Ей не очень-то нравилось, что ее держат в вате, как белокурую принцессу из сказки. Но здесь нет ничего странного, это естественно!
– Тогда что у нее на уме? Почему это так беспокоит и пугает его? У вас нет никаких предположений?
– Нет, никаких…
– Возможно, будет полезно, – просипел доктор Фелл, – если я перескажу, что Мэйнард говорил в ответ на мои вопросы. Сегодня после полудня, как я, кажется, припоминаю, Янси Бил упомянул о случае, имевшем место в ночь воскресенья второго мая. Об этом мне и рассказывал Генри Мэйнард.
Ночью второго мая, поведал Мэйнард, он был у себя в кабинете с выключенным кондиционером, одно из окон было открыто. Мэдж и какой-то молодой человек – ее отец предположил, что это был Янси Бил, поскольку Янси живет неподалеку в Чарлстоне, а Рип Хиллборо еще не приехал, – стояли под магнолиями перед домом.
Он мог расслышать только отдаленные звуки разговора, и то не всегда. Ситуация выглядела слишком страстной, хотя далеко не опасной, когда неожиданно гость потерял голову и выкрикнул что-то о том, что будет ужасно, если отец Мэдж обнаружит их там.
Это вывело Генри Мэйнарда из равновесия, по крайней мере, так он говорит. Если его дочь должна стать чьей-то женой, он предпочел бы, чтобы она стала женой Янси Била. Заявление, что мальчик считает себя нежеланным гостем, шокировало нашего слушателя на верхнем этаже. Он поспешно спустился вниз. Янси действительно был там. Но на вопрос, почему он сделал такое странное замечание, Янси – возможно, будучи слишком рыцарем, к чему у него явная склонность, – не стал отрицать, что использовал эти слова. Он просто сказал, что не помнит, что говорил их.
– Но…
– Генри Мэйнард далеко не дурак. Сначала он задумался, а потом почувствовал уверенность. Янси Бил, прекрасно воспитанный молодой человек, с удовольствием пользуется простонародным южным произношением; это единственная аффектация, которую я заметил в нем. Было что-то, как выразился наш друг Мэйнард, «что-то другое в голосе». Это не Янси был с его дочерью в тот день! Кто же тогда?
– Он обвинил меня, пропади он пропадом! – взорвался Алан. – Он думал, что это был я, несмотря на то…
– Фью! – запротестовал доктор Фелл. – На самом деле он так не думал. Ему пришло это в голову просто потому, что вы, когда-то поклонник Мэдж, были от нее на расстоянии всего в двести миль, а не в тысячу или больше.
Это беспокойство – всего лишь много шуму из ничего. Девушку «обнимали» – его собственное слово; никто не предполагает, что дело зашло дальше. Он боится, что она выйдет замуж за неподходящего человека? Даже в этом случае о чем так сильно беспокоиться? Что в поведении этой девушки, Мэдж Мэйнард, такого ужасного? Ничего, судя по тому, что нам пока известно. И все же, если только этот человек не законченный лжец во всем, чему я отказываюсь верить, должно быть какое-то объяснение. Такова наша проблема или, во всяком случае, ее основная часть.
– Что еще он рассказал вам, доктор Фелл?
– Ничего имеющего отношение к цели. Стоп! Это покажется совершенно неуместным, – пробормотал доктор Фелл, выуживая из вместительного кармана потрепанную старую тетрадь в картонной обложке, – если я ненадолго отпрыгну назад на сотню лет, к коммодору Мэйнарду, забитому до смерти на берегу.
Он поднес тетрадь к глазам. Ветер зашелестел пожелтевшими страницами, исписанными тонким витиеватым почерком чернилами, порыжевшими от старости.
– У меня здесь – как обещал Мэйнард, помните? – дневник, который вела в 1867 году некая Индия Кит, в то время восемнадцати лет от роду. Часть апреля она провела в качестве гостьи в Мэйнард-Холле. Она была там и в ночь на шестнадцатое апреля, когда кто-то так загадочно убил жертву.
Я просмотрел эти страницы, когда спускался вниз по лестнице из кабинета. Индия Кит записала несколько важных моментов, хотя сама не осознавала, что отмечает их. Тогда не поощрялось, чтобы хорошо воспитанные юные леди интересовались убийствами и грабежами. Самое важное, как мне кажется, это имена и поступки тех, кто находился в Холле шестнадцатого-семнадцатого апреля.
Главой семьи был тогда прадедушка нашего собственного Мэйнарда – Генри. Прадедушка Генри, как рассказал мне сегодня наш хозяин, родился в 1810 году. У него было три сына и три дочери. Двое сыновей были убиты на войне; третий – дедушка нашего Мэйнарда – был тогда всего лишь четырнадцатилетним мальчиком. Две старшие дочери вышли замуж и покинули дом. Младшая сестра, Ариадна, была подругой Индии Кит, к которой и приехала погостить Индия в то время.
Кроме самой мисс Кит, ночью шестнадцатого апреля в Холле находились прадедушка Генри, его жена, его сын, его дочь и его младший брат Люк, суровый и неуравновешенный, бывший командир боевого корабля Конфедерации «Пальметто». Наконец, там был Джек Мэйнард, кузен из Мобайла, штат Алабама. Джек Мэйнард, похоже, был из породы неудачников. Он плавал на море несколько менее официальным образом, чем коммодор, и бежал из блокады во время войны. Но похожая судьба не сделала его приятнее для кузена Люка; между ними были тяжелые отношения, на что, кажется, указывают мягчайшие замечания Индии Кит. Джек Мэйнард посмеивался над коммодором по поводу реальной или вымышленной слабости его правого глаза, говоря, что его удивляет, как такой отважный конфедератский капитан был в состоянии разглядеть врага, и еще более удивляет, как он мог сражаться с врагом. И однажды, после того как Люк отказался одолжить Джеку деньги, произошла ссора, которая чуть было не закончилась дракой. – Доктор Фелл, надув щеки, издал глухой звук, напоминающий ветер, свистящий в туннеле. – Теперь догадайтесь, что за этим последовало, напрягите мозги!
Во второй половине дня шестнадцатого мая они все вместе рано поужинали – в половине шестого. Примерно во время прилива – скажем, между шестью тридцатью и семью часами – Люк Мэйнард отправился на свою обычную прогулку по берегу. Никто не забеспокоился, когда он не вернулся; его привычки были известны и принимались как должное.
Итак, никто не беспокоился, пока на следующее утро работник не обнаружил его тело. Линия следов показывала, что он дошел почти до Форт-Джонсона и вернулся, идя довольно далеко от линии прибоя. В некоторой точке под террасой с раздробленными устричными раковинами он повернул к воде, как часто делают праздно гуляющие люди, очевидно не дойдя до места, где в это время должна была быть линия прибоя. Коммодор Мэйнард лежал на берегу с проломленной правой стороной головы – не как от повторяющихся ударов, но словно размозженной одним мощным ударом тупого орудия.
– Да! – согласился Алан. – Все это было в газетном отчете!
– Теперь послушайте, что говорит Индия Кит. Перед тем как коммодор Люк отправился на прогулку предыдущим вечером, Джек Мэйнард, под предлогом занятий физическими упражнениями, взял маленькую весельную лодку и отплыл от существовавшего в то время причала с намерением (как он сказал) погрести вокруг острова Джеймс. В критический момент, как мы замечаем, Люк Мэйнард был около воды, а Джек Мэйнард находился на воде в лодке. Обратите на это особое внимание: в лодке.
Алан, в круговороте мыслей, чуть не съехал с дороги, но вовремя опомнился:
– Доктор Фелл, так не годится!
– Что не годится?
– Ваша теория никуда не годится! Люк Мэйнард шел на запад, это верно. Гавань была у него с правой стороны, согласен. Но если вы предполагаете, что неудачник Джек, на маленькой лодке и по мелководью, подобрался к Люку со стороны его слепого глаза и ударил до того, как жертва ощутила опасность, об этом не может быть и речи. Я говорил вам сегодня утром, что тело лежало выше самой высокой линии прилива; ни одна лодка не смогла бы подойти настолько близко. Об этом не просто не может быть и речи, это – из области фантастики.
– Разве я сказал, что убийца приблизился? – нахмурился доктор Фелл. – Я попросил вас только напрячь мозги и запомнить факты.
– Но это ставит нас еще в худшее положение, чем прежде, – никакого выхода!
– Когда вода рядом, не сводите с нее глаз, – хмыкнул доктор Фелл, закрывая тетрадь и убирая ее обратно в карман. – Но возможно, мне не стоит поднимать этот вопрос. Что общего у нас с теми старыми тенями? Забудем о них! Наши проблемы находятся в Мэйнард-Холле 1965 года. Думайте о людях, которых вы только что видели!
– Я пытаюсь думать.
– Есть несколько человек – и я именно это предполагаю, – которых можно было бы назвать загадочными. Но пока самым загадочным из всех является сам Генри Мэйнард. Генри Мэйнард, к которому ведут все дороги. Есть ли у вас какие-то соображения насчет него?
– Я задумывался…
– Да?
– Доктор Фелл, две мои лекции в Кинге-колледже были посвящены викторианскому роману. Несмотря на возражение Камиллы, я все же считаю, что викторианцы писали романы лучше, чем кто бы то ни было до или после них. Одним из основных персонажей обычно являлся наследник состояния, который на самом деле оказывался вовсе не наследником. Если в романе какая-нибудь любопытная личность возвращается домой после долгого отсутствия, могу заложить последнюю рубашку за то, что это самозванец. Наш собственный Генри Мэйнард почти слишком хорош, чтобы быть настоящим. Что, если Генри Мэйнард вовсе не настоящий Генри Мэйнард? Или это, как сказала бы Камилла, слишком дикая идея даже для меня?
– Собственно говоря, – голос доктора Фелла звучал виновато, – это была первая мысль, которая пришла мне в голову. И соображение это вовсе не дикое; оно просто ошибочное. Я перекинулся словечком в отеле с капитаном Эшкрофтом. Генри Мэйнард – это Генри Мэйнард, и никто иной. Согласитесь с этим, или мы не двинемся дальше! Но это, если вы следите за мной, прямо ведет к другой мысли. И, говоря об отеле, – продолжал доктор Фелл, взмахнув рукой вперед, когда они влились в быстрое движение на Фолли-роуд, – это наверняка является мостиком на подступах к Чарлстону? Мы возвращаемся через Кэлхаун-стрит мимо нашего отеля?
– Нет. Чтобы добраться до ресторана, мы проскочим через весь центр и развернемся. Здесь вся хитрость в том, чтобы запомнить улицы с односторонним движением, где можно повернуть, а где нельзя. Примерно через двадцать минут…
Сумерки сгущались над старыми крышами и фасадами домов пастельных цветов, когда Алан, припарковав машину неподалеку, повел доктора Фелла на Черч-стрит.
В это время здесь всегда было тихо. На западной стороне Черч-стрит, которая тянется на семь кварталов от Сент-Филипс до Батареи, тонкие колонны из коричневатого песчаника поддерживали кованый железный балкон поперек фасада Театра Док-стрит. Света сегодня здесь не было, за исключением неярких уличных фонарей, вся магистраль казалась темной.
Алан показал рукой:
– Первый Театр Док-стрит, доктор Фелл, был открыт в 1736 году. Он сгорел; то же самое произошло со следующим. На этой площадке в 1809 году построили когда-то прославленный «Плантерс-отель», роскошное место, где заключались многие пари, зачинались любовные романы и происходили дуэли старого Юга. Тридцать лет спустя его коробка была реставрирована, превратившись в очередное место развлечений, с георгианским залом и большим количеством старинных аксессуаров из отеля «Плантерс», включая эти колонны и балкон над ними. Это здание слева с розовым фронтоном и есть «Дэвис».
– Дэви – кто?
– Это фамилия: Парсифаль Дэви, владелец ресторана в начале девятнадцатого столетия. Если сегодня вечером дежурит метрдотель, с которым я знаком…
Метрдотель был на месте. С некоторыми церемониями их провели из фойе в просторный ресторан, хорошо кондиционированный, со стенами, обшитыми панелями из местного черного кипариса, и довоенный декор не выглядел здесь чересчур навязчивым. Электрические настольные лампы, напоминающие масляные, с серыми шелковыми абажурами и позолоченной бахромой, бросали мягкий свет на салфетки и серебро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
– Тогда что у нее на уме? Почему это так беспокоит и пугает его? У вас нет никаких предположений?
– Нет, никаких…
– Возможно, будет полезно, – просипел доктор Фелл, – если я перескажу, что Мэйнард говорил в ответ на мои вопросы. Сегодня после полудня, как я, кажется, припоминаю, Янси Бил упомянул о случае, имевшем место в ночь воскресенья второго мая. Об этом мне и рассказывал Генри Мэйнард.
Ночью второго мая, поведал Мэйнард, он был у себя в кабинете с выключенным кондиционером, одно из окон было открыто. Мэдж и какой-то молодой человек – ее отец предположил, что это был Янси Бил, поскольку Янси живет неподалеку в Чарлстоне, а Рип Хиллборо еще не приехал, – стояли под магнолиями перед домом.
Он мог расслышать только отдаленные звуки разговора, и то не всегда. Ситуация выглядела слишком страстной, хотя далеко не опасной, когда неожиданно гость потерял голову и выкрикнул что-то о том, что будет ужасно, если отец Мэдж обнаружит их там.
Это вывело Генри Мэйнарда из равновесия, по крайней мере, так он говорит. Если его дочь должна стать чьей-то женой, он предпочел бы, чтобы она стала женой Янси Била. Заявление, что мальчик считает себя нежеланным гостем, шокировало нашего слушателя на верхнем этаже. Он поспешно спустился вниз. Янси действительно был там. Но на вопрос, почему он сделал такое странное замечание, Янси – возможно, будучи слишком рыцарем, к чему у него явная склонность, – не стал отрицать, что использовал эти слова. Он просто сказал, что не помнит, что говорил их.
– Но…
– Генри Мэйнард далеко не дурак. Сначала он задумался, а потом почувствовал уверенность. Янси Бил, прекрасно воспитанный молодой человек, с удовольствием пользуется простонародным южным произношением; это единственная аффектация, которую я заметил в нем. Было что-то, как выразился наш друг Мэйнард, «что-то другое в голосе». Это не Янси был с его дочерью в тот день! Кто же тогда?
– Он обвинил меня, пропади он пропадом! – взорвался Алан. – Он думал, что это был я, несмотря на то…
– Фью! – запротестовал доктор Фелл. – На самом деле он так не думал. Ему пришло это в голову просто потому, что вы, когда-то поклонник Мэдж, были от нее на расстоянии всего в двести миль, а не в тысячу или больше.
Это беспокойство – всего лишь много шуму из ничего. Девушку «обнимали» – его собственное слово; никто не предполагает, что дело зашло дальше. Он боится, что она выйдет замуж за неподходящего человека? Даже в этом случае о чем так сильно беспокоиться? Что в поведении этой девушки, Мэдж Мэйнард, такого ужасного? Ничего, судя по тому, что нам пока известно. И все же, если только этот человек не законченный лжец во всем, чему я отказываюсь верить, должно быть какое-то объяснение. Такова наша проблема или, во всяком случае, ее основная часть.
– Что еще он рассказал вам, доктор Фелл?
– Ничего имеющего отношение к цели. Стоп! Это покажется совершенно неуместным, – пробормотал доктор Фелл, выуживая из вместительного кармана потрепанную старую тетрадь в картонной обложке, – если я ненадолго отпрыгну назад на сотню лет, к коммодору Мэйнарду, забитому до смерти на берегу.
Он поднес тетрадь к глазам. Ветер зашелестел пожелтевшими страницами, исписанными тонким витиеватым почерком чернилами, порыжевшими от старости.
– У меня здесь – как обещал Мэйнард, помните? – дневник, который вела в 1867 году некая Индия Кит, в то время восемнадцати лет от роду. Часть апреля она провела в качестве гостьи в Мэйнард-Холле. Она была там и в ночь на шестнадцатое апреля, когда кто-то так загадочно убил жертву.
Я просмотрел эти страницы, когда спускался вниз по лестнице из кабинета. Индия Кит записала несколько важных моментов, хотя сама не осознавала, что отмечает их. Тогда не поощрялось, чтобы хорошо воспитанные юные леди интересовались убийствами и грабежами. Самое важное, как мне кажется, это имена и поступки тех, кто находился в Холле шестнадцатого-семнадцатого апреля.
Главой семьи был тогда прадедушка нашего собственного Мэйнарда – Генри. Прадедушка Генри, как рассказал мне сегодня наш хозяин, родился в 1810 году. У него было три сына и три дочери. Двое сыновей были убиты на войне; третий – дедушка нашего Мэйнарда – был тогда всего лишь четырнадцатилетним мальчиком. Две старшие дочери вышли замуж и покинули дом. Младшая сестра, Ариадна, была подругой Индии Кит, к которой и приехала погостить Индия в то время.
Кроме самой мисс Кит, ночью шестнадцатого апреля в Холле находились прадедушка Генри, его жена, его сын, его дочь и его младший брат Люк, суровый и неуравновешенный, бывший командир боевого корабля Конфедерации «Пальметто». Наконец, там был Джек Мэйнард, кузен из Мобайла, штат Алабама. Джек Мэйнард, похоже, был из породы неудачников. Он плавал на море несколько менее официальным образом, чем коммодор, и бежал из блокады во время войны. Но похожая судьба не сделала его приятнее для кузена Люка; между ними были тяжелые отношения, на что, кажется, указывают мягчайшие замечания Индии Кит. Джек Мэйнард посмеивался над коммодором по поводу реальной или вымышленной слабости его правого глаза, говоря, что его удивляет, как такой отважный конфедератский капитан был в состоянии разглядеть врага, и еще более удивляет, как он мог сражаться с врагом. И однажды, после того как Люк отказался одолжить Джеку деньги, произошла ссора, которая чуть было не закончилась дракой. – Доктор Фелл, надув щеки, издал глухой звук, напоминающий ветер, свистящий в туннеле. – Теперь догадайтесь, что за этим последовало, напрягите мозги!
Во второй половине дня шестнадцатого мая они все вместе рано поужинали – в половине шестого. Примерно во время прилива – скажем, между шестью тридцатью и семью часами – Люк Мэйнард отправился на свою обычную прогулку по берегу. Никто не забеспокоился, когда он не вернулся; его привычки были известны и принимались как должное.
Итак, никто не беспокоился, пока на следующее утро работник не обнаружил его тело. Линия следов показывала, что он дошел почти до Форт-Джонсона и вернулся, идя довольно далеко от линии прибоя. В некоторой точке под террасой с раздробленными устричными раковинами он повернул к воде, как часто делают праздно гуляющие люди, очевидно не дойдя до места, где в это время должна была быть линия прибоя. Коммодор Мэйнард лежал на берегу с проломленной правой стороной головы – не как от повторяющихся ударов, но словно размозженной одним мощным ударом тупого орудия.
– Да! – согласился Алан. – Все это было в газетном отчете!
– Теперь послушайте, что говорит Индия Кит. Перед тем как коммодор Люк отправился на прогулку предыдущим вечером, Джек Мэйнард, под предлогом занятий физическими упражнениями, взял маленькую весельную лодку и отплыл от существовавшего в то время причала с намерением (как он сказал) погрести вокруг острова Джеймс. В критический момент, как мы замечаем, Люк Мэйнард был около воды, а Джек Мэйнард находился на воде в лодке. Обратите на это особое внимание: в лодке.
Алан, в круговороте мыслей, чуть не съехал с дороги, но вовремя опомнился:
– Доктор Фелл, так не годится!
– Что не годится?
– Ваша теория никуда не годится! Люк Мэйнард шел на запад, это верно. Гавань была у него с правой стороны, согласен. Но если вы предполагаете, что неудачник Джек, на маленькой лодке и по мелководью, подобрался к Люку со стороны его слепого глаза и ударил до того, как жертва ощутила опасность, об этом не может быть и речи. Я говорил вам сегодня утром, что тело лежало выше самой высокой линии прилива; ни одна лодка не смогла бы подойти настолько близко. Об этом не просто не может быть и речи, это – из области фантастики.
– Разве я сказал, что убийца приблизился? – нахмурился доктор Фелл. – Я попросил вас только напрячь мозги и запомнить факты.
– Но это ставит нас еще в худшее положение, чем прежде, – никакого выхода!
– Когда вода рядом, не сводите с нее глаз, – хмыкнул доктор Фелл, закрывая тетрадь и убирая ее обратно в карман. – Но возможно, мне не стоит поднимать этот вопрос. Что общего у нас с теми старыми тенями? Забудем о них! Наши проблемы находятся в Мэйнард-Холле 1965 года. Думайте о людях, которых вы только что видели!
– Я пытаюсь думать.
– Есть несколько человек – и я именно это предполагаю, – которых можно было бы назвать загадочными. Но пока самым загадочным из всех является сам Генри Мэйнард. Генри Мэйнард, к которому ведут все дороги. Есть ли у вас какие-то соображения насчет него?
– Я задумывался…
– Да?
– Доктор Фелл, две мои лекции в Кинге-колледже были посвящены викторианскому роману. Несмотря на возражение Камиллы, я все же считаю, что викторианцы писали романы лучше, чем кто бы то ни было до или после них. Одним из основных персонажей обычно являлся наследник состояния, который на самом деле оказывался вовсе не наследником. Если в романе какая-нибудь любопытная личность возвращается домой после долгого отсутствия, могу заложить последнюю рубашку за то, что это самозванец. Наш собственный Генри Мэйнард почти слишком хорош, чтобы быть настоящим. Что, если Генри Мэйнард вовсе не настоящий Генри Мэйнард? Или это, как сказала бы Камилла, слишком дикая идея даже для меня?
– Собственно говоря, – голос доктора Фелла звучал виновато, – это была первая мысль, которая пришла мне в голову. И соображение это вовсе не дикое; оно просто ошибочное. Я перекинулся словечком в отеле с капитаном Эшкрофтом. Генри Мэйнард – это Генри Мэйнард, и никто иной. Согласитесь с этим, или мы не двинемся дальше! Но это, если вы следите за мной, прямо ведет к другой мысли. И, говоря об отеле, – продолжал доктор Фелл, взмахнув рукой вперед, когда они влились в быстрое движение на Фолли-роуд, – это наверняка является мостиком на подступах к Чарлстону? Мы возвращаемся через Кэлхаун-стрит мимо нашего отеля?
– Нет. Чтобы добраться до ресторана, мы проскочим через весь центр и развернемся. Здесь вся хитрость в том, чтобы запомнить улицы с односторонним движением, где можно повернуть, а где нельзя. Примерно через двадцать минут…
Сумерки сгущались над старыми крышами и фасадами домов пастельных цветов, когда Алан, припарковав машину неподалеку, повел доктора Фелла на Черч-стрит.
В это время здесь всегда было тихо. На западной стороне Черч-стрит, которая тянется на семь кварталов от Сент-Филипс до Батареи, тонкие колонны из коричневатого песчаника поддерживали кованый железный балкон поперек фасада Театра Док-стрит. Света сегодня здесь не было, за исключением неярких уличных фонарей, вся магистраль казалась темной.
Алан показал рукой:
– Первый Театр Док-стрит, доктор Фелл, был открыт в 1736 году. Он сгорел; то же самое произошло со следующим. На этой площадке в 1809 году построили когда-то прославленный «Плантерс-отель», роскошное место, где заключались многие пари, зачинались любовные романы и происходили дуэли старого Юга. Тридцать лет спустя его коробка была реставрирована, превратившись в очередное место развлечений, с георгианским залом и большим количеством старинных аксессуаров из отеля «Плантерс», включая эти колонны и балкон над ними. Это здание слева с розовым фронтоном и есть «Дэвис».
– Дэви – кто?
– Это фамилия: Парсифаль Дэви, владелец ресторана в начале девятнадцатого столетия. Если сегодня вечером дежурит метрдотель, с которым я знаком…
Метрдотель был на месте. С некоторыми церемониями их провели из фойе в просторный ресторан, хорошо кондиционированный, со стенами, обшитыми панелями из местного черного кипариса, и довоенный декор не выглядел здесь чересчур навязчивым. Электрические настольные лампы, напоминающие масляные, с серыми шелковыми абажурами и позолоченной бахромой, бросали мягкий свет на салфетки и серебро.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44