– Да?
– В начале 1865 года форт представлял собой руины. Он подвергался массированным бомбардировкам почти два года особенно из чудовищной пушки «попугай», расположенной на мысе Каммингс. Но он все еще был в состоянии обороняться со своим гарнизоном в шестьсот человек. В феврале Шерман маршем прошел на север из Джорджии. Гарнизон Самтера опасаясь, что он будет отрезан, если Шерман ударит по Калифорнии, – чего он так и не сделал, выскользнул из форта и присоединился к остаткам армии конфедератов. И бригадный генерал Андерсон, ранее майор Андерсон, вернулся туда, чтобы поднять флаг, который он спустил четырьмя годами раньше. – Генри Мэйнард взмахнул рукой. – Я уделяю истории немного времени, джентльмены. Прошлое мертво, пусть останется похороненным, не будем ворошить кости! И все же некоторые комментарии просто напрашиваются.
– Какие комментарии, сэр?
– Для Федерации, с самого начала войны, Чарлстон и Форт-Самтер были символами южного сопротивления, и они многое бы отдали, чтобы захватить их снова. Они постоянно пытались это сделать. Но как? Подойти со стороны моря. У них не было никакой надежды. Любой атакующий корабль попал бы под смертоносный перекрестный огонь между Самтером и Молтри. В апреле 1863 года адмирал Дюпон пытался прорваться туда с девятью федеральными броненосцами. Броненосцы приняли удар, даже не сумев подобраться ближе, пять из них были обезврежены, один уничтожен. Это привело к объединенной атаке с моря и суши, осуществленной генералом Гиллмором и адмиралом Дальгреном. В августе они сделали новую попытку с броненосцами, она снова провалилась, как проваливались все их попытки, предпринятые в любом направлении, до тех пор, пока защитники сами не покинули форт. Ваши комментарии, доктор Фелл?
Доктор опустил бинокль и выпрямился.
– Для человека, столь равнодушного к прошлому, сэр, – сказал он, – вы кажетесь на редкость хорошо осведомленным о нем.
– Я просто добросовестен, не более того. Считаю своей обязанностью быть информированным.
– И у вас нет никаких других обязанностей?
– По отношению к кому?
– Ну что вы! – Доктор Фелл наклонил голову к окну. – Посмотрите вниз, умоляю вас, это гораздо ближе, чем Форт-Самтер.
– Да?
– Вот берег, простирающийся под нами, темно-серый от дождя. На этой полоске берега, всего через два года после событий, о которых вы так подробно рассказывали, ваш предок был зверски убит на песке, на котором не осталось следов. Но вы не хотите это обсуждать, вы не коснетесь этого, вы даже близко не подойдете!
– Разве я сказал, что не хочу это обсуждать? – Генри Мэйнард подтянулся. – Я сказал только, если мне не изменяет память, что этот предмет не должен задерживать нашего внимания. У нас недостаточно много данных для решения. При недостаточности доказательств, которые были извращены либо сокрыты, мы можем не более чем ходить по кругу. Тем не менее! Если вы настаиваете на том, чтобы беспокоить эти мертвые кости для нашего сегодняшнего удовольствия, я с радостью предоставлю вам те немногие подробности, которые выходят за пределы газетного отчета. Что-нибудь еще?
– Что-нибудь еще? – прогремел доктор Фелл. – Архонты афинские, а есть что-нибудь еще? Ну да! Есть еще ситуация в этом доме. Ночью в прошлую пятницу из сада было украдено пугало. Называйте это нелепостью, если хотите. Мисс Брюс видела или утверждает, что видела, некоего взломщика, входившего или выходившего из комнаты внизу. Можете это тоже назвать нелепостью; скажите, что она была под воздействием лекарств или что все ей приснилось. Сегодня с вами самим чуть не случился припадок, когда вы услышали, что кто-то «притаился» в вашем кабинете.
Этих нелепых случайностей становится все больше и больше. Вы спрашиваете меня, перед кем у вас есть обязанности. Перед вашей дочерью! Перед вашими гостями! Даже перед самим собой! Говорят, что ваша дочь нервничает, Камилла Брюс нервничает, миссис Хьюрет совершенно явно нервничает, вы сами, сэр, нервничаете не меньше, чем любая из них. Наверняка здесь имеется кое-что, требующее расследования! И тем не менее все, что вы можете мне сказать, это предложить полностью обо всем забыть!
– Так вот, – ответил Генри Мэйнард, касаясь аккуратно завязанного узла галстука, – здесь я снова должен поправить вас. Я сказал «забыть о телефонном звонке», я не сказал ничего больше. Я отчетливо вспоминаю, как заметил, прямо перед тем, как мы поднялись наверх, что у нас есть по меньшей мере один предмет для обсуждения. И так оно и есть: для начала это – источник всех моих тревог. Пожалуйста, вернемся в кабинет.
Взяв у доктора Фелла полевой бинокль, он положил его на место в футляр, а футляр – в сундук. С определенным достоинством Мэйнард провел их через чулан и бильярдную, осторожно закрывая каждую дверь после того, как доктор Фелл боком протискивался в них. В кабинете, включив торшер возле шахматного столика, он подошел к старинному бюро под раскрашенной фотографией коммодора Мэйнарда и пробежал кончиками пальцев по наклонной крышке.
– Здесь внутри, – продолжал он, – у меня есть старая тетрадь, содержащая дневник за 1867 год, принадлежавший мисс Индии Кит из Чарлстона, которой тогда было восемнадцать лет.
Люк Мэйнард не был моим прадедом, как многие полагают. Он был младшим братом моего прадедушки и холостяком. Главой семьи в 1867 году был мой прадедушка Генри, который, похоже, обладал характером даже еще более суровым, чем Люк. Но он был гостеприимен, как часто бывали в те дни люди с суровым характером.
Индия Кит, близкая подруга младшей дочери прадедушки Генри, провела часть апреля в этом доме. Ее дневник содержит единственные дополнительные подробности о смерти коммодора Мэйнарда, которые у нас имеются. Я дам вам дневник, доктор Фелл, чтобы вы просмотрели его на досуге. – Тут его голос стал резким. – Но это подождет! Причину моей собственной постоянной тревоги, которая продолжается, и продолжается бесконечно, можно выразить одном словом – Мэдж.
– И мой вопрос, – ответил доктор Фелл, – тоже можно выразить одним словом – почему?
– Это не легко объяснить.
– А вы постарайтесь!
Генри Мэйнард повернулся от стола и встал лицом к ним, глаза его таили неуверенность.
– Мэдж так невинна! – сказал он. – Или, если считать, что она не совсем невинна в мыслях, согласимся, что она добросердечна, с добрыми намерениями и довольно наивна.
Она родилась в Париже в тридцать восьмом году, зарегистрирована в американском консульстве и крещена в американской церкви на авеню Георга Пятого. Ее мать, чей портрет висит над камином в библиотеке внизу, умерла примерно годом позже. В начале сорокового года я привез ребенка в Америку вместе с английской нянькой, которая оставалась с нами всего год-два. Мэдж выросла в Нью-Йорке, мы перебрались в Коннектикут около десяти лет назад.
Но я никогда не знал, о чем девочка думает, и не совсем понимал, как обращаться с ней. Я чувствовал себя с ней скованно; сегодня сказали бы зажато. К тому же я, вероятно, излишне опекаю ее.
Молодые люди вились вокруг Мэдж с тех пор, как она стала подростком. Последнее время на поле битвы, если можно так выразиться, осталось двое претендентов: Рип Хиллборо и Янси Бил. Разумеется, я хочу, чтобы она вышла замуж. Но я хочу, чтобы она сделала правильный выбор. Это должен быть либо Рип, либо Янси. А кто же еще? Если только… – Он замолчал.
– Сэр, – потребовал доктор Фелл, – могу я спросить, почему же все это настолько вас беспокоит? С ситуацией, с которой вы столкнулись, сталкивается каждый отец с незапамятных времен. Если дело только в том, чтобы найти подходящего мужа…
– О, подходящего! – с некоторой горечью воскликнул его собеседник. – Оба молодых человека вполне подходящие. По моим собственным причинам я предпочел бы Янси. У него есть определенные естественные преимущества, которых нет у другого. Но я не отказал бы в благословении и Рипу, я не сноб. Рип прошел весь мой путь через колледж и школу права. Он работает в лучшей юридической фирме в Хартфорде, и у него блестящее будущее. Если иногда он производит впечатление излишне агрессивного на людей более умеренных вкусов, поставлю ли я это в упрек молодому человеку, пробивающему себе дорогу в жизни?
«Что произойдет дальше?» – спрашиваю я себя. Куда мы идем? Где все это закончится? Достаточно ли этого для… достаточно ли этого для…
– Нет! – прорычал доктор Фелл. – Этого не достаточно для того, чтобы преследовать и мучить вас так! Что там еще? Выкладывайте немедленно! Неужели вы притащили меня за тысячу миль для того, чтобы посоветоваться о замужестве дочери? И кто тут не может решить, юная леди или ее отец?
Генри Мэйнард, который мерил шагами пол возле письменного стола, резко остановился:
– С вашего разрешения, доктор Фелл, я сейчас обращусь к мистеру Грэнтаму. Вы не возражаете, молодой человек?
– Нет, разумеется, я не возражаю. В чем дело?
– Прошу прощения, – сказал Мэйнард, – если вам покажется, что у меня ужасающе дурные манеры. Прошу прощения также и за то, если я буду говорить словно обвинитель на суде. Мистер Грэнтам, где вы были в ночь на воскресенье второго мая?
Алан уставился на него.
– Воскресенье, второе мая, – повторил Мэйнард, – всего двенадцать дней назад. Около десяти часов вечера, скажем. Где вы тогда были?
– Я пытаюсь вспомнить, только и всего!
– Не находились ли вы, случаем, на территории вокруг этого дома?уточнил Генри Мэйнард. – Под некими деревьями магнолий у въездных ворот? Обнимая там мою дочь?
– Боже милостивый, нет! – ответил ошеломленный Алан. – И я как раз вспомнил, где я был.
– Да?
– В Перлсе, в двухстах милях отсюда. В десять часов я как раз закончил ужинать с доктором Леффингуэллом, президентом Кингс-колледжа, его женой и тремя членами факультета.
– Вы уверены в этом?
– Если бы мне пришлось доказывать это в суде, мистер окружной прокурор, я бы мог представить по меньшей мере пятерых свидетелей. Я не обнимал ни Мэдж, ни кого бы то ни было другого. Почему вы думаете, что я это делал?
– Я не думаю, что вы это делали. Это было недостойное предположение, и я вновь приношу свои извинения. Но у меня в самом деле было впечатление, что некоторое время назад вы, казалось, весьма интересовались Мэдж. В отсутствие другого кандидата я подумывал об этом.
«Кандидата? Кандидата? Ну и каким образом, – думал Алан, – предполагается отвечать на подобное замечание? Я мог бы сказать, – продолжал он размышлять, что, возможно, Мэдж и могла одержать очередную победу, если бы я не увидел Камиллу и не влюбился в нее по самые уши. Но я не очень понимаю, как могу сообщить об этом старикану, и вообще, что, к черту, все это означает?»
Но Алан тут же был избавлен от необходимости отвечать.
– Здесь существует еще одна трудность, – сказал Генри Мэйнард, доставая кольцо для ключей и крутя его на пальце. – "Я думал, что большой беды не будет, если я все расскажу вам обоим. Проблема заключается в том, что я не могу этого сделать; физически не могу! Сочтете ли вы меня излишне щепетильным, мистер Грэнтам, если я попрошу вас покинуть нас, пока я буду рассказывать продолжение истории доктору Феллу? Вы ведь не будете слишком возражать?
– Я ничего вовсе не буду возражать, мистер Мэйнард. Извините меня!
– Одну секунду! – Кольцо перестало крутиться. – Что бы я ни думал о вашем суждении, мистер Грэнтам, я испытываю глубочайшее уважение к вашей скромности. Вы ведь не передадите Мэдж ни одного слова из тех, что были здесь произнесены?
– Я не скажу ни Мэдж, ни кому бы то ни было еще, – ответил Алан. – Теперь извините меня.
И он промаршировал из комнаты, кипя негодованием.
Алан не особенно возражал против того, что его выслали с комнаты, примерно этого он и ожидал. Но самым невероятным было думать, что он мог бы пойти к Мэдж и сказать:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44