Лишь некоторое время спустя княжна поняла, что за выражение стыло на всех без исключения окружавших ее чужих лицах: это был обыкновенный страх.
Поняв это, княжна откинулась на спинку сиденья, задернула на окне занавеску и медленно, холодно и безрадостно улыбнулась собственным мыслям в душном полумраке кареты.
Глава 12
Ближе к вечеру одиноко тащившимся по пыльной дороге кузенам вдруг повезло. Позади них в вечерней тишине раздался конский топот. Укрывшись в придорожных кустах, кузены наблюдали за приближением троих всадников, судя по виду – отставших от своего полка мародеров. Это были драгуны, воинственный вид которых несколько портили навьюченные на лошадей мешки с добычей.
Увидев, что кавалеристов всего трое, Вацлав взвел курок своего ружья и прижался щекой к прикладу.
– Опомнись! – прошипел пан Кшиштоф, хватаясь за ружье и пригибая его к земле. – Пусть скачут! К чему нам рисковать?
– У них лошади, – сквозь зубы ответил Вацлав, высвобождая ружье. – Пусти же, Кшиштоф, уйдут!
Пан Кшиштоф с тяжелым вздохом выпустил ствол ружья и подобрал с земли саблю. Кузен был прав: преследовать пешком ушедший далеко вперед кавалерийский полк было не только тяжело и очень опасно, но и совершенно бесполезно. Правда, он не вполне понимал, каким образом Вацлав намеревался справиться с тремя вооруженными до зубов, сытыми и сидящими верхом на лошадях драгунами. У него мелькнуло подозрение, что его проклятый кузен сошёл с ума от жары и лишений, но предпринять что бы то ни было по этому поводу он уже не успел: ружье Вацлава громко выпалило над самым его ухом, сделав дальнейшие колебания невозможными.
Передний драгун взмахнул руками и кувыркнулся в пыль. Двое оставшихся от неожиданности так резко натянули поводья, что лошади их поднялись на дыбы, сбросив на землю пару мешков с добычей. “Ну, и что теперь?” – хотел спросить пан Кшиштоф, но его безумный кузен уже выскочил на дорогу, держа перед собой разряженное ружье и наведя его на французов.
“Верно, он сошел с ума, – подумал пан Кшиштоф, поглубже забиваясь в куст. – Ну, и пропади он пропадом! Обойдусь и без него, а он пусть получит то, чего давно заслуживает”.
– Господа, – звучным и уверенным голосом крикнул Вацлав, держа ружье наведенным куда-то в пространство между двумя всадниками, – предлагаю вам бросить оружие и спешиться. В лесу сидят мои люди, и на вас сейчас нацелены полсотни ружей. Мы не хотим вашей смерти, нам нужны лишь ваши лошади и оружие.
Он говорил и держался столь уверенно, что даже сидевший в кустах пан Кшиштоф, хорошо знавший, что все это ложь, чуть было не поверил ему. Он еще колебался, не зная, что предпринять, но отразившийся на лицах мародеров страх помог ему принять верное решение. Он вспомнил об иконе и понял, что без лошадей его предприятие обречено на неудачу. Тогда пан Кшиштоф густо кашлянул и затрещал кустами, давая знать о своем местонахождении.
При этих звуках французы заметно вздрогнули, бросая в сторону леса испуганные взгляды. Ход их мыслей было легко предугадать: даже если бы в лесу сидело не пятьдесят, а пять человек или хотя бы трое, для стоявших на открытом месте драгун это было безразлично. Убить человека очень легко даже одною пулей, что и случилось только что с их товарищем. Умирать никто из этих двоих не хотел. Приободренный такими рассуждениями пан Кшиштоф, пригибаясь к самой земле, быстро и бесшумно отбежал в сторону и, выбрав подходящий сухой сучок, наступил на него ногой. Сучок переломился с громким треском, и тут же один из драгун поспешно бросил на дорогу саблю и пистолет. Второй сделал то же. Спешившись, драгуны сразу же подняли руки и по команде Вацлава отошли от лошадей.
– Мы сдаемся, – угрюмо сказал один из них. – Просим сохранить нам жизнь.
– Отведите лошадей! – властно крикнул Вацлав, обернувшись к лесу.
Пан Кшиштоф не сразу понял, что этот приказ обращен к нему: ему опять показалось, что сейчас из леса выбежит какой-нибудь бородатый солдат в русском мундире и возьмет захваченных лошадей под уздцы. Это его промедление едва не стоило успеха всей вылазки: заметив, что из леса никто не выходит, драгуны переглянулись, и один из них сделал неуверенный шаг в сторону лежавшего на земле оружия. Вацлав остановил его окриком и резким движением ружейного дула. Пан Кшиштоф, опомнившись, с треском выбрался из кустов и вышел на дорогу. Первым делом он подобрал пистолеты и подал один из них Вацлаву, который тут же бросил бесполезное ружье.
На лицах обоих французов при этом появилось одинаково кислое выражение: они поняли, что их надули.
– Проклятье, – сказал один из них другому, – их всего двое, и они безоружны!
– Были безоружны, – с насмешкой поправил его пан Кшиштоф, чувствовавший себя хозяином положения, хотя на спине его еще не высох холодный пот. – Молитесь, господа, – добавил он, поднимая пистолет.
– Оставь их, Кшиштоф, – вмешался младший Огинский. – К чему это бессмысленное убийство? Нам пора, мы и так потеряли слишком много времени.
Пан Кшиштоф с сожалением посмотрел сначала на пистолета своей руке, а потом на пленных драгун. Он испытывал потребность поквитаться с кем-нибудь за свой недавний страх; раз уж у бить кузена пока что было нельзя, на худой конец сошли бы и французы. Но слова Вацлава о бессмысленном убийстве остановили его. Убийство это действительно представлялось лишенным всякого смысла, к тому же, хладнокровно расстрелять безоружных людей, сдавшихся в плен, было бы жестоко, а пан Кшиштоф понимал необходимость поддержания хороших отношений с идеалистически настроенным кузеном. Нельзя было давать этому мальчишке повод обвинить себя в бессмысленной жестокости, и пан Кшиштоф нехотя засунул пистолет за пояс.
– Ваши мундиры, господа, – скомандовал французам Вацлав.
Лица французов еще поугрюмели, но деваться им было некуда. Один из них, хмуря густые брови и кусая усы, отстегнул подбородочную чешую своей хвостатой каски, другой нехотя взялся за пряжку ремня.
– Веселее, веселее, господа, – развлекаясь, поторапливал драгун пан Кшиштоф, у которого окончательно отлегло от сердца. Униженное положение драгун доставляло ему огромное удовольствие, хотя где-то в глубине души он очень боялся, что если его поймают, то даже заступничество Мюрата не избавит его от петли. – Веселее, сударь, не стесняйтесь! Ваша добыча остается при вас. – Он указал стволом пистолета на мешки с награбленным добром. – Надеюсь, в этих тюках найдется пара женских платьев, в которых вы будете просто неотразимы!
Высокий драгун с длинными черными усами, подковой охватывавшими его рот и квадратный загорелый подбородок, стаскивая с себя сапоги, исподлобья бросил на пана Кшиштофа свирепый взгляд.
– Встретившись со мной в честном бою, ты бы живо потерял охоту шутить, – проворчал он.
– О да! – воскликнул уверенный в собственной безопасности Огинский. – В бою я бы с тобой не шутил, а просто изрубил бы в капусту, не успев заметить, что имею дело с бабой в мундире. Снимай, снимай панталоны, герой! Мне некогда с тобой возиться.
Подобрав все оружие драгун и их мундиры, кузены вскочили в седла и с места пустили лошадей в галоп. Третья лошадь, оставшаяся без седока, тоже была ими взята: привязанная поводьями к луке седла, она бежала за лошадью пана Кшиштофа. Раздетые до нижнего белья драгуны остались стоять на пыльной дороге. Злобное и вместе с тем растерянное выражение их лиц окончательно развеселило пана Кшиштофа. Погоняя свою лошадь, он посмотрел на Вацлава, скакавшего рядом, в который раз поражаясь его удачливости. Любому другому такая безумная выходка, как эта, почти наверняка стоила бы головы, и именно по этой причине ни один здравомыслящий человек на нее бы не отважился. Мальчишка же не колебался ни минуты, и, вероятно, только его уверенность в себе заставила французов дрогнуть и сдаться без боя. Им и в голову не пришло, что кто-то отважился в одиночку напасть на вооруженный разъезд с разряженным, не более грозным, чем березовая палка, ружьем.
Пан Кшиштоф криво усмехнулся в усы. Вацлав действительно был мальчишкой, и его безумная храбрость более чем наполовину происходила от мальчишеской убежденности в том, что убить или ранить могут кого угодно, но только не его. Казалось бы, дуэль с Синцовым должна была его чему-то научить, но она, похоже, лишь укрепила его веру в собственную неуязвимость. Это был мальчишка, и обходиться с ним нужно было именно как с мальчишкой: хвалить его, восхищаться им и осторожно, под видом родственной заботы, поворачивать в нужном направлении. При соблюдении этих условий мальчишку можно было подстрекнуть на любое безумство, в результате чего пан Кшиштоф получил бы свои деньги, а мальчишка – свою пулю.
– Право, кузен, – сказал пан Кшиштоф, – ты настоящий храбрец. Поверь, я безумно рад, что получил возможность узнать тебя поближе. Раньше ты казался мне избалованным инфантом, привыкшим прятаться от всех невзгод за отцовскими деньгами и титулом. Теперь я вижу, что глубоко заблуждался в отношении тебя. Должен сказать тебе прямо, что это большая честь для меня иметь такого родственника. На тебя можно положиться. С тобой, черт подери, приятно иметь дело!
Опытный льстец хорошо знал свое дело. Вацлав Огинский, несмотря на все выпавшие ему испытания, был еще слишком юн и неопытен, чтобы слова похвалы оставили его равнодушным. Он вспыхнул от удовольствия и улыбнулся кузену открытой белозубой улыбкой.
– На самом деле мне было страшно, – признался он, – и только твое присутствие поддерживало меня.
– О, на что ты всегда можешь рассчитывать, так это на мою поддержку, – с легким сердцем и самым задушевным тоном сказал ему пан Кшиштоф.
Проскакав версты три, кузены свернули в лес и там переоделись в мундиры плененных Вацлавом драгун. Вацлав застегнул чешую каски и тряхнул укрепленным на гребне конским хвостом.
– Хорош, хорош, – похвалил его пан Кшиштоф, подтягивая сапоги. – Не забывай только, что многие из улан Жюно хорошо запомнили нас в лицо. Поэтому я бы не стал слишком рассчитывать на это переодевание.
В седельных сумках они нашли немного сухарей и вяленого мяса, в притороченных к седлам флягах булькала вода. Пан Кшиштоф был этим несколько разочарован – он рассчитывал на вино. Кузены наскоро перекусили и двинулись в путь.
Пан Кшиштоф, сгорая от нетерпения, погонял свою потную лошадь, вонзая ей шпоры в бока и колотя ее по крупу саблей. Темп, заданный им, был чересчур высок, бока лошадей вскоре потемнели от пота. Вацлав хотел было сказать, что, продолжая в том же духе, они непременно загонят лошадей, но, подумав, промолчал: уланы ушли уже очень далеко от них, а настигнуть капитана Жюно желательно было этой же ночью. Кроме того, кузен был старше, опытнее и наверняка отлично понимал, что делает; так, во всяком случае, казалось Вацлаву, до сих пор не знавшему, с кем он имеет дело.
Смеркалось. Небо над дорогой еще отливало голубизной, но в узком ущелье между двумя стенами старого строевого леса было уже почти совсем темно. Грунтовая дорога, истолченная проходившими здесь войсками в тончайшую пыль, смутно белела впереди, копыта лошадей тяжело и мягко ударяли в землю, позвякивало железо, и раздавались сердитые покрикивания пана Кшиштофа, который подбадривал свою лошадь. С лошадью он беседовал по-французски, рассчитывая, видимо, что так она его скорее поймет. “Пошла, кляча! – кричал он на несчастное животное, которое и так выбивалось из сил. – Пошла, пошла, волчье мясо!”
Погоняя лошадь, пан Кшиштоф испуганно оглядывался по сторонам. Рассказанная Вацлавом история о том, как его собирались повесить какие-то прятавшиеся в лесу люди, запала старшему кузену в душу гораздо глубже, чем ему того хотелось. Предположить, что бежавшие в леса мужики станут грабить и убивать всех подряд, и в особенности французов, было легко и вполне логично, но скакать в неприятельской форме ночью через лес, полный этих мужиков, оказалось очень неуютно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Поняв это, княжна откинулась на спинку сиденья, задернула на окне занавеску и медленно, холодно и безрадостно улыбнулась собственным мыслям в душном полумраке кареты.
Глава 12
Ближе к вечеру одиноко тащившимся по пыльной дороге кузенам вдруг повезло. Позади них в вечерней тишине раздался конский топот. Укрывшись в придорожных кустах, кузены наблюдали за приближением троих всадников, судя по виду – отставших от своего полка мародеров. Это были драгуны, воинственный вид которых несколько портили навьюченные на лошадей мешки с добычей.
Увидев, что кавалеристов всего трое, Вацлав взвел курок своего ружья и прижался щекой к прикладу.
– Опомнись! – прошипел пан Кшиштоф, хватаясь за ружье и пригибая его к земле. – Пусть скачут! К чему нам рисковать?
– У них лошади, – сквозь зубы ответил Вацлав, высвобождая ружье. – Пусти же, Кшиштоф, уйдут!
Пан Кшиштоф с тяжелым вздохом выпустил ствол ружья и подобрал с земли саблю. Кузен был прав: преследовать пешком ушедший далеко вперед кавалерийский полк было не только тяжело и очень опасно, но и совершенно бесполезно. Правда, он не вполне понимал, каким образом Вацлав намеревался справиться с тремя вооруженными до зубов, сытыми и сидящими верхом на лошадях драгунами. У него мелькнуло подозрение, что его проклятый кузен сошёл с ума от жары и лишений, но предпринять что бы то ни было по этому поводу он уже не успел: ружье Вацлава громко выпалило над самым его ухом, сделав дальнейшие колебания невозможными.
Передний драгун взмахнул руками и кувыркнулся в пыль. Двое оставшихся от неожиданности так резко натянули поводья, что лошади их поднялись на дыбы, сбросив на землю пару мешков с добычей. “Ну, и что теперь?” – хотел спросить пан Кшиштоф, но его безумный кузен уже выскочил на дорогу, держа перед собой разряженное ружье и наведя его на французов.
“Верно, он сошел с ума, – подумал пан Кшиштоф, поглубже забиваясь в куст. – Ну, и пропади он пропадом! Обойдусь и без него, а он пусть получит то, чего давно заслуживает”.
– Господа, – звучным и уверенным голосом крикнул Вацлав, держа ружье наведенным куда-то в пространство между двумя всадниками, – предлагаю вам бросить оружие и спешиться. В лесу сидят мои люди, и на вас сейчас нацелены полсотни ружей. Мы не хотим вашей смерти, нам нужны лишь ваши лошади и оружие.
Он говорил и держался столь уверенно, что даже сидевший в кустах пан Кшиштоф, хорошо знавший, что все это ложь, чуть было не поверил ему. Он еще колебался, не зная, что предпринять, но отразившийся на лицах мародеров страх помог ему принять верное решение. Он вспомнил об иконе и понял, что без лошадей его предприятие обречено на неудачу. Тогда пан Кшиштоф густо кашлянул и затрещал кустами, давая знать о своем местонахождении.
При этих звуках французы заметно вздрогнули, бросая в сторону леса испуганные взгляды. Ход их мыслей было легко предугадать: даже если бы в лесу сидело не пятьдесят, а пять человек или хотя бы трое, для стоявших на открытом месте драгун это было безразлично. Убить человека очень легко даже одною пулей, что и случилось только что с их товарищем. Умирать никто из этих двоих не хотел. Приободренный такими рассуждениями пан Кшиштоф, пригибаясь к самой земле, быстро и бесшумно отбежал в сторону и, выбрав подходящий сухой сучок, наступил на него ногой. Сучок переломился с громким треском, и тут же один из драгун поспешно бросил на дорогу саблю и пистолет. Второй сделал то же. Спешившись, драгуны сразу же подняли руки и по команде Вацлава отошли от лошадей.
– Мы сдаемся, – угрюмо сказал один из них. – Просим сохранить нам жизнь.
– Отведите лошадей! – властно крикнул Вацлав, обернувшись к лесу.
Пан Кшиштоф не сразу понял, что этот приказ обращен к нему: ему опять показалось, что сейчас из леса выбежит какой-нибудь бородатый солдат в русском мундире и возьмет захваченных лошадей под уздцы. Это его промедление едва не стоило успеха всей вылазки: заметив, что из леса никто не выходит, драгуны переглянулись, и один из них сделал неуверенный шаг в сторону лежавшего на земле оружия. Вацлав остановил его окриком и резким движением ружейного дула. Пан Кшиштоф, опомнившись, с треском выбрался из кустов и вышел на дорогу. Первым делом он подобрал пистолеты и подал один из них Вацлаву, который тут же бросил бесполезное ружье.
На лицах обоих французов при этом появилось одинаково кислое выражение: они поняли, что их надули.
– Проклятье, – сказал один из них другому, – их всего двое, и они безоружны!
– Были безоружны, – с насмешкой поправил его пан Кшиштоф, чувствовавший себя хозяином положения, хотя на спине его еще не высох холодный пот. – Молитесь, господа, – добавил он, поднимая пистолет.
– Оставь их, Кшиштоф, – вмешался младший Огинский. – К чему это бессмысленное убийство? Нам пора, мы и так потеряли слишком много времени.
Пан Кшиштоф с сожалением посмотрел сначала на пистолета своей руке, а потом на пленных драгун. Он испытывал потребность поквитаться с кем-нибудь за свой недавний страх; раз уж у бить кузена пока что было нельзя, на худой конец сошли бы и французы. Но слова Вацлава о бессмысленном убийстве остановили его. Убийство это действительно представлялось лишенным всякого смысла, к тому же, хладнокровно расстрелять безоружных людей, сдавшихся в плен, было бы жестоко, а пан Кшиштоф понимал необходимость поддержания хороших отношений с идеалистически настроенным кузеном. Нельзя было давать этому мальчишке повод обвинить себя в бессмысленной жестокости, и пан Кшиштоф нехотя засунул пистолет за пояс.
– Ваши мундиры, господа, – скомандовал французам Вацлав.
Лица французов еще поугрюмели, но деваться им было некуда. Один из них, хмуря густые брови и кусая усы, отстегнул подбородочную чешую своей хвостатой каски, другой нехотя взялся за пряжку ремня.
– Веселее, веселее, господа, – развлекаясь, поторапливал драгун пан Кшиштоф, у которого окончательно отлегло от сердца. Униженное положение драгун доставляло ему огромное удовольствие, хотя где-то в глубине души он очень боялся, что если его поймают, то даже заступничество Мюрата не избавит его от петли. – Веселее, сударь, не стесняйтесь! Ваша добыча остается при вас. – Он указал стволом пистолета на мешки с награбленным добром. – Надеюсь, в этих тюках найдется пара женских платьев, в которых вы будете просто неотразимы!
Высокий драгун с длинными черными усами, подковой охватывавшими его рот и квадратный загорелый подбородок, стаскивая с себя сапоги, исподлобья бросил на пана Кшиштофа свирепый взгляд.
– Встретившись со мной в честном бою, ты бы живо потерял охоту шутить, – проворчал он.
– О да! – воскликнул уверенный в собственной безопасности Огинский. – В бою я бы с тобой не шутил, а просто изрубил бы в капусту, не успев заметить, что имею дело с бабой в мундире. Снимай, снимай панталоны, герой! Мне некогда с тобой возиться.
Подобрав все оружие драгун и их мундиры, кузены вскочили в седла и с места пустили лошадей в галоп. Третья лошадь, оставшаяся без седока, тоже была ими взята: привязанная поводьями к луке седла, она бежала за лошадью пана Кшиштофа. Раздетые до нижнего белья драгуны остались стоять на пыльной дороге. Злобное и вместе с тем растерянное выражение их лиц окончательно развеселило пана Кшиштофа. Погоняя свою лошадь, он посмотрел на Вацлава, скакавшего рядом, в который раз поражаясь его удачливости. Любому другому такая безумная выходка, как эта, почти наверняка стоила бы головы, и именно по этой причине ни один здравомыслящий человек на нее бы не отважился. Мальчишка же не колебался ни минуты, и, вероятно, только его уверенность в себе заставила французов дрогнуть и сдаться без боя. Им и в голову не пришло, что кто-то отважился в одиночку напасть на вооруженный разъезд с разряженным, не более грозным, чем березовая палка, ружьем.
Пан Кшиштоф криво усмехнулся в усы. Вацлав действительно был мальчишкой, и его безумная храбрость более чем наполовину происходила от мальчишеской убежденности в том, что убить или ранить могут кого угодно, но только не его. Казалось бы, дуэль с Синцовым должна была его чему-то научить, но она, похоже, лишь укрепила его веру в собственную неуязвимость. Это был мальчишка, и обходиться с ним нужно было именно как с мальчишкой: хвалить его, восхищаться им и осторожно, под видом родственной заботы, поворачивать в нужном направлении. При соблюдении этих условий мальчишку можно было подстрекнуть на любое безумство, в результате чего пан Кшиштоф получил бы свои деньги, а мальчишка – свою пулю.
– Право, кузен, – сказал пан Кшиштоф, – ты настоящий храбрец. Поверь, я безумно рад, что получил возможность узнать тебя поближе. Раньше ты казался мне избалованным инфантом, привыкшим прятаться от всех невзгод за отцовскими деньгами и титулом. Теперь я вижу, что глубоко заблуждался в отношении тебя. Должен сказать тебе прямо, что это большая честь для меня иметь такого родственника. На тебя можно положиться. С тобой, черт подери, приятно иметь дело!
Опытный льстец хорошо знал свое дело. Вацлав Огинский, несмотря на все выпавшие ему испытания, был еще слишком юн и неопытен, чтобы слова похвалы оставили его равнодушным. Он вспыхнул от удовольствия и улыбнулся кузену открытой белозубой улыбкой.
– На самом деле мне было страшно, – признался он, – и только твое присутствие поддерживало меня.
– О, на что ты всегда можешь рассчитывать, так это на мою поддержку, – с легким сердцем и самым задушевным тоном сказал ему пан Кшиштоф.
Проскакав версты три, кузены свернули в лес и там переоделись в мундиры плененных Вацлавом драгун. Вацлав застегнул чешую каски и тряхнул укрепленным на гребне конским хвостом.
– Хорош, хорош, – похвалил его пан Кшиштоф, подтягивая сапоги. – Не забывай только, что многие из улан Жюно хорошо запомнили нас в лицо. Поэтому я бы не стал слишком рассчитывать на это переодевание.
В седельных сумках они нашли немного сухарей и вяленого мяса, в притороченных к седлам флягах булькала вода. Пан Кшиштоф был этим несколько разочарован – он рассчитывал на вино. Кузены наскоро перекусили и двинулись в путь.
Пан Кшиштоф, сгорая от нетерпения, погонял свою потную лошадь, вонзая ей шпоры в бока и колотя ее по крупу саблей. Темп, заданный им, был чересчур высок, бока лошадей вскоре потемнели от пота. Вацлав хотел было сказать, что, продолжая в том же духе, они непременно загонят лошадей, но, подумав, промолчал: уланы ушли уже очень далеко от них, а настигнуть капитана Жюно желательно было этой же ночью. Кроме того, кузен был старше, опытнее и наверняка отлично понимал, что делает; так, во всяком случае, казалось Вацлаву, до сих пор не знавшему, с кем он имеет дело.
Смеркалось. Небо над дорогой еще отливало голубизной, но в узком ущелье между двумя стенами старого строевого леса было уже почти совсем темно. Грунтовая дорога, истолченная проходившими здесь войсками в тончайшую пыль, смутно белела впереди, копыта лошадей тяжело и мягко ударяли в землю, позвякивало железо, и раздавались сердитые покрикивания пана Кшиштофа, который подбадривал свою лошадь. С лошадью он беседовал по-французски, рассчитывая, видимо, что так она его скорее поймет. “Пошла, кляча! – кричал он на несчастное животное, которое и так выбивалось из сил. – Пошла, пошла, волчье мясо!”
Погоняя лошадь, пан Кшиштоф испуганно оглядывался по сторонам. Рассказанная Вацлавом история о том, как его собирались повесить какие-то прятавшиеся в лесу люди, запала старшему кузену в душу гораздо глубже, чем ему того хотелось. Предположить, что бежавшие в леса мужики станут грабить и убивать всех подряд, и в особенности французов, было легко и вполне логично, но скакать в неприятельской форме ночью через лес, полный этих мужиков, оказалось очень неуютно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52