Теперь он мог свободно подойти к краю карниза. Но прежде немного помедлил, разминая ноги, чтобы восстановить кровообращение.
У обрыва он лег на живот и заглянул за край, вниз. Форестер был без сознания, его обмякшее тело раскачивалось на веревке как манекен. Голова болталась из стороны в сторону.
Веревка сильно истончилась в том месте, где Пибоди остервенело поработал ножом, и Родэ, взяв запасной кусок, обмотанный вокруг талии, крепко привязал его выше и ниже места возможного разрыва. Потом стал медленно вытягивать безжизненное тело Форестера наверх.
О том, чтобы в этот день идти дальше, не могло быть и речи. Форестер не мог двигаться. Когда он сорвался, веревка безжалостной петлей сдавила его грудь, и Родэ, осторожно обследовав ее, пришел к выводу, что Форестер получил трещины, если не перелом, ребер. Он хорошенько укутал его, положил у ледяной стены и задумался над тем, что делать дальше.
Место для ночевки было неподходящим даже в случае хорошей погоды, а то, что ожидало их, было ужасным. Родэ опасался резкого усиления метели, ведь тогда снежный козырек над ними мог рухнуть. А это означало, что они остались бы здесь похороненными на веки вечные. Другая подстерегающая их опасность – замерзнуть, поэтому необходимо укрыться от ветра и снега. И Родэ принялся истово вырубать в ледяной стене неглубокую пещеру.
II
Стемнело, ветер усилился, а Родэ все еще работал. Когда налетел первый порыв, он устало оглянулся кругом. Он рубил твердый, как камень, лед уже три часа, используя совершенно неподходящий для этого тупой инструмент, больше годный для расщепления лучины на кухне. Все же небольшое углубление в стене, которое ему с таким трудом удалось сделать, смогло вместить двух человек.
Он втащил в эту неглубокую пещеру Форестера и усадил спиной к задней ее стене. Затем принес три рюкзака и положил их один на другой у входа в виде невысокого и хлипкого барьера, который должен был хоть как-то защитить их от ветра и снега. Порывшись в карманах, достал порцию коки и дал ее Форестеру.
– Давайте-ка, дружище, жуйте!
Ему понадобилось полчаса, чтобы распаковать керогаз и наладить огонь. Пальцы его заледенели и не слушались, мозг работал вяло, каждое движение требовало неимоверных усилий и много времени. Все же, когда керогаз разгорелся, стало чуть-чуть светлее и теплее.
Поверх барьера из рюкзаков он с помощью крючьев и одеяла соорудил защитный тент. К счастью, ветер дул со стороны перевала поверх ледяной стены. Но иногда боковые его порывы все же проникали к ним, принося с собой снежные вихри и заставляя керогаз мигать и фыркать. Родэ с тревогой размышлял об их положении: то, что ветер дул с перевала, это хорошо, это защитит их от снега и холода, но вместе с тем это способствует росту снежного козырька, который может под собственной тяжестью рухнуть в любую минуту. Но если даже пронесет эту беду мимо, то утром, когда они возобновят путь, им придется двигаться прямо в пасть снежной бури. И он молил Бога о том, чтобы к тому времени ветер сменил направление.
Снег в банке на керогазе наконец растаял, и Родэ смог приготовить немного теплого бульона. Но Форестер поперхнулся от запаха, и ему самому он показался тошнотворным. Приготовив еще одну порцию воды, выпили ее без примеси. Горячая вода не беспокоила желудок, к тому же немного согрела их.
Затем он начал осматривать руки и ноги Форестера, одновременно энергично растирая их. Тепло разлилось по всему телу, и когда Форестер полностью пришел в себя, он смог проделать то же самое с Родэ.
– Как вы думаете, удастся нам дойти, Мигель? – спросил Форестер, заканчивая массаж.
– Да, – уверенно ответил Родэ, хотя на самом деле сомнения не покидали его. Тревожило состояние Форестера – ведь впереди труднейший перевал и не менее сложный спуск. А у него, видимо, сломаны ребра.
– Вы должны все время двигаться, – сказал Родэ как можно спокойнее. – Шевелите пальцами рук и ног, растирайте щеки, нос, уши. Ни в коем случае не засыпайте.
– Давайте лучше поговорим, – предложил Форестер. – Это отгонит сон. – Он приподнял голову, прислушиваясь к завываниям ветра. – Ну, так начнем беседу?
Родэ, покрепче натягивая капюшон на голову, сказал:
– О'Хара рассказывал, что вы были летчиком.
– Да. Я сел за штурвал под конец войны в Италии. Я летал на "Молниях". Потом, когда разгорелась война в Корее, меня опять призвали. Я тогда был в запасе военно-воздушных сил. Меня перевели на реактивный самолет, и в Корее я летал на "Сейбрах", до тех пор пока меня не демобилизовали. Позже я стал инструктором. Возможно, что в Корее мы с О'Харой участвовали в одних и тех же операциях.
– Да, он тоже так думает. А после войны?
Форестер пожал плечами.
– Какая-то больная авиацией муха продолжала меня кусать, поэтому я не порвал с ней, я имею в виду авиацию, а устроился в одной компании, которая занимается обслуживанием самолетов. – Он улыбнулся. – Когда все это произошло, я как раз летел в Сантильяну, чтобы завершить одну сделку с вашим воздушным флотом по поводу запчастей. У вас ведь "Сейбры" все еще летают. Я, кстати, иногда и сам не прочь тряхнуть стариной, если командир эскадрильи хороший малый. – Он помолчал немного. – Если сеньору Агиляру удастся прийти к власти, сделка может пойти прахом. Не знаю, какого дьявола я втянулся в эту канитель!
Родэ улыбнулся:
– Если сеньору Агиляру удастся прийти к власти, вы можете не беспокоиться, он вас не забудет. Более того, вам не придется давать взятки, на которые вы тратите большие суммы.
В его голосе слышалась горечь.
– Черт! – выругался Форестер. – Действительно, тут все на этом построено, а при Лопеце расцвело пышным цветом. Нет, вы не думайте, я за Агиляра. Бизнесмены нуждаются в честном надежном правительстве, это облегчает всю деловую жизнь. – Он потер лицо руками. – А вы почему с Агиляром?
– Кордильера – моя родина, – просто ответил Родэ, словно этим все было сказано, а Форестер подумал, что встретить истинного патриота в Кордильере, все равно что встретить в Арктике гиппопотама.
Они помолчали, потом Форестер спросил:
– Который час?
Родэ посмотрел на часы:
– Чуть больше девяти.
Форестер содрогнулся. Еще девять часов до рассвета, а он уже промерз до костей. Порывы ледяного ветра, залетавшие в их пещеру, пронизывали его насквозь, не помогала и кожаная куртка О'Хары. Он сомневался, что к утру они останутся живы. Он слышал много историй о том, как умирали от холода люди, оказавшиеся в горах, и не питал никаких иллюзий по поводу собственного положения.
Родэ пошевелился, достал два рюкзака и стал освобождать их от вещей, которые аккуратно складывал у стенки пещеры. Затем протянул пустой мешок Форестеру.
– Возьмите, обмотайте им ноги. Это хоть как-то спасет от холода. Форестер взял покрытый ледяной коркой, сделанный из одеяла мешок, сунул в него ноги и завязал поверх голеней веревку.
– Вы, кажется, говорили, что бывали здесь и раньше?
– Да, но при более благоприятных обстоятельствах. Я тогда был студентом, ох, как давно это было! – вздохнул с грустью Родэ. – Я участвовал в альпинистской группе вместе с французами, которая штурмовала вон тот пик, справа от нас.
– Ну и что, удалось?
Родэ покачал головой.
– Трижды пытались. Храбрыми людьми были французы. Но один из них погиб, и они отступились.
– А почему вы присоединились к ним?
Родэ пожал плечами.
– Нуждался в деньгах. Студенты всегда в них нуждаются. А месье хорошо платили носильщикам. Больше скажу, меня как медика интересовал сороче. Ах, какое было у них снаряжение! Теплые носки из овечьей шерсти, удобные горные ботинки из толстой кожи с кошками, отличные пуховики, прочные нейлоновые палатки, надежный капроновый шнур, стальные крючья. В общем, в нашем положении об этом можно только мечтать!
Родэ говорил с таким наслаждением, с каким голодный человек вспоминает банкет, на который он однажды попал.
– И вы прошли этот перевал?
– Да, но только с другой стороны, там подъем легче. У нас наверху был лагерь – лагерь номер три. Мы вообще поднимались медленно, по нескольку дней останавливаясь в каждом лагере, чтобы избежать сороче.
– Не знаю, чего это люди лезут в горы, – сказал с некоторым раздражением Форестер. – Бог свидетель, я это делаю по необходимости, и меня поражает, когда люди занимаются этим по доброй воли.
– Те французы были геологами, – сказал Родэ. – Они поднимались в горы не ради того, чтобы просто подняться. Они повсюду брали образцы пород, сделали карту. Я видел ее сам, она была отпечатана в Париже. И я прочел где-то, что они нашли какие-то ценные породы.
– А что толку? – спросил Форестер. – Все равно здесь никто работать не может.
– Сейчас нет, – согласился Родэ, – а позже, может, смогут, кто знает? – Его голос прозвучал серьезно и уверенно.
Они говорили еще долго, стараясь подгонять медленно текущее время. Затем Родэ стал петь народные кордильерские песни и полузабытые немецкие, которые когда-то пел отец. Форестер внес свою лепту исполнением американских мелодий, выбирая в основном песни своей юности. Когда он исполнил наполовину "Я работаю на железной дороге", слева от них раздался страшный треск, который на мгновение заглушил завывание ветра.
– Что это? – с испугом спросил он.
– Снежный карниз падает, – сказал Родэ. – Видимо, сильно отяжелел от снега и не выдерживает. – Он поднял голову к потолку пещеры. – Будем молиться, чтобы он не накрыл нас наглухо.
– Сколько же сейчас времени?
– Полночь. Как вы себя чувствуете?
– Дьявольски продрог.
– А как ваши ребра?
– Я их не чувствую.
Родэ нахмурился.
– Это плохо. Двигайтесь, дружище, двигайтесь. Нельзя позволять себе мерзнуть. – Он стал тормошить и мять Форестера, пока тот не почувствовал боли в груди и не взмолился.
Около двух часов ночи снежный карниз над ними обвалился. Родэ и Форестер уже оба находились в это время в состоянии опасного полусна, соскальзывая в мир холода и неподвижности. Родэ услышал какой-то звук и слабо пошевелился, пытаясь приподняться, но безвольно осел обратно. Вдруг словно бомба разорвалась поблизости, и вал мелкого, порошкообразного снега ворвался в их убежище вместе с волной удушающего холода.
Родэ барахтался в снегу, делая в густой темноте движения, как пловец, а волна снега росла и подкатывалась к груди. Он закричал Форестеру:
– Разгребайте, быстрее разгребайте!
Форестер застонал, слабо задвигал руками, и, к счастью, снег перестал прибывать, оставив их заваленными по плечи. Сильный продолжительный рокот, который, казалось, доходил до них откуда-то издалека, внезапно смолк. Вой метели, который врезался в уши так долго, что они перестали его замечать, тоже прекратился, и наступила раскалывающая голову тишина.
– Что это? – с трудом проговорил Форестер.
Что-то крепко держало его руки, и он никак не мог их освободить. В панике он стал биться всем телом, но Родэ крикнул:
– Тише! – Голос прозвучал громко, как в закрытой комнате.
В течение некоторого времени они лежали неподвижно, затем Родэ стал осторожно двигать руками. Снег вокруг был сухим и сыпучим, и ему удалось высвободить руки. Тогда он стал отгребать его к стене. Приказал Форестеру делать то же самое, и вскоре они очистили для себя пространство, в котором можно было двигаться. Родэ полез в карман за спичками и попытался зажечь одну, но спички намокли, и их вязкие головки тут же ломались о коробок.
Преодолевая боль, Форестер сказал:
– У меня есть зажигалка.
Послышался щелчок, и язычок яркого пламени повис в воздухе. Родэ зажмурился, затем, отведя глаза, осмотрелся, и тут же понял, что они завалены. Там, где был выход из пещеры, стояла плотная снежная стена. Он засуетился:
– Надо делать отверстие, а не то мы задохнемся.
И стал энергично шарить в снегу в поисках топорика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
У обрыва он лег на живот и заглянул за край, вниз. Форестер был без сознания, его обмякшее тело раскачивалось на веревке как манекен. Голова болталась из стороны в сторону.
Веревка сильно истончилась в том месте, где Пибоди остервенело поработал ножом, и Родэ, взяв запасной кусок, обмотанный вокруг талии, крепко привязал его выше и ниже места возможного разрыва. Потом стал медленно вытягивать безжизненное тело Форестера наверх.
О том, чтобы в этот день идти дальше, не могло быть и речи. Форестер не мог двигаться. Когда он сорвался, веревка безжалостной петлей сдавила его грудь, и Родэ, осторожно обследовав ее, пришел к выводу, что Форестер получил трещины, если не перелом, ребер. Он хорошенько укутал его, положил у ледяной стены и задумался над тем, что делать дальше.
Место для ночевки было неподходящим даже в случае хорошей погоды, а то, что ожидало их, было ужасным. Родэ опасался резкого усиления метели, ведь тогда снежный козырек над ними мог рухнуть. А это означало, что они остались бы здесь похороненными на веки вечные. Другая подстерегающая их опасность – замерзнуть, поэтому необходимо укрыться от ветра и снега. И Родэ принялся истово вырубать в ледяной стене неглубокую пещеру.
II
Стемнело, ветер усилился, а Родэ все еще работал. Когда налетел первый порыв, он устало оглянулся кругом. Он рубил твердый, как камень, лед уже три часа, используя совершенно неподходящий для этого тупой инструмент, больше годный для расщепления лучины на кухне. Все же небольшое углубление в стене, которое ему с таким трудом удалось сделать, смогло вместить двух человек.
Он втащил в эту неглубокую пещеру Форестера и усадил спиной к задней ее стене. Затем принес три рюкзака и положил их один на другой у входа в виде невысокого и хлипкого барьера, который должен был хоть как-то защитить их от ветра и снега. Порывшись в карманах, достал порцию коки и дал ее Форестеру.
– Давайте-ка, дружище, жуйте!
Ему понадобилось полчаса, чтобы распаковать керогаз и наладить огонь. Пальцы его заледенели и не слушались, мозг работал вяло, каждое движение требовало неимоверных усилий и много времени. Все же, когда керогаз разгорелся, стало чуть-чуть светлее и теплее.
Поверх барьера из рюкзаков он с помощью крючьев и одеяла соорудил защитный тент. К счастью, ветер дул со стороны перевала поверх ледяной стены. Но иногда боковые его порывы все же проникали к ним, принося с собой снежные вихри и заставляя керогаз мигать и фыркать. Родэ с тревогой размышлял об их положении: то, что ветер дул с перевала, это хорошо, это защитит их от снега и холода, но вместе с тем это способствует росту снежного козырька, который может под собственной тяжестью рухнуть в любую минуту. Но если даже пронесет эту беду мимо, то утром, когда они возобновят путь, им придется двигаться прямо в пасть снежной бури. И он молил Бога о том, чтобы к тому времени ветер сменил направление.
Снег в банке на керогазе наконец растаял, и Родэ смог приготовить немного теплого бульона. Но Форестер поперхнулся от запаха, и ему самому он показался тошнотворным. Приготовив еще одну порцию воды, выпили ее без примеси. Горячая вода не беспокоила желудок, к тому же немного согрела их.
Затем он начал осматривать руки и ноги Форестера, одновременно энергично растирая их. Тепло разлилось по всему телу, и когда Форестер полностью пришел в себя, он смог проделать то же самое с Родэ.
– Как вы думаете, удастся нам дойти, Мигель? – спросил Форестер, заканчивая массаж.
– Да, – уверенно ответил Родэ, хотя на самом деле сомнения не покидали его. Тревожило состояние Форестера – ведь впереди труднейший перевал и не менее сложный спуск. А у него, видимо, сломаны ребра.
– Вы должны все время двигаться, – сказал Родэ как можно спокойнее. – Шевелите пальцами рук и ног, растирайте щеки, нос, уши. Ни в коем случае не засыпайте.
– Давайте лучше поговорим, – предложил Форестер. – Это отгонит сон. – Он приподнял голову, прислушиваясь к завываниям ветра. – Ну, так начнем беседу?
Родэ, покрепче натягивая капюшон на голову, сказал:
– О'Хара рассказывал, что вы были летчиком.
– Да. Я сел за штурвал под конец войны в Италии. Я летал на "Молниях". Потом, когда разгорелась война в Корее, меня опять призвали. Я тогда был в запасе военно-воздушных сил. Меня перевели на реактивный самолет, и в Корее я летал на "Сейбрах", до тех пор пока меня не демобилизовали. Позже я стал инструктором. Возможно, что в Корее мы с О'Харой участвовали в одних и тех же операциях.
– Да, он тоже так думает. А после войны?
Форестер пожал плечами.
– Какая-то больная авиацией муха продолжала меня кусать, поэтому я не порвал с ней, я имею в виду авиацию, а устроился в одной компании, которая занимается обслуживанием самолетов. – Он улыбнулся. – Когда все это произошло, я как раз летел в Сантильяну, чтобы завершить одну сделку с вашим воздушным флотом по поводу запчастей. У вас ведь "Сейбры" все еще летают. Я, кстати, иногда и сам не прочь тряхнуть стариной, если командир эскадрильи хороший малый. – Он помолчал немного. – Если сеньору Агиляру удастся прийти к власти, сделка может пойти прахом. Не знаю, какого дьявола я втянулся в эту канитель!
Родэ улыбнулся:
– Если сеньору Агиляру удастся прийти к власти, вы можете не беспокоиться, он вас не забудет. Более того, вам не придется давать взятки, на которые вы тратите большие суммы.
В его голосе слышалась горечь.
– Черт! – выругался Форестер. – Действительно, тут все на этом построено, а при Лопеце расцвело пышным цветом. Нет, вы не думайте, я за Агиляра. Бизнесмены нуждаются в честном надежном правительстве, это облегчает всю деловую жизнь. – Он потер лицо руками. – А вы почему с Агиляром?
– Кордильера – моя родина, – просто ответил Родэ, словно этим все было сказано, а Форестер подумал, что встретить истинного патриота в Кордильере, все равно что встретить в Арктике гиппопотама.
Они помолчали, потом Форестер спросил:
– Который час?
Родэ посмотрел на часы:
– Чуть больше девяти.
Форестер содрогнулся. Еще девять часов до рассвета, а он уже промерз до костей. Порывы ледяного ветра, залетавшие в их пещеру, пронизывали его насквозь, не помогала и кожаная куртка О'Хары. Он сомневался, что к утру они останутся живы. Он слышал много историй о том, как умирали от холода люди, оказавшиеся в горах, и не питал никаких иллюзий по поводу собственного положения.
Родэ пошевелился, достал два рюкзака и стал освобождать их от вещей, которые аккуратно складывал у стенки пещеры. Затем протянул пустой мешок Форестеру.
– Возьмите, обмотайте им ноги. Это хоть как-то спасет от холода. Форестер взял покрытый ледяной коркой, сделанный из одеяла мешок, сунул в него ноги и завязал поверх голеней веревку.
– Вы, кажется, говорили, что бывали здесь и раньше?
– Да, но при более благоприятных обстоятельствах. Я тогда был студентом, ох, как давно это было! – вздохнул с грустью Родэ. – Я участвовал в альпинистской группе вместе с французами, которая штурмовала вон тот пик, справа от нас.
– Ну и что, удалось?
Родэ покачал головой.
– Трижды пытались. Храбрыми людьми были французы. Но один из них погиб, и они отступились.
– А почему вы присоединились к ним?
Родэ пожал плечами.
– Нуждался в деньгах. Студенты всегда в них нуждаются. А месье хорошо платили носильщикам. Больше скажу, меня как медика интересовал сороче. Ах, какое было у них снаряжение! Теплые носки из овечьей шерсти, удобные горные ботинки из толстой кожи с кошками, отличные пуховики, прочные нейлоновые палатки, надежный капроновый шнур, стальные крючья. В общем, в нашем положении об этом можно только мечтать!
Родэ говорил с таким наслаждением, с каким голодный человек вспоминает банкет, на который он однажды попал.
– И вы прошли этот перевал?
– Да, но только с другой стороны, там подъем легче. У нас наверху был лагерь – лагерь номер три. Мы вообще поднимались медленно, по нескольку дней останавливаясь в каждом лагере, чтобы избежать сороче.
– Не знаю, чего это люди лезут в горы, – сказал с некоторым раздражением Форестер. – Бог свидетель, я это делаю по необходимости, и меня поражает, когда люди занимаются этим по доброй воли.
– Те французы были геологами, – сказал Родэ. – Они поднимались в горы не ради того, чтобы просто подняться. Они повсюду брали образцы пород, сделали карту. Я видел ее сам, она была отпечатана в Париже. И я прочел где-то, что они нашли какие-то ценные породы.
– А что толку? – спросил Форестер. – Все равно здесь никто работать не может.
– Сейчас нет, – согласился Родэ, – а позже, может, смогут, кто знает? – Его голос прозвучал серьезно и уверенно.
Они говорили еще долго, стараясь подгонять медленно текущее время. Затем Родэ стал петь народные кордильерские песни и полузабытые немецкие, которые когда-то пел отец. Форестер внес свою лепту исполнением американских мелодий, выбирая в основном песни своей юности. Когда он исполнил наполовину "Я работаю на железной дороге", слева от них раздался страшный треск, который на мгновение заглушил завывание ветра.
– Что это? – с испугом спросил он.
– Снежный карниз падает, – сказал Родэ. – Видимо, сильно отяжелел от снега и не выдерживает. – Он поднял голову к потолку пещеры. – Будем молиться, чтобы он не накрыл нас наглухо.
– Сколько же сейчас времени?
– Полночь. Как вы себя чувствуете?
– Дьявольски продрог.
– А как ваши ребра?
– Я их не чувствую.
Родэ нахмурился.
– Это плохо. Двигайтесь, дружище, двигайтесь. Нельзя позволять себе мерзнуть. – Он стал тормошить и мять Форестера, пока тот не почувствовал боли в груди и не взмолился.
Около двух часов ночи снежный карниз над ними обвалился. Родэ и Форестер уже оба находились в это время в состоянии опасного полусна, соскальзывая в мир холода и неподвижности. Родэ услышал какой-то звук и слабо пошевелился, пытаясь приподняться, но безвольно осел обратно. Вдруг словно бомба разорвалась поблизости, и вал мелкого, порошкообразного снега ворвался в их убежище вместе с волной удушающего холода.
Родэ барахтался в снегу, делая в густой темноте движения, как пловец, а волна снега росла и подкатывалась к груди. Он закричал Форестеру:
– Разгребайте, быстрее разгребайте!
Форестер застонал, слабо задвигал руками, и, к счастью, снег перестал прибывать, оставив их заваленными по плечи. Сильный продолжительный рокот, который, казалось, доходил до них откуда-то издалека, внезапно смолк. Вой метели, который врезался в уши так долго, что они перестали его замечать, тоже прекратился, и наступила раскалывающая голову тишина.
– Что это? – с трудом проговорил Форестер.
Что-то крепко держало его руки, и он никак не мог их освободить. В панике он стал биться всем телом, но Родэ крикнул:
– Тише! – Голос прозвучал громко, как в закрытой комнате.
В течение некоторого времени они лежали неподвижно, затем Родэ стал осторожно двигать руками. Снег вокруг был сухим и сыпучим, и ему удалось высвободить руки. Тогда он стал отгребать его к стене. Приказал Форестеру делать то же самое, и вскоре они очистили для себя пространство, в котором можно было двигаться. Родэ полез в карман за спичками и попытался зажечь одну, но спички намокли, и их вязкие головки тут же ломались о коробок.
Преодолевая боль, Форестер сказал:
– У меня есть зажигалка.
Послышался щелчок, и язычок яркого пламени повис в воздухе. Родэ зажмурился, затем, отведя глаза, осмотрелся, и тут же понял, что они завалены. Там, где был выход из пещеры, стояла плотная снежная стена. Он засуетился:
– Надо делать отверстие, а не то мы задохнемся.
И стал энергично шарить в снегу в поисках топорика.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45