– Да, я еще тогда подумал, что это немного странно. Я имею в виду то, что у Гриваса не было привычки слоняться среди ночи по аэродрому без дела. Не так уж он любил свою работу.
– Похоже, он знал, что с "Боингом" ЮЖАМА случится поломка, – заметил Виллис. Форестер бросил на него быстрый взгляд, и Виллис продолжал: – Это логично. Он увел не самолет, а содержимое самолета, и этим содержимым были люди с "Боинга". О'Хара говорит, что эти лайнеры перевозят горное оборудование, но оно явно Гриваса не интересовало.
– Это все значит, что в "Боинге" была произведена диверсия, – сказал Форестер. – Если Гривас рассчитывал на его приземление в Сан-Кроче, за ним, видимо, стоит какая-то крупная организация.
– Мы знаем об этом, – сказал О'Хара. – Гривас же упомянул какую-то группу в связи с нашей посадкой и злорадствовал, что они будут здесь с минуты на минуту. Но вот где они?
– И кто они? – добавил Форестер.
О'Хара вспомнил, что Гривас сказал еще: "...что прикончат вас всех". Но решил никому не напоминать об этих словах и вместо этого спросил:
– Помните его последнее слово? Вивака. Это какая-то бессмыслица, по-моему. Я такого испанского слова что-то не припомню.
– Я хорошо знаю испанский, – сказал Форестер подчеркнуто. – Такого слова в нем нет. – Он хлопнул себя по ноге. – Я бы дорого дал, чтобы узнать, что же тут происходит и кто несет за это ответственность.
Слабый голос донесся из угла комнаты.
– Я боюсь, джентльмены, что ответственность за это в некотором роде несу я.
Все находившиеся в комнате, за исключением миссис Кофлин, повернулись в сторону сеньора Монтеса.

Глава 2
I
Монтес выглядел совсем больным. Ему было хуже, чем в самолете. Грудь его тяжело вздымалась, он с трудом втягивал в себя разреженный воздух и был бледен, как полотно. Он вновь хотел заговорить, но девушка остановила его.
– Не надо, дядя. Я расскажу все сама.
Она внимательно посмотрела на О'Хару и Форестера.
– Имя моего дяди не Монтес, – начала она ровным голосом. – Его зовут Агиляр. – Она произнесла эти слова так, словно в них заключалось полное объяснение всего.
Последовало полное молчание. Затем О'Хара, прищелкнув пальцами, негромко сказал:
– Бог мой! Старый орел собственной персоной. – И внимательно посмотрел на старика.
– Да, сеньор О'Хара, – прошептал Агиляр. – Хотя, боюсь, подбитый орел.
– Что все это, черт возьми, значит? – проворчал Пибоди. – Что в нем такого особенного?
Виллис неприязненно взглянул на Пибоди и встал.
– Я бы, конечно, так не стал говорить, – сказал он. – Но хотелось бы действительно узнать побольше.
О'Хара сказал:
– Сеньор Агиляр был, вероятно, лучшим президентом этой страны до того момента, как пять лет назад не произошел военный переворот. Он был на волоске от расстрела.
– Да, генерал Лопец всегда был скор на руку, – согласился Агиляр, слабо улыбнувшись.
– Вы, значит, считаете, что все это – эта заварушка, в которой мы оказались, – организована нынешним правительством, чтобы поймать вас? – Голос Виллиса звучал резко и недоверчиво.
Агиляр покачал головой и хотел что-то сказать, но девушка вновь прервала его:
– Успокойтесь, вам нельзя утруждать себя. – Она умоляюще посмотрела на О'Хару. – Не задавайте ему вопросов, сеньор. Разве вы не видите, что он болен?
– А могли бы вы говорить вместо него? – мягко спросил Форестер.
Она обернулась к старику, и тот согласно кивнул.
– Что вы хотите знать? – спросила она.
– Что делал ваш дядя в Кордильере?
– Мы прибыли, чтобы восстановить в этой стране законное правительство, – сказала она. – Мы прибыли, чтобы вышвырнуть отсюда Лопеца.
О'Хара издал короткий смешок.
– Вышвырнуть Лопеца? Ничего себе! Старик и девушка собираются вышвырнуть человека, за плечами которого целая армия. – Он недоверчиво покачал головой.
Девушка вспыхнула.
– Что вы знаете об этом? Вы же иностранец. Вы ничего не знаете. С Лопецом покончено. Это понятно всем в Кордильере. Даже самому Лопецу. Это жадный, развращенный человек, и страна уже сыта им по горло.
Форестер провел рукой по подбородку.
– Может, она и права, – сказал он. – Положение Лопеца действительно шаткое. Дунь, и он повалится. За пять лет своего правления он довел страну до ручки, выжал из нее все, что можно, а в швейцарском банке накопил столько денег, что хватит на две жизни. Если дело дойдет до открытого столкновения, я не думаю, что он будет рисковать. Он попросту удерет. Он, разумеется, богатство и спокойствие предпочтет власти и опасности быть убитым каким-нибудь студентом, любителем пострелять.
– Лопец довел Кордильеру до нищеты, – сказала девушка и, гордо подняв голову, продолжала: – И когда мой дядя появится в Сантильяне, люди восстанут, и с Лопецом будет покончено.
– Это вполне вероятно, – согласился Форестер. – Народ любил вашего дядю. Я полагаю, вы подготовили почву для его прибытия?
Она кивнула:
– Демократический комитет борьбы все подготовил. Все, что теперь нужно, – это чтобы дядя появился в Сантильяне.
– А он туда может и не попасть, – сказал О'Хара. – Кто-то пытается помешать этому. Если это не Лопец, так кто?
– Коммунисты, – выпалила девушка с ненавистью. – Они не могут допустить, чтобы дядя опять пришел к власти. Они хотят Кордильеру для себя.
– Похоже на то, – сказал Форестер. – Лопец уже политический труп в любом случае. Так что остается Агиляр против коммунистов. Ставка – страна Кордильера.
– Они еще не вполне готовы, – сказала девушка. – У них нет достаточной поддержки среди населения. За последние два года они довольно искусно проникали в правительство, и если они добьются своего, то в одно прекрасное утро люди проснутся и увидят, что Лопеца нет, а на его месте коммунистическое правительство.
– Одна диктатура сменит другую, – сказал Форестер. – Неплохо придумано.
– Но сейчас они еще не готовы избавиться от Лопеца, – сказала девушка. – А дядя может разрушить их планы – он прогонит и Лопеца, и правительство. Он проведет выборы – впервые за девять лет. Вот коммунисты и пытаются помешать ему.
– Вы думаете, Гривас был коммунистом? – спросил О'Хара.
Форестер щелкнул пальцами.
– Разумеется. И это объясняет его последние слова. Он был коммунистом, сомнений нет. Латиноамериканского покроя. Когда он произнес "Вивака", то хотел сказать: "Вива Кастро!" – Его голос стал жестким. – И его дружки действительно могут быть здесь с минуты на минуту.
О'Хара вдруг резко повернулся и обратился к Родэ:
– А какова ваша роль, сеньор Родэ?
– Все в порядке, сеньор О'Хара, – сказал Агиляр слабым голосом. Мигель – мой секретарь.
Форестер оценивающе окинул взором фигуру Родэ.
– Скорее уж ваш телохранитель.
Агиляр сделал рукой жест, словно говоря – какая разница? и Форестер спросил:
– А почему вы обратили на него внимание, О'Хара?
– Не люблю людей с пистолетами, – коротко отрезал О'Хара. – Особенно тех, кто может оказаться коммунистом. – Он обвел взором помещение сарая. – Хорошо. Есть еще джокеры в колоде? Что вы о себе скажете, Форестер? Я вижу, что для простого американского бизнесмена вы неплохо разбираетесь в местной политике.
– Не говорите глупостей, – сказал Форестер. – Если бы я не разбирался в местной ситуации, моя корпорация давно бы избавилась от меня. Наши дела в немалой степени зависят от того, какое здесь правительство, и не дай бог, если в Кордильере к власти придут коммунисты.
Он достал бумажник и извлек из него визитную карточку, которую и передал О'Харе. На ней значилось: Раймонд Форестер, торговый представитель корпорации Ферфилд в Южной Америке.
О'Хара, возвращая карточку, спросил:
– Гривас был единственным коммунистом на борту? Я вот что имею в виду: когда мы садились, кто-нибудь из пассажиров как-то специально заботился о своей безопасности?
Форестер задумался, потом, покачав головой, сказал:
– Нет, кажется, для всех это было полной неожиданностью. – Он посмотрел на О'Хару одобрительно. – В настоящих обстоятельствах такой вопрос очень уместен.
– Что касается меня, – вдруг взорвалась мисс Понски, – то я не коммунистка. Одна мысль об этом...
О'Хара улыбнулся.
– Извините, мисс Понски, – сказал он подчеркнуто вежливо.
Родэ, склонившийся над миссис Кофлин, встал и сказал:
– Она умирает. Она потеряла много крови, у нее шок. Кроме того, на нее смертельно действует высота. Нужен кислород. Без него она обязательно умрет. – И сеньору Агиляру нужен кислород, он в тяжелом состоянии. – Он обвел всех взором. – Нам надо спускаться с гор. Нельзя оставаться на такой высоте.
О'Хара тоже чувствовал себя скверно. Страшно болела голова, колотилось сердце. Он долго жил в этой стране и знал, что такое "сороче" – высотная болезнь, и каковы се последствия. Разреженный воздух, кислородное голодание могли убить ослабленный организм. Он сказал:
– В самолете были баллоны с кислородом. Может, они сохранились.
– Да, – сказал Родэ. – Мы должны спуститься и посмотреть. А эту женщину сейчас лучше не трогать. Но если мы не найдем кислород, придется все же уходить отсюда.
Форестер заботливо произнес:
– Надо поддерживать огонь. Пусть все займутся поисками дров. – Он помолчал. – Принесите из самолета керосин. Он может нам понадобиться.
– Ладно, – сказал О'Хара.
– Давайте, – обратился Форестер к Пибоди. – Двигайтесь.
Пибоди лежал, хватая ртом воздух.
– Мне плохо, – еле выговорил он. – Головная боль просто убийственная.
– Это с похмелья, – сказал Форестер напрямик. – Вставайте-ка.
Родэ коснулся руки Форестера.
– Это – сороче, – отойдя в сторону, объяснил он. – От Форестера действительно толку мало. Пойдемте, сеньор О'Хара.
О'Хара вслед за Родэ вышел из сарая и содрогнулся в колючем холодном воздухе. Он осмотрелся. Посадочная полоса, похоже, была сооружена на единственном здесь гладком месте. Все остальное вокруг – крутые склоны, уступы и скалы. Рядом возвышались пики Анд, словно высокая цитадель, врезавшаяся в кристально-чистое холодное небо. Ее башни парили в высоте, ослепительно сверкая белизной снежных склонов на фоне яркой голубизны. Там, где из-за крутизны не было снега, темнели голые серые пики.
Было холодно, уныло и совершенно безжизненно. Не видно было ни одной полоски зелени, не слышно было птичьего щебета; только белизна снега, чернота скал и жесткая металлическая голубизна неба, столь же далекого и чужого, как и весь пейзаж.
О'Хара поплотнее запахнул куртку и посмотрел на другие сараи.
– Что это вообще за место? – спросил он.
– Это бывшие горные разработки, – сказал Родэ. – Медь и цинк. Вон там в горе – туннели. – Он показал рукой в конец посадочной полосы, и О'Хара увидел темные зияющие отверстия в скальной стене. – Но работать здесь невозможно, и добыча здесь никогда не велась. Ни один человек, даже живущие в горах индейцы, не может работать на такой высоте.
– Вы, значит, знаете эти места?
– Я хорошо знаю эти горы, – ответил Родэ. – Я родился неподалеку отсюда.
Они медленно шли вдоль полосы, и вскоре О'Хара почувствовал, что выдохся. Голова просто разламывалась, его подташнивало. Он тяжело дышал, с трудом всасывая разреженный воздух.
Родэ остановился и сказал:
– Не дышите с такой натугой.
– А что я могу сделать? – ответил О'Хара. – Мне же нужен воздух.
– Дышите естественно, без усилий, и получите достаточно воздуха. А если будете слишком глубоко заглатывать воздух, вы выдохнете из легких весь углекислый газ, а это нарушит формулу крови, и начнутся судороги. Ничего хорошего.
О'Хара умерил свое дыхание и сказал:
– Я вижу, вы разбираетесь в этих вопросах.
– Я когда-то изучал медицину, – коротко ответил Родэ.
Они дошли до конца полосы и заглянули вниз, за кромку обрыва. "Дакота" превратилась в груду металла. Правое крыло и хвост были оторваны. Родэ осмотрелся.
– Не стоит лезть прямо вниз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45