше?
– В конце концов, я постараюсь и снабжу зал несколькими аватарами. Пусть у них не будет серебряной кожи. К тому же, есть дроны.
– Громилы?
– Лучше крошечные, но мощные.
– Ничего хорошего. Толку от них будет мало.
– И гранаты.
– Все равно.
– Но почему? Не могу же я подумать, что вы мне не доверяете! Мое слово – это мое слово. Я никогда не нарушаю его.
– Вам я верю. Но дело в том, что кроме вас, есть еще уйма народу, которые хотят этой встречи.
– Кто же?
– Терсоно. Консульство. Этот Скорбящий. Блядские обстоятельства. Все!
– Хм…
– И если они хотят, чтобы мы встретились, – я имею в виду, хотят по-настоящему, – то можете ли вы поручиться, что этого не произойдет?
– Ваш вопрос приложим к любому моменту времени, начиная со дня прибытия майора Квилана в наши края.
– Да. Но до сей поры возможность встречи была слишком искусственной, слишком специально устраиваемой. Все знают, как я отреагирую на это, и правильно делают, что не лезут на рожон. Но они втихомолку считают, что наша встреча должна выглядеть как результат действия неотвратимой судьбы, как неизбежность, которую создали моя музыка, мой талант. Моя личность, наконец.
– Вы и на концерте сможете уклониться от встречи так же, как вам удается это делать сейчас.
– Ну нет. На этот раз мне это вряд ли удастся. А я не хочу его видеть, просто не хочу.
– Я даю вам честное слово, что сделаю все для предотвращения этакой возможности.
– В таком случае ответьте мне на один вопрос: если консульство сделает все, чтобы устроить эту встречу, в состоянии ли вы будет остановить их?
– Нет.
– Именно так я и думал.
– Да и как это будет выглядеть!?..
– Ясно. Тем не менее, есть одна вещь, которая могла бы изменить мою точку зрения.
– И что это?
– Загляните в сознание этого выродка.
– Я не могу сделать этого, Циллер.
– Почему?
– Это одно из более или менее ненарушаемых правил Цивилизации. Это почти закон. И если бы у нас существовал кодекс, то эта статья стояла бы в нем на первом месте.
– Но ведь вы сказали: более или менее.
– Это делается очень, очень редко, и делающий это неизбежно подвергается остракизму. Было такое судно по имени «Серая площадь», так вот оно как-то раз пошло на подобный шаг. В результате этот корабль все знают теперь лишь под именем «Тот, кто трахает мозги». Если вы посмотрите каталог, то найдете именно это название. А лишение своего собственного имени – это одно из самых тяжких оскорблений в Цивилизации, Циллер. И некоторое время назад это судно пропало. Возможно, просто убило себя из-за всей этой истории.
– Но ведь делаете вы это с животными?
– Это другое дело. Там это мало что значит и делается легко. А принцип святости личного сознания – это один из основополагающих принципов, чем мы и гордимся. Запрет на подобные действия – знак нашего самоуважения, в первую очередь. И потому я не могу этого сделать.
– Вы хотите сказать – «не хочу».
– В данном случае это почти одно и то же.
– Но у вас есть такая возможность.
– Разумеется.
– Тогда сделайте.
– Зачем?
– Затем, что в противном случае я не появлюсь на концерте.
– Знаю. Я имею в виду: объясните, чего я должен искать там?
– Подлинные причины его появления здесь.
– Вы все еще серьезно подозреваете, что он хочет причинить вам вред?
– Вполне возможно.
– А что помешает мне сказать, что я произвел требуемые вами действия и ничего не обнаружил?
– Я попрошу вас дать слово так не делать.
– Но разве вы не знаете, что слово, данное в вынужденной ситуации, силы не имеет?
– Да. Я знаю, что вы можете обмануть меня.
– Я не собираюсь вас обманывать, Циллер. Это было бы слишком неблагородно.
– Значит, похоже на то, что на концерте меня все-таки не будет.
– А я все еще надеюсь, что вы будете на концерте. И я продолжу свои усилия в этом направлении.
– И не надейтесь. Устройте еще один конкурс и найдите приличного дирижера.
– Я подумаю и об этом. Оставляю слово за вами. А теперь пойдемте посмотрим скачки дюн.
Челгрианец и аватар отвернулись друг от друга и расположились вместе с другими попутчиками у парапета платформы, с которой можно было смотреть на удивительное зрелище. Стояла облачная ночь, и, зная об этом заранее, люди пришли на склоны Эфайцивейса посмотреть на свечение биольюмов.
Эти дюны не были собственно дюнами – это были гигантские песчаные холмы высотой около трех километров, переползающие с одной стороны Мэйсака на другую.
Люди бежали, катились на серфингах, санках, пятых точках и лодках по склонам огромных холмов и днем, и ночью. Но темной ночью в этом была своя, особая прелесть: в песке жили крошечные существа, родственные тем, кто свечением планктона обеспечивает люминесценцию моря, и движения людей ночью вызывали к жизни удивительные среди тьмы узоры, переплетения этих живых светящихся существ.
Давно уже стало традицией в такие ночи услаждать себя и собравшихся зрителей невиданным световым зрелищем. Бары и рестораны неподалеку в такие часы переполнялись. Некоторые ловкачи спускались с самой вершины на скейтбордах или лодках, выделывая хитроумные хореографические пируэты, создавая потоки, гирлянды и круги свечения, напоминающие то бурю, то пенный прибой. Воздух нежно светился голубыми, зелеными и малиновыми оттенками. Песок вздыхал, люди походили на призрачные планеты.
Циллер долго смотрел на это завораживающее зрелище, потом выдохнул воздух и сказал:
– Так он здесь, не так ли?
– В километре отсюда, – подтвердил аватар. – На другой стороне холма. Но я держу ситуацию под контролем. С ним другой аватар. Вы в полной безопасности.
– Меньшего расстояния я не потерплю. И точка.
– Я вас понял, Циллер.
ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ
ОТСУТСТВИЕ ЭХА
– Это вне их территории.
– Я полагаю, когда у тебя территории так много, существовать можно.
– Ты что, думаешь, я настолько старомоден, что меня это волнует?
– Нет. Я считаю, все это вполне естественным.
– У них слишком много всего.
– За исключением подозрения.
– Мы не можем быть в этом уверены.
– Я знаю. И все-таки – как хорошо.
Квилан прикрыл свою дверь без замка, повернулся и посмотрел на галерею в тридцати метрах внизу. Среди растений между бассейнами прогуливались люди, заходя в многочисленные кафе и бары, а может быть, рестораны или выставки. Он не знал, как все это называлось.
Предоставленные ему апартаменты располагались на мансарде одной из центральных галерей Акьюма. Одна их сторона выходила на море, другая – на саму галерею.
Резкий и переменчивый климат Акьюма вынуждал его жителей большую часть времени проводить в закрытых помещениях, и в результате обыкновенные улицы, какие в других городах были просто под открытым небом, здесь очень быстро стали крытыми галереями. Можно пройти весь город из конца в конец прямо в летней одежде даже тогда, когда, как сейчас, дует яростный северный ветер. Вид из окон Квилана был действительно впечатляющим, снегопад не мешал этому. Город строился преимущественно из камня в изящно-архаичном стиле. Здания в нем окрасились в красный, белый, серый и розовый оттенки, а черепица, покрывавшая островерхие крыши, имела зеленый и синий цвет. Леса мысками и клиньями проникали в город почти до середины, привнося в игру красок сочные мазки зелени и придавая городскому пейзажу своеобразную приятную нерегулярность.
На протяжении нескольких километров сверкали под утренним солнцем каналы и доки, а на склоне дальних холмов, особенно в хорошую погоду, Квилан мог видеть высокие башни и куртины причудливого дома-крепости Махрая Циллера.
– Так может, сейчас пойти и просто прогуляться в его апартаменты?
– Нет. Он запрется на все замки, как только услышит, что пришел я. И это будет явный скандал.
– Нам тоже следовало бы поставить замки.
– Думаю, лучше воздержаться.
– А ведь можно…
– Не надо, иначе будет создаваться вид, будто я что-то прячу.
– Тогда не будем.
Квилан открыл окно, позволяя звукам улицы ворваться в помещение. Он услышал плеск воды, болтовню, смех, пенье птиц и музыку.
Люди и дроны под ним беспечно беседовали, жители квартир напротив занимались своими делами, доносились запахи кухни и косметики.
Он поднял глаза к крыше (она была не из стекла, а из какого-то неизвестного ему абсолютно прозрачного материала) и подумал, что надо будет не забыть спросить у своего маленького компа, что же это за материал, – но тут же забыл об этом и стал рассеянно прислушиваться к завываниям бури снаружи.
– Они, кажется, очень любят это свое замкнутое существование?
– Да, любят.
И Квилан вспомнил галерею, в Шаунесте, на родине, чем-то похожую на эту. Это было как раз перед их свадьбой, через год после встречи. Они шли, держась за руки, и остановились около витрины ювелирного магазина. Он внимательно разглядывал украшения, собираясь что-нибудь купить ей, как вдруг услышал от нее милый нежный звук, который в ее устах всегда означал восхищение – мр-р, мр-р.
Поначалу он даже не удивился, но затем, поймав ее удивленный взгляд, вдруг понял, что и сам произнес этот ласкающий звук вслед за ней, как она, и тогда сердце его взорвалось радостью и любовью.
Он обернулся, схватил ее в объятия и стиснул до боли, смеясь, ликуя, смущаясь и горя желаньем.
– Квил?
– Прости. Проехали.
Кто-то внизу засмеялся высоким, горловым женским смехом, чистым и звонким. Он услышал эхо, пронесшееся по улице, и теперь вспомнил иное место, где эха не было вообще…
В ночь перед отбытием они напились. Втроем, с Висквим и его внушительным белошерстным Ивайрлом.
Они сидели в зале старинной церкви, три стены которого были в античном стиле украшены головами разнообразных хищных птиц и животных;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52