В конечном счете ему придется застопорить двигатель, что сделает неизбежным посадку в режиме авторотации; только свободное падение, если он успеет переключиться на нейтралку и отрегулирует шаг винта, позволит поднимающимся вверх потокам воздуха вращать лопасти и обеспечит достаточную подъемную силу, чтобы смягчить удар при падении. Вертолет летел на высоте пятьсот метров. О'Ши начал сбрасывать скорость. Пот струился по его лицу.
– Черт возьми... дурацкий вертолет! – сквозь зубы процедил О'Ши. – Ничего не вижу... – бормотал он. – А кто-нибудь из вас видит хоть что-то?
– Успокойтесь. У вас все в порядке, – говорил Айлеви. – Высота сто метров.
О'Ши чувствовал, что нос вертолета слишком задрался вверх, а хвост, наоборот, завис книзу, и вдобавок машина кренилась на левый бок и по-прежнему неслась вперед намного быстрее, чем снижалась. К тому же О'Ши понял, что уже потерял управление. И он принял решение. Он отключил подачу горючего, надеясь лишь на одно: что действие силы тяжести завершит то, что ему самому сделать не удалось.
– Держитесь! – крикнул он. Нос вертолета резко упал, и последние несколько футов машина камнем пролетела вниз, однако левому шасси все-таки удалось достичь земли первым. – О, черт! – воскликнул капитан, вырубая двигатель, а тем временем вертолет бросало из стороны в сторону, а лопасти чуть на расчищали землю.
В конце концов машина встала на гравий, и винт остановился. Все сидели в полной тишине, ожидая, пока осядут пыль и песок, и можно будет осмотреться.
– Ну как, теперь вы обучились вождению этого вертолета, Эд? – спросил Сэз.
– Да, теперь я разобрался в этой штуковине, – ответил тот, вытерев вспотевшие руки о брюки и глубоко вздохнув.
Бреннан и Миллз вынесли из вертолета связанного пилота Аэрофлота. Оттащив его подальше от машины, они сняли с него форму и оставили лежать в одном нижнем белье.
Сэз достал из чемоданов три комплекта формы пограничной охраны КГБ, черные сапоги, фуражки, шинели, наручные часы, пистолеты и снайперскую винтовку Драгунова. Айлеви, Миллз и Бреннан переоделись в форму КГБ, а О'Ши – в форму пилота Аэрофлота.
– Сверим часы, – сказал Миллз. – Сейчас десять тридцать две. Мы уже опоздали на свой рейс «Финэйр».
Они свалили дипломаты, чемоданы, гражданскую одежду, паспорта, визы и бумажники в кучу, внутрь которой Бреннан сунул две фосфорные зажигательные гранаты с часовым механизмом. Атласную коробочку с янтарными бусами Сэз переложил из плаща во внутренний карман шинели.
Все четверо вернулись в Ми-28.
Черной липкой лентой Миллз изменил номер вертолета с Р-113 на Р-413 на случай, если «школа обаяния» получит радиосообщение о катастрофе 113-го.
– Вот карты аэрофотосъемки, – обратился Сэз к О'Ши, – у вас есть три часа, чтобы изучить их.
Бреннан рылся в сумке.
– Фосфорные гранаты, дополнительные боеприпасы, немножко того, немножко этого – полный комплект, – приговаривал он. Затем повернулся к Айлеви: – Конечно, это не мое дело, но где вы раздобыли форму и все эти железки? И как вам удалось спрятать их в номере так, что их не нашла горничная?
– В подвале маленького антикварного магазинчика на Арбате найдутся костюмы для театра и кино на любой вкус. Оружие пришло дипломатическим багажом. А что касается сующих повсюду свой нос гостиничных горничных, то сумку и чемодан мне доставили в вестибюль прямо перед посадкой в автобус.
– Хочу, чтобы вы знали кое-что, мистер Айлеви, – заявил Бреннан. – Я абсолютно уверен в вас и вовсе не считаю нашу операцию самоубийственной. Кроме того, мне очень нравится полковник Холлис и его женщина. Они отличные ребята. Вот почему я здесь, а не в Лондоне.
– Билл, там, за сиденьем, в другой сумке жвачка «Базука» для вас, шоколад для Миллза и конфеты для О'Ши. Раздайте всем, пожалуйста, – сказал Сэз.
– О, спасибо! Эй, парни, а сегодня же Хэллоуин! – воскликнул Бреннан. – Счастливого всем Хэллоуина! Мне доводилось видеть страшные костюмы для этого праздника, но наши сегодня пострашнее.
– Там, куда мы собираемся, ты встретишь еще сотен пять таких же жутких костюмчиков, – усмехнулся Миллз.
В разговорах три часа пролетели незаметно. В час тридцать Айлеви сказал:
– Ну что ж, нам пора, джентльмены. Вперед, капитан!
О'Ши врубил двигатели, и вертолет пошел вверх. Внизу ярким веером сверкнул взрыв фосфорных гранат.
Глава 38
В доме ветеранов иностранных войн собрались почти все обитатели «школы обаяния», но это был самый грустный праздник, который Холлису когда-либо приходилось видеть.
Здание было окружено пограничниками, и никому не разрешалось покинуть его до полуночи. Зал освещался только черными свечками и подсвеченными ухмыляющимися рожицами, сделанными из тыкв, с прорезями в виде глаз, носа и рта. Собравшиеся тихо переговаривались. Временами кто-нибудь всхлипывал. Несмотря на изобилие на столах, Холлис не увидел ни одного пьяного, к еде не притронулся никто, даже курсанты. Они, как показалось Сэму, чувствовали себя наиболее неуютно. Маски были сорваны в буквальном и в переносном смысле. Маскарад закончился, никто не играл своей роли.
В центре зала стояли похоронные дроги с гробом, покрытым черной материей, и это «украшение» празднества придавало ему иное значение.
Буров еще не появился.
Холлис был уверен, что не окажется среди десяти человек, наугад выбранных для расстрела, и испытывал чувство вины. Он знал, что и Лиза чувствует то же самое. Они вместе с Пулом решили не скрывать ни от кого новость о предстоящей казни.
Обстановка в зале была напряженной. Кое у кого сдали нервы. Джейн Лэндис плюнула в лицо одному из курсантов.
Стереопроигрыватель, игравший похоронную музыку, придававшую определенное настроение этому «тематическому» вечеру, был разбит вдребезги американкой Самантой Уэллс. Двое американских летчиков хотели уйти с праздника и попытались пробиться сквозь кордон пограничников, но их силой загнали обратно в здание. Капитан Шайлер набросился с кулаками на курсанта, но драку быстро разняли. В этот вечер курсанты воспринимали все оскорбления скорее стыдливо, нежели злобно.
Сэм уже не сомневался, что школу закроют – если не через несколько недель, то спустя несколько месяцев после этого сумасшедшего вечера.
Генерал Остин поочередно беседовал с небольшими группами своих соотечественников. Холлис услышал, как он тихо говорил:
– Единственно возможный честный и бескомпромиссный выход для нас – это попытка бегства. Поэтому мы будем повторять их снова и снова. И не раз в десять лет, как раньше! До следующего побега не пройдет и года. А если они хотят расстреливать нас по десятку после каждого побега, пусть расстреливают! Все равно с этой школой покончено.
Холлис отправился в бар и выпил стакан пива. К нему подошла Лиза.
– Сэм, я очень многого не понимаю из того, что здесь происходит, – сказала она.
Тот посмотрел на часы.
– Еще пять минут. В полночь все кончится.
Он разглядывал лица курсантов. Они явно не знали, как им себя вести. Непонятно, зачем вообще Буров приказал им явиться на эту «вечеринку». Возможно, это для них очередной урок, который они должны усвоить: любое проявление нелояльности означает смерть.
К Лизе и Холлису присоединился коммандер Пул.
– И мужчины, и женщины – все готовы объединиться. Мы начнем мятеж прямо здесь и сейчас. Можно отказаться выйти отсюда и взять в заложники курсантов. Можно двинуться на дом Бурова. Можно всем сразу выбежать на главную дорогу, и, очень может быть, хоть один из нас сумеет прорваться и добраться до посольства, – говорил он.
Холлис посмотрел на Пула, и оба поняли, что тот лишь перечисляет различные способы самоубийства.
– У них оружие, коммандер, – напомнил Холлис.
Пул согласно опустил голову.
– Значит, мы теряем одиннадцать человек и смиряемся с этим.
– Да. Мы должны жить, чтобы предпринять новые попытки побега. Кто-то должен выбраться отсюда. Вот что имел в виду генерал Остин, а он здесь – босс. И знаете, я не думаю, что все здесь будет по-прежнему после этой ночи.
– Я тоже так не думаю, полковник. А знаете что? Может, это и к лучшему... Нам всем стало слишком удобно жить с этими людьми. Мы получили комфорт, женщин, у нас есть дети, интеллектуальная свобода... и нам трудно было разозлиться и сохранить состояние гнева. Сейчас же все изменилось. – Пул посмотрел на Холлиса и Лизу. – По-моему, ваше появление здесь – как пощечина, необходимая для того, чтобы вывести нас из этого состояния.
– Возможно, я говорил чересчур резко в доме генерала Остина, и уверяю вас, что мои взгляды не изменились. Однако я не хотел бы, чтобы вы думали, коммандер, что меня нисколько не волнует ваша судьба.
– Понимаю.
Часы показали полночь, людям позволили выходить из здания.
– Мы будем молиться сегодня ночью, – сказал он Холлису и Лизе. – Буров объявил комендантский час с двенадцати тридцати, так что мы все находимся под домашним арестом до рассвета. Нам нельзя больше встречаться или обсуждать это. Наказание за нарушение комендантского часа – расстрел на месте без предупреждения. Поэтому желаю вам обоим спокойной ночи. До встречи утром на футбольном поле. – Он повернулся и ушел.
Холлис попросил Лизу дождаться, пока не уйдут все американцы с женами. «Странно, – подумал Сэм, – большинство курсантов осталось здесь». Он заметил, что один из них направляется к ним с Лизой.
Джеф Руни поздоровался с ними приветливо и как бы примирительно.
– Хотелось бы, чтобы ваши парни знали, что я чувствую себя ужасно из-за случившегося, – сказал Руни.
Сэм посмотрел ему в глаза и ответил:
– Вы себя почувствуете намного хуже, когда в Штатах вас арестует ФБР. Вас приговорят к заключению в федеральной тюрьме на весь остаток жизни. Там у вас будет возможность подготовиться к экзаменам в ВВС.
Казалось, Руни потерял дар речи.
– Разве вам не сообщали, что ваших людей арестовывают по двести человек ежегодно? – продолжал Холлис.
– Нет... они... я ничего не читал об этом...
– Даже западным газетам не известно все на свете, идиот! – рявкнул Сэм. – Убирайся с глаз моих!
– Простите меня...
– Вам все хорошо известно, Руни, – вмешалась Лиза. – И вы знаете, какая это чудовищная система. Вы все знаете, и вам нет оправданий. Вы – ничтожество. Убирайтесь!
Вокруг них столпились молодые парни и девушки.
– Простите, – повторил Руни. – Я действительно... я не могу понять, почему полковник Буров...
– Тогда почему вы не можете собрать курсантов и заявить Бурову организованный протест? – спросил Холлис.
– Нам нельзя... Мы не можем...
– Да, вы не можете, потому что из вас такие же американцы, как из Чингисхана или из полковника Бурова. Вы никакого понятия не имеете о том, что значит быть свободным человеком с правами и обязанностями.
– Нет, я знаю об этом. Меня этому здесь учили!
– Вы не могли этому научиться здесь. – Лиза ткнула Руни пальцем в грудь. – Вы должны жить этим изо дня в день. Ну же, Руни, покажите, как вас научили отстаивать свое право на свободу слова, гарантируемое обеими нашими конституциями. Подобная тренировка пойдет вам только на пользу. – Она оглядела собравшихся. – Да и всем вам тоже.
Курсанты молчали. Холлис видел, что некоторые из них сейчас задумались над Лизиными словами. Но большинство стояли с таким видом, который бывает у людей, когда они слышат призыв вооружаться и притворяются, что оратор обращается к кому-то другому.
– Разве вы не понимаете, что у вас права на жизнь, свободу и поиски счастья не больше, чем у любого здешнего заключенного? – спросил Сэм. – Вы никогда не задумывались о том, что происходит с курсантами, отчисленными из школы?
– Вы стараетесь совратить нас вашей типичной западной пропагандой! Мы не поддаемся на эти провокации! – выкрикнул курсант Джон Флеминг.
– Если собираешься спорить с ними, так спорь как американец, а не как русский тупица!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67