– Запомни раз и навсегда – это зал «Си», – сказал тюремщик.
Мы затопали по лестнице наверх, потом прошли вдоль камер и остановились перед одной из них. Тюремщик открыл ее.
– Это твоя.
Я вошел внутрь, и дверь захлопнулась за мной с холодным стуком вечности. Я стоял посреди камеры, ничего не видя. Мозг не работал, – забастовал. Минут через пятнадцать я лег на койку и не мог сдержать душивших меня слез.
После этого я почувствовал себя лучше и попытался осмыслить ситуацию. Камера была около двенадцати футов в длину, семь в ширину и, вероятно, футов восемь в высоту. Стены покрыты слоем клеевой краски казенного кремового цвета, на одной из них располагалось зарешеченное оконце. Дверь с глазком, казалось, могла выдержать прямое попадание артиллерийского снаряда.
Обстановку составляла койка с железной рамой, деревянный стол, стул, умывальник с кувшином, выносная параша и пустая полка. Осмотр тюремной камеры – одна из самых легких задач, какие может себе поставить человек. В течение трех минут я обнаружил все, что там можно было найти: три одеяла, две простыни, комковатый матрас, рубашку, пару шлепанцев, тонкое, не впитывающее воду полотенце, ложку и кружку. На гвозде, торчащем в стене, висели на петельке копия Уложения о содержании тюрем Ее Величества и информационная брошюрка.
Три минуты – и я знал о камере все, что только можно. Интересно, что мне делать остальные двадцать лет? И тогда я решил удовлетворять свое любопытство строго ограниченными дозами. Времени будет много, а событий мало, и каждое новое впечатление следовало запасать впрок и обсасывать, не торопясь и ревниво.
Стены камеры вдруг ощутились особенно остро. Я почувствовал, как они зловеще высятся надо мной, толстые и мощные. Только спустя четверть часа я смог преодолеть приступ клаустрофобии и унять дрожь.
Я тут же нарушил свое решение о дозировании впечатлений и принялся читать информационную брошюру. Впрочем, это было абсолютно необходимо. Я – новичок в этой школе, и чем скорее разберусь в ее механике, тем лучше. Тюремные старики могли сыграть не одну шутку с зеленым новичком, а я не хотел стать легкой жертвой для них.
Брошюрка содержала любопытную информацию. Я узнал, что рубашка, находящаяся в камере, – ночная; что свет выключается в десять тридцать, а подъем происходит в шесть тридцать; что мне должны выдавать бритву, которую после бритья нужно возвращать. Там содержались и другие полезные сведения, даже такие, которые можно было использовать для освобождения.
К примеру, я мог обратиться в кассационный суд, а в случае неудачи – к генеральному прокурору, чтобы мое дело рассмотрела Палата Лордов. Я имел право направить петицию Министру внутренних дел и написать члену парламента, за которого голосовал.
Ничего этого я не собирался делать. Мои отношения с Министром слишком далеки от приятельских, а мой член парламента был недосягаем, ибо находился где-то за шесть тысяч миль.
Я прочел брошюру от корки до корки и начал читать ее снова. Делать было нечего, и я решил заучить этот проклятый текст наизусть. Однако, читать пришлось недолго – в камере выключили свет.
4
Раздался звук колокола, и я, открыв глаза, не сразу сообразил, где нахожусь. Быстро одевшись, свернул постель и поставил ее на пол в одном из углов камеры. Затем сел на стул и стал ждать. Послышалось металлическое кляцанье замка, и кто-то посмотрел на меня в глазок.
Дверь открылась, вошел тюремный надзиратель. Я встал. Он внимательно осмотрел камеру и затем уставился на меня.
– Ты новенький. Читал эту штуку? – он кивнул в сторону брошюры.
– Читал.
– Постель поставлена не в том углу, а книжка должна висеть там, где висела. Ну ничего, научишься. Я тебе вот что советую: делай, что тебе говорят, и все будет в порядке. А теперь бери парашу и готовься опорожнить ее.
– Я не пользовался ею.
– Это неважно, все равно есть процедура выливания из параши, – сказал он жестко. – Помни, что я тебе сказал. Делай, что тебе говорят. Это тебе урок номер один.
Я взял парашу и вышел вслед за ним на галерею. Там уже стояли люди, и у каждого в руке был горшок, распространяя отвратительный запах.
– Пошли! – раздался крик.
Я пошел вперед и увидел, что должен вылить содержимое своей параши в один чан, а прополоскать ее в другом. Подмечая, как действовали другие, я проделал все это и возвратился в камеру.
Надзиратель снова вошел в камеру.
– Можешь есть здесь, если хочешь. Пищу всем дают внизу в зале, но тебе, пока ты еще не привык к обществу, разрешено взять поднос и принести его сюда.
Мне, действительно, не хотелось ни с кем общаться. Я и так изо всех сил старался держать себя в руках.
– Благодарю, – сказала я и почувствовал, как мой голос дрогнул.
Надзиратель с иронией посмотрел на меня.
– Не стоит меня благодарить, таковы правила для новых заключенных. И еще одно: сегодня у тебя будет встреча с начальником тюрьмы. В его кабинет тебя поведет один из старых заключенных.
Тот появился около десяти часов, и мы вместе пошли из зала «Си».
– Ты – Риарден. Я слышал о тебе, – сказал он.
– Слышал?
– Ага. Я – Симпсон. – Он ткнул меня в бок своим острым локтем. – Сейчас ты предстанешь перед приемкой комиссией. Там будет начальник тюрьмы, главный надзиратель, тюремный священник, заместитель начальника по быту – ну, такого рода публика. Начальник – неплохой парень, если удастся ему понравиться, а если нет – помогай тебе Бог. Другие будут вешать лапшу на уши: мол, все они только и думают о том, чтобы делать добро. Но остерегайся Хадсона – это настоящий негодяй.
– Кто это?
– Главный надзиратель.
Симпсон провел меня в приемную, где сидело уже человек пять-шесть заключенных. Все они выглядели довольно уныло. Симпсон хмыкнул:
– Тебе ждать не придется. Пойдешь первым. Ты ведь нечто особенное.
Я посмотрел на него.
– А что такого особенного во мне?
– Посмотришь. Начальник тебе это все разобъяснит.
Я хотел продолжить эту тему, но вошел надзиратель и сказал:
– Риарден, пошли со мной. А ты, Симпсон, возвращайся к себе.
За большим столом сидели пятеро, двое – в форме тюремных офицеров. Смешно, но эти люди никогда не снимали своих фуражек, даже в кабинете начальства. Наверное, таковы правила. Один из штатских носил высокий стоячий воротничок – видимо тюремный священник.
Человек с военной выправкой, сидевший в центре, заговорил:
– Риарден, я – начальник этой тюрьмы. Вы находитесь здесь потому, что совершили тяжкое преступление, и общество решило, что нельзя преступника оставлять на свободе. Как вести себя в тюрьме – дело ваше. Есть две точки зрения на тюрьму – как на место наказания и как на место исправления. Выбор – за вами. У нас есть возможности «обслужить» по обоим вариантам. Понимаете?
– Да, сэр.
Он взял со стола лист бумаги.
– Я обычно отношусь ко всем заключенным одинаково. Но мною получено уведомление из министерства внутренних дел, что вы особо опасный преступник, а это влечет за собой известное устрожение режима. К примеру, вас привел сюда заключенный, которому мы доверяем. Такого больше не будет. В дальнейшем при необходимости вас будет сопровождать тюремный служащий. Кроме того, на вашей одежде будут цветные нашивки. Я приготовил список тех ограничений, которые касаются вас. Изучите их и следуйте им.
Он протянул мне бумагу. Я сложил ее и сунул в карман.
Прочистив горло, он продолжал:
– Вы должны понять, Риарден, что числиться в категории особо опасных преступников или нет, – целиком зависит от вас. Время от времени я буду посылать в министерство внутренних дел мои рекомендации. Это, однако, не значит, что министерство обязательно к ним прислушается. В общем, все целиком зависит от вас, и если есть способы убедить нас, что вы не особо опасный преступник, я настоятельно советую прибегнуть к ним.
Он, конечно, имел в виду брильянты. Они все еще надеялись их получить.
– Да, сэр, – сказал я деревянным голосом. – Я подумаю обо всем этом, сэр.
Начальник обратился к священнику:
– Вы хотите что-нибудь сказать, отче?
Священник улыбнулся.
– Меня зовут Кларк. Тут вот отмечено, что вы не исповедуете никакой религии.
– Да, сэр.
– Я никому не навязываю веру в бега, во вы не возражаете, если я вас буду навещать?
– Нет, сэр.
Начальник сказал:
– Это мистер Андерсон, мой заместитель по быту. Он может многое сделать, если вы захотите. Когда понадобится с ним повидаться, скажите об этом дежурному по этажу. О чем бы вы хотели спросить его сейчас?
– Как мне получить книги, бумагу, ручку?
– Письменные принадлежности вы сможете купить в тюремной лавке на деньги, заработанные здесь своим трудом, – сказал Андерсон. – Вам будут платить как минимум один шиллинг и восемь пенсов в день, но эта сумма увеличится в зависимости от успехов. Книги можете брать в тюремной библиотеке.
– Благодарю вас, сэр, – сказал я. – А можно ли получать книги из-за пределов тюрьмы? Мне ведь долго здесь сидеть. Я хочу учиться, заниматься самосовершенствованием.
Андерсон начал было что-то говорить, но остановился, глядя на начальника. Тот сказал:
– Это очень похвально, но мы разберемся с этим позже. Все будет зависеть от вашего поведения. Кстати, удачно сказано – сидеть вам здесь долго. – Он кивнул в сторону человека в офицерском мундире. – Это мистер Хадсон, главный уполномоченный по режиму. Хотите что-нибудь сказать, мистер Хадсон?
– Только одно, сэр, – сказал Хадсон. У него было жесткое лицо и глаза, как куски стекла. – Я не люблю особо опасных преступников, Риарден. Они обычно нарушают порядок в тюрьме, влияют на дисциплину, на поведение других заключенных. Ведите себя хорошо, вот и все. В противном случае вам же будет хуже.
– Я понимают, сэр, – сказал я, стараясь ничего не выразить на своем лице.
– Искренне надеюсь на это, – сказал начальник. – К вам посетитель из Скотленд-Ярда. – Он сделал знак стоящему у двери надзирателю. – Отведите его.
Я ожидал увидеть Бранскилла, но это оказался другой следователь.
– Следователь – инспектор Форбс, – представился он. – Садитесь, Риарден.
Я сел, глядя на него через стол. Он начал приятным голосом:
– Я полагаю, что начальник тюрьмы известил вас о том, что вас квалифицировали как особо опасного заключенного. Вы знаете, что это значит?
– В общем нет, – ответил я, покачав головой.
– Лучше узнайте, – посоветовал Форбс. – У вас должны быть правила обращения с особо опасными. Даю вам пять минут, чтобы ознакомиться с ними.
Я вынул из кармана листок и разгладил его на столе. Даже при беглом чтении стало ясно, какая суровая жизнь меня ждет. Начать с того, что свет в камере не выключается на ночь. Вся моя одежда, кроме трусов и шлепанцев, должна каждую ночь выноситься из камеры. Все мои письма будут контролироваться и отсылаться в виде копий, а оригиналы – подшиваться к моему делу. Свидания с посетителями – только в присутствии тюремного надзирателя.
Я посмотрел на Форбса. Он сказал:
– Кроме этих правил, есть и другие. К примеру, вас могут переводить из камеры в камеру без предупреждения, а вашу камеру – регулярно обыскивать, и лично вас тоже – опять-таки без предупреждения. Все это очень неприятно.
– А вам-то что до этого? – спросил я.
Он пожал плечами.
– Да, в общем, ничего. Просто я сочувствую вам. Будь вы поумнее, могли бы избавиться от этих неприятностей.
– От тюрьмы?
– Боюсь, что нет, – с сожалением сказал он. – Но кассационный суд проявит к вам снисходительность, если вы согласитесь сотрудничать с нами.
– Каким образом?
– Оставьте, Риарден, – бросил он устало, – вы прекрасно знаете, что нам нужно. Брильянты, парень, брильянты!
Я посмотрел ему прямо в глаза.
– Я никогда не видел никаких брильянтов. – Это была чистая правда: я действительно их не видел.
– Послушайте, Риарден. Мы знаем, что вы сделали, и доказали это.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37