Так что он отказался. И все же это любопытно, Гаргантюа!
– Весьма любопытно, продолжайте!
– Где-то в шестидесятых, – продолжал Рип, – такое же предложение было сделано колледжем Коттон-Матер в Полчестере, Массачусетс. Коттон-Матер небольшое заведение и очень конгрегационалистское, но оно насквозь пропитано традициями и почти такое же старое, как Гарвард. Старик Мэйнард принял предложение на академический год – 1961/62-й. В Голиафе он нанял экономку присматривать за Мэдж – она не великая домохозяйка, как вам известно, – и уехал в Полчестер. Но он пробыл там всего один семестр, осенний семестр шестьдесят первого года. Потом он снова вернулся, сказав, что молодые люди в большинстве своем дуболомы и что он радовался еще больше, когда уехал оттуда. – Здесь Рип задал назревший вопрос: – Послушайте, Гаргантюа, я не знаю, зачем вам все это надо или чему это может помочь. Но вы могли бы хоть намекнуть. И что еще вы хотели бы узнать?
– Больше ничего, мистер Хиллборо. Это все.
– Все? – пробормотал Рип и посмотрел на него обалдевшими глазами. – Вы сказали, все?
– Да, сказал.
– Тогда вы не будете против, чтобы отпустить меня сейчас? У меня есть несколько дел, которыми нужно заняться. Я должен повидать Мэдж теперь, когда ее наконец вынули из обертки. Извините, что так мало смог вам помочь.
– Так мало помочь? – усмехнулся доктор Фелл, высоко поднимая свою палку. – Вы оказали самую потрясающую помощь – вы положили последний кирпичик в здание. Собственно говоря, вы так сильно нам помогли, что я вознагражу вас не просто намеком, а очень ценным советом. Вы уезжаете из Чарлстона завтра?
– Да, во второй половине дня. Есть рейс через Вашингтон, который доставит меня домой рано вечером. Вы что-то говорили насчет совета?
Во время этого обмена мнениями Алан стоял в дверном проходе, явно не замечаемый ни Рипом, ни доктором Феллом. Когда он продвинулся дальше в комнату, ему показалось, он различил за своим плечом какое-то движение, как будто кто-то подслушивал, стоя сзади него в холле. Но он не обратил на это внимания.
Доктор Фелл снова заговорил.
– Насчет совета? Ага! Завтра утром… – начал доктор Фелл, потом замолчал и состроил ужасающую гримасу предупреждения и осторожности, приложив палец к губам. – Ш-ш-ш! – сказал он.
– Что с вами стряслось, Гаргантюа? Что за «ш-ш-ш»?
– Завтра утром, – сказал доктор Фелл театральным шепотом, – капитан Эшкрофт получит ордер на обыск вещей каждого в этом доме. Он будет обыскивать также и другой дом, хотя это вряд ли нас касается. Ордер, позвольте мне повториться, будет выдан завтра рано утром. Если вы не хотите, чтобы среди ваших вещей нашли что-нибудь сомнительное – я не имею в виду страшные тайны, разумеется, но просто что-то нежелательное для вас, постарайтесь избавиться от этого заранее. Мы понимаем друг друга?
– Послушайте, а что здесь понимать? – спросил Рип с некоторым высокомерием. – Мне нечего скрывать, знаете ли. Пусть обыскивают мою комнату, мой багаж и меня лично – желаю удачи, и пропади они все пропадом! И все же спасибо за совет. Вы желаете мне добра, полагаю, хотя методы у вас слишком жесткие. А пока – до свидания, увидимся позже.
И он зашагал в холл. Доктор Фелл, посапывая и отдуваясь, обратился к Алану как человек, пытающийся сделать над собой усилие.
– Заходите, – сказал он сердечно, – разумеется, заходите. Боюсь, я не слишком удачливый конспиратор, для подобной роли у меня и лицо, и фигура совсем неподходящие. Но я стараюсь изо всех сил. Наш молодой друг Шелдон уже усомнился в здравости моего ума, и мне не хотелось бы заходить с этим слишком далеко.
Алан посмотрел на него:
– Вы встревожили Марка Шелдона своими манипуляциями с полевым биноклем. К тому же вы и так зашли слишком далеко. Магистр, что такое с этим полевым биноклем?
– Полевой бинокль, – ответил доктор Фелл, – тот же самый, который мне дали в пятницу во второй половине дня, чтобы посмотреть на Форт-Самтер с расстояния. Я достал его с мансарды, когда приехал сюда сегодня вечером. Когда я приехал, было темно. Сначала мне показалось, что будет некоторой проблемой попытаться использовать бинокль по прямому назначению. Возбуждение действовало на него как крепкий напиток. – Однако с помощью электрического фонаря капитана Эшкрофта мы смогли увидеть…
– Что увидеть?
– Увидеть место, где листва была срезана. Это было первое и наиболее очевидное действие, вы согласны?
– Вовсе не очевидное, нет. Не могу согласиться с вами, пока вы не разъясните мне, о чем речь.
– Но я именно и разъясняю, о чем речь! Для вашего дальнейшего просвещения я мог бы добавить, что в мансарде я нашел также инструмент, который до этого никто из нас не заметил. Это были весы.
– Весы?
– Для взвешивания предметов среднего веса, – серьезно сказал доктор Фелл. – Банки, несомненно, используют такие весы для взвешивания серебра и меди. Зачем Генри Мэйнард первоначально приобрел эти весы или что он собирался с ними делать, я не намерен разгадывать. Но они имели непревзойденную ценность для кого-то другого, чтобы взвесить орудие убийства. Это, по крайней мере, наверняка достаточно ясно, я надеюсь? Или… нет, – и доктор Фелл вцепился себе в волосы, – возможно, это как раз не ясно?
– Послушайте меня, магистр! – вскипел Алан. – Когда настанет время положить карты на стол, вы объясните в нескольких словах все, что нельзя было понять. Это время почти настало?
– Настало.
– Между тем факты, которые в вашем мозгу настолько потрясающе ясны, вовсе не являются таковыми для других людей. Лучше вообще ничего не говорить, чем рассказывать то, что звучит как тарабарщина. Не могу понять, для чего меня сюда вызвали, – воскликнул Алан, – и какая от меня может быть помощь в финале!
– Ну! Беспристрастный свидетель…
– Разве я беспристрастный свидетель, доктор Фелл? Меня заботит Камилла Брюс, больше никто. Насколько глубоко меня это заботит, может иметь или не иметь никакого значения, но это факт. Где она сейчас, кстати говоря?
– В настоящий момент такое впечатление, что она исчезла. Фью! – добавил доктор Фелл, успокаивающе протягивая руку. – Она исчезла не как в детективных историях, где это означало бы, что она подвергается опасности или ей каким-нибудь образом угрожает некий злодей, сидящий в засаде. Можно предположить, что она ждет вас; она выражала некоторую озабоченность. Вам лучше безотлагательно пойти за ней. В смысле детективных историй…
– Говоря о детективных историях…
– Да?
– Сегодня вечером, доктор Фелл, я барахтался во всем этом, сидя в отеле, пытаясь получить какой-то разумный ответ на все вопросы. В пятницу, насколько мне помнится, вы сказали, что в этом деле не замешана ни одна женщина. Правда ли это? Я все размышлял, понимаете, не могла ли за всем этим стоять какая-нибудь женщина.
– Вы размышляли совершенно правильно. За всем этим действительно стоит женщина.
– Но вы говорили…
– Я говорил, – перебил доктор Фелл, – что ни одна женщина не совершала этого убийства и ничего не знала о нем. Этого утверждения я придерживаюсь и сейчас. Одна женщина, при этом совершенно невинно, вдохновила всю эту смертоубийственную пляску. Другая женщина, не зная ничего, чуть не опрокинула яблочную тележку, слишком близко подойдя к разгадке.
– Чуть не опрокинула яблочную тележку, слишком близко подойдя к разгадке? Не может ли Камилла Брюс оказаться той, что угадала слишком много?
Тут Алан подскочил и резко обернулся, когда стеклянная дверь позади него неожиданно открылась. В проеме стоял Камилла собственной персоной:
– Что вы тут обо мне говорите? Я не могла расслышать, что вы говорили, но я умею очень хорошо читать по губам. И все же я расслышала собственное имя. Вы что, говорили, что в конце концов убийцей могу оказаться я?
Глава 18
Дедушкины часы в холле начали бить десять. Только один светильник горел в вестибюле – торшер в дальнем конце комнаты. Алан воспринимал все как-то особенно обостренно: приглушенный свет, отражающийся на стенах из побеленного кирпича, на красных костюмах спортсменов на спортивных картинках, украшавших стены, на лице Камиллы, которая, как ему показалось, материализовалась ниоткуда.
Камилла нерешительно постояла в дверном проеме, держа правую руку на задвижке, прижав левый локоть к боку. Она была в голубом. Ее личико словно светилось на фоне темноты, клубившейся снаружи; свет от ламп едва касался густых каштановых волос; казалось, она почти не дышит.
– Ты думал, – выпалила она, обращаясь к Алану, – что я все же могла бы быть убийцей?
– Нет, конечно нет! Мы ничего подобного даже и не думали, и в глубине сердца ты это знаешь!
– Знаю?
– Должна знать. В связи с этим делом возникали некоторые довольно странные идеи, но ни одна из них не была абсолютно безумной, а подозревать тебя было бы далеко за пределами даже полного помешательства.
– Хорошо, – сказала Камилла, – приятно знать свое место, по крайней мере в этом расследовании. Я спросила потому… потому, что всех остальных подозревают или в одном, или в другом; так что мне было просто интересно. А что же ты, в таком случае, думаешь?
– В тот самый момент, когда ты появилась, – ответил Алан, – я собрался пойти искать тебя. Мы не погуляли в саду в пятницу вечером – нам помешала Валери; почему-то кто-нибудь всегда нам мешает. Может, пойдем прогуляемся сейчас?
Камилла подняла глаза.
– Собственно говоря, – сказала она, – я пришла предложить тебе то же самое. На улице не так уж холодно, просто приятная прохлада. И сегодня вечером, по каким-то причинам, похоже, совершенно нет москитов. Поскольку нам надо поговорить об очень многом…
– Я должен запомнить, что это именно ты сделала предложение. Пойдем.
– Одну секунду! – вмешался доктор Фелл.
На его лице уже не было и следов той придурковатости и восторженности, что отличали его обычно. Печаль, глубокая печаль таилась теперь в глазах Фелла. У Камиллы перехватило дыхание.
– Да, доктор Фелл, у вас есть какие-то инструкции?
– Капитан Эшкрофт – хрумпф! – предсказал длинную и, возможно, бурную ночь. Не вижу необходимости соглашаться с последним прилагательным. Но у меня все же действительно есть кое-какие инструкции.
– Да?
– Сейчас десять часов. Я вижу, что у вас обоих есть наручные часы. Вы сможете постараться развлечь себя чем-нибудь, скажем, в течение ближайших полутора часов?
– И гораздо более долгое время, – заверил его Алан, – если только нам не помешают. Понимаете…
– В более долгом времени, – ответил доктор Фелл, – нет необходимости. Не уходите с территории, не удаляйтесь слишком далеко. В половине двенадцатого будьте любезны…
– Вернуться сюда?
– Нет, не сюда. Ни при каких обстоятельствах, – прогудел мощный голос, вы не вернетесь тогда в дом. В половине двенадцатого – можно даже чуть позже – отправляйтесь в среднюю школу «Джоэль Пуансет». Войдите через боковую дверь, как мы это сделали прошлой ночью; ее будет легко открыть. Идите в комнату 26, сидите там и дожидайтесь результатов.
– Понимаю, – сказал Алан, который ничего не понял. – Вы устраиваете вечеринку, не так ли?
– «Вечеринка», – объявил доктор Фелл, – слово, которое выбрано чудовищно неудачно. Но тем не менее оно может быть использовано в наших целях. В настоящий момент я должен вернуться к моим собственным заботам, обратив ваше внимание единственно на верного слугу по имени Джордж. Джордж предан Мэйнардам, как вы слышали; кроме того, по своим собственным причинам, он необыкновенно предан Я ней Билу. Теперь в сад!
И он выпихнул их за стеклянную дверь, которую Алан закрыл за собой.
Неровный лунный свет, лишивший цветы красок и подчеркнувший каждую тень, превратил сад в нереальный мир. Легкий белый туман поднимался над землей. Они вступили в него и по дорожке двинулись на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Весьма любопытно, продолжайте!
– Где-то в шестидесятых, – продолжал Рип, – такое же предложение было сделано колледжем Коттон-Матер в Полчестере, Массачусетс. Коттон-Матер небольшое заведение и очень конгрегационалистское, но оно насквозь пропитано традициями и почти такое же старое, как Гарвард. Старик Мэйнард принял предложение на академический год – 1961/62-й. В Голиафе он нанял экономку присматривать за Мэдж – она не великая домохозяйка, как вам известно, – и уехал в Полчестер. Но он пробыл там всего один семестр, осенний семестр шестьдесят первого года. Потом он снова вернулся, сказав, что молодые люди в большинстве своем дуболомы и что он радовался еще больше, когда уехал оттуда. – Здесь Рип задал назревший вопрос: – Послушайте, Гаргантюа, я не знаю, зачем вам все это надо или чему это может помочь. Но вы могли бы хоть намекнуть. И что еще вы хотели бы узнать?
– Больше ничего, мистер Хиллборо. Это все.
– Все? – пробормотал Рип и посмотрел на него обалдевшими глазами. – Вы сказали, все?
– Да, сказал.
– Тогда вы не будете против, чтобы отпустить меня сейчас? У меня есть несколько дел, которыми нужно заняться. Я должен повидать Мэдж теперь, когда ее наконец вынули из обертки. Извините, что так мало смог вам помочь.
– Так мало помочь? – усмехнулся доктор Фелл, высоко поднимая свою палку. – Вы оказали самую потрясающую помощь – вы положили последний кирпичик в здание. Собственно говоря, вы так сильно нам помогли, что я вознагражу вас не просто намеком, а очень ценным советом. Вы уезжаете из Чарлстона завтра?
– Да, во второй половине дня. Есть рейс через Вашингтон, который доставит меня домой рано вечером. Вы что-то говорили насчет совета?
Во время этого обмена мнениями Алан стоял в дверном проходе, явно не замечаемый ни Рипом, ни доктором Феллом. Когда он продвинулся дальше в комнату, ему показалось, он различил за своим плечом какое-то движение, как будто кто-то подслушивал, стоя сзади него в холле. Но он не обратил на это внимания.
Доктор Фелл снова заговорил.
– Насчет совета? Ага! Завтра утром… – начал доктор Фелл, потом замолчал и состроил ужасающую гримасу предупреждения и осторожности, приложив палец к губам. – Ш-ш-ш! – сказал он.
– Что с вами стряслось, Гаргантюа? Что за «ш-ш-ш»?
– Завтра утром, – сказал доктор Фелл театральным шепотом, – капитан Эшкрофт получит ордер на обыск вещей каждого в этом доме. Он будет обыскивать также и другой дом, хотя это вряд ли нас касается. Ордер, позвольте мне повториться, будет выдан завтра рано утром. Если вы не хотите, чтобы среди ваших вещей нашли что-нибудь сомнительное – я не имею в виду страшные тайны, разумеется, но просто что-то нежелательное для вас, постарайтесь избавиться от этого заранее. Мы понимаем друг друга?
– Послушайте, а что здесь понимать? – спросил Рип с некоторым высокомерием. – Мне нечего скрывать, знаете ли. Пусть обыскивают мою комнату, мой багаж и меня лично – желаю удачи, и пропади они все пропадом! И все же спасибо за совет. Вы желаете мне добра, полагаю, хотя методы у вас слишком жесткие. А пока – до свидания, увидимся позже.
И он зашагал в холл. Доктор Фелл, посапывая и отдуваясь, обратился к Алану как человек, пытающийся сделать над собой усилие.
– Заходите, – сказал он сердечно, – разумеется, заходите. Боюсь, я не слишком удачливый конспиратор, для подобной роли у меня и лицо, и фигура совсем неподходящие. Но я стараюсь изо всех сил. Наш молодой друг Шелдон уже усомнился в здравости моего ума, и мне не хотелось бы заходить с этим слишком далеко.
Алан посмотрел на него:
– Вы встревожили Марка Шелдона своими манипуляциями с полевым биноклем. К тому же вы и так зашли слишком далеко. Магистр, что такое с этим полевым биноклем?
– Полевой бинокль, – ответил доктор Фелл, – тот же самый, который мне дали в пятницу во второй половине дня, чтобы посмотреть на Форт-Самтер с расстояния. Я достал его с мансарды, когда приехал сюда сегодня вечером. Когда я приехал, было темно. Сначала мне показалось, что будет некоторой проблемой попытаться использовать бинокль по прямому назначению. Возбуждение действовало на него как крепкий напиток. – Однако с помощью электрического фонаря капитана Эшкрофта мы смогли увидеть…
– Что увидеть?
– Увидеть место, где листва была срезана. Это было первое и наиболее очевидное действие, вы согласны?
– Вовсе не очевидное, нет. Не могу согласиться с вами, пока вы не разъясните мне, о чем речь.
– Но я именно и разъясняю, о чем речь! Для вашего дальнейшего просвещения я мог бы добавить, что в мансарде я нашел также инструмент, который до этого никто из нас не заметил. Это были весы.
– Весы?
– Для взвешивания предметов среднего веса, – серьезно сказал доктор Фелл. – Банки, несомненно, используют такие весы для взвешивания серебра и меди. Зачем Генри Мэйнард первоначально приобрел эти весы или что он собирался с ними делать, я не намерен разгадывать. Но они имели непревзойденную ценность для кого-то другого, чтобы взвесить орудие убийства. Это, по крайней мере, наверняка достаточно ясно, я надеюсь? Или… нет, – и доктор Фелл вцепился себе в волосы, – возможно, это как раз не ясно?
– Послушайте меня, магистр! – вскипел Алан. – Когда настанет время положить карты на стол, вы объясните в нескольких словах все, что нельзя было понять. Это время почти настало?
– Настало.
– Между тем факты, которые в вашем мозгу настолько потрясающе ясны, вовсе не являются таковыми для других людей. Лучше вообще ничего не говорить, чем рассказывать то, что звучит как тарабарщина. Не могу понять, для чего меня сюда вызвали, – воскликнул Алан, – и какая от меня может быть помощь в финале!
– Ну! Беспристрастный свидетель…
– Разве я беспристрастный свидетель, доктор Фелл? Меня заботит Камилла Брюс, больше никто. Насколько глубоко меня это заботит, может иметь или не иметь никакого значения, но это факт. Где она сейчас, кстати говоря?
– В настоящий момент такое впечатление, что она исчезла. Фью! – добавил доктор Фелл, успокаивающе протягивая руку. – Она исчезла не как в детективных историях, где это означало бы, что она подвергается опасности или ей каким-нибудь образом угрожает некий злодей, сидящий в засаде. Можно предположить, что она ждет вас; она выражала некоторую озабоченность. Вам лучше безотлагательно пойти за ней. В смысле детективных историй…
– Говоря о детективных историях…
– Да?
– Сегодня вечером, доктор Фелл, я барахтался во всем этом, сидя в отеле, пытаясь получить какой-то разумный ответ на все вопросы. В пятницу, насколько мне помнится, вы сказали, что в этом деле не замешана ни одна женщина. Правда ли это? Я все размышлял, понимаете, не могла ли за всем этим стоять какая-нибудь женщина.
– Вы размышляли совершенно правильно. За всем этим действительно стоит женщина.
– Но вы говорили…
– Я говорил, – перебил доктор Фелл, – что ни одна женщина не совершала этого убийства и ничего не знала о нем. Этого утверждения я придерживаюсь и сейчас. Одна женщина, при этом совершенно невинно, вдохновила всю эту смертоубийственную пляску. Другая женщина, не зная ничего, чуть не опрокинула яблочную тележку, слишком близко подойдя к разгадке.
– Чуть не опрокинула яблочную тележку, слишком близко подойдя к разгадке? Не может ли Камилла Брюс оказаться той, что угадала слишком много?
Тут Алан подскочил и резко обернулся, когда стеклянная дверь позади него неожиданно открылась. В проеме стоял Камилла собственной персоной:
– Что вы тут обо мне говорите? Я не могла расслышать, что вы говорили, но я умею очень хорошо читать по губам. И все же я расслышала собственное имя. Вы что, говорили, что в конце концов убийцей могу оказаться я?
Глава 18
Дедушкины часы в холле начали бить десять. Только один светильник горел в вестибюле – торшер в дальнем конце комнаты. Алан воспринимал все как-то особенно обостренно: приглушенный свет, отражающийся на стенах из побеленного кирпича, на красных костюмах спортсменов на спортивных картинках, украшавших стены, на лице Камиллы, которая, как ему показалось, материализовалась ниоткуда.
Камилла нерешительно постояла в дверном проеме, держа правую руку на задвижке, прижав левый локоть к боку. Она была в голубом. Ее личико словно светилось на фоне темноты, клубившейся снаружи; свет от ламп едва касался густых каштановых волос; казалось, она почти не дышит.
– Ты думал, – выпалила она, обращаясь к Алану, – что я все же могла бы быть убийцей?
– Нет, конечно нет! Мы ничего подобного даже и не думали, и в глубине сердца ты это знаешь!
– Знаю?
– Должна знать. В связи с этим делом возникали некоторые довольно странные идеи, но ни одна из них не была абсолютно безумной, а подозревать тебя было бы далеко за пределами даже полного помешательства.
– Хорошо, – сказала Камилла, – приятно знать свое место, по крайней мере в этом расследовании. Я спросила потому… потому, что всех остальных подозревают или в одном, или в другом; так что мне было просто интересно. А что же ты, в таком случае, думаешь?
– В тот самый момент, когда ты появилась, – ответил Алан, – я собрался пойти искать тебя. Мы не погуляли в саду в пятницу вечером – нам помешала Валери; почему-то кто-нибудь всегда нам мешает. Может, пойдем прогуляемся сейчас?
Камилла подняла глаза.
– Собственно говоря, – сказала она, – я пришла предложить тебе то же самое. На улице не так уж холодно, просто приятная прохлада. И сегодня вечером, по каким-то причинам, похоже, совершенно нет москитов. Поскольку нам надо поговорить об очень многом…
– Я должен запомнить, что это именно ты сделала предложение. Пойдем.
– Одну секунду! – вмешался доктор Фелл.
На его лице уже не было и следов той придурковатости и восторженности, что отличали его обычно. Печаль, глубокая печаль таилась теперь в глазах Фелла. У Камиллы перехватило дыхание.
– Да, доктор Фелл, у вас есть какие-то инструкции?
– Капитан Эшкрофт – хрумпф! – предсказал длинную и, возможно, бурную ночь. Не вижу необходимости соглашаться с последним прилагательным. Но у меня все же действительно есть кое-какие инструкции.
– Да?
– Сейчас десять часов. Я вижу, что у вас обоих есть наручные часы. Вы сможете постараться развлечь себя чем-нибудь, скажем, в течение ближайших полутора часов?
– И гораздо более долгое время, – заверил его Алан, – если только нам не помешают. Понимаете…
– В более долгом времени, – ответил доктор Фелл, – нет необходимости. Не уходите с территории, не удаляйтесь слишком далеко. В половине двенадцатого будьте любезны…
– Вернуться сюда?
– Нет, не сюда. Ни при каких обстоятельствах, – прогудел мощный голос, вы не вернетесь тогда в дом. В половине двенадцатого – можно даже чуть позже – отправляйтесь в среднюю школу «Джоэль Пуансет». Войдите через боковую дверь, как мы это сделали прошлой ночью; ее будет легко открыть. Идите в комнату 26, сидите там и дожидайтесь результатов.
– Понимаю, – сказал Алан, который ничего не понял. – Вы устраиваете вечеринку, не так ли?
– «Вечеринка», – объявил доктор Фелл, – слово, которое выбрано чудовищно неудачно. Но тем не менее оно может быть использовано в наших целях. В настоящий момент я должен вернуться к моим собственным заботам, обратив ваше внимание единственно на верного слугу по имени Джордж. Джордж предан Мэйнардам, как вы слышали; кроме того, по своим собственным причинам, он необыкновенно предан Я ней Билу. Теперь в сад!
И он выпихнул их за стеклянную дверь, которую Алан закрыл за собой.
Неровный лунный свет, лишивший цветы красок и подчеркнувший каждую тень, превратил сад в нереальный мир. Легкий белый туман поднимался над землей. Они вступили в него и по дорожке двинулись на запад.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44